Сильное имя Надежда!
Часть 3 из 7 Информация о книге
— А откуда деньги у «Айдара» и других незаконных формирований типа «Правого сектора»[2] и «Нацгвардии» поступали? — У нас незаконные формирования — это сепаратисты на Донбассе. Все остальные формирования законные и подчинены МВД Украины и ВСУ, и зарплату им платят из бюджета Украины! — А вам кто платил? — А мне зарплату налогоплательщики уже десять лет платят, я десять лет в армии служу! — А вы на Майдане были? — Была. Я и еще миллион украинцев. — А что вы там делали? — Продукты приносила вместе с сестрой, дрова рубила, помогали, чем могли. Пытались митингующих остановить, когда они начали брусчатку в ребят-МВДшников бросать. Потому что камни до власти все равно не долетят. А потом защищали людей от «Беркута», когда тот в наступление пошел, потому что и те, и те — мой народ, украинский народ, которому я присягу давала! — А коктейли Молотова бросали? — Бросала. По местности бросали, чтобы разделительная полоса огня держала «Беркут» и он не пошел в наступление на людей. Держала вместе с сестрой щиты, чтобы защитить людей от огня. По людям коктейли не бросала!.. — А вы были на Майдане 21 февраля? — Да. — Что делали? — Раненых выносила, первую медицинскую помощь оказывала. И «беркутовцам» тоже. — Ну ладно, Надежда Викторовна, вы отдыхайте… Второй день «марлезонского балета». И снова следователи: — А почему вы прибыли в «Айдар»? — У меня отпуск был. — А где вы служите? — Летчик-оператор Ми-24. — А что вы делали в «Айдаре»? — Делилась опытом, учила необстрелянных солдат. — А что вы делали в бою 17 июня 2014 года? — Пошла посмотреть, где есть раненые. — А вам оружие в «Айдаре» выдавали? — Нет. В бой я взяла чей-то автомат, первый, что под руку попался. Оружие, которое мне выдали в летном полку, занесено в мое удостоверение офицера. Оно у вас есть! — Нет. О! Это хорошо! Хоть этого у них нет. — А что было на вооружении и как была расположена украинская техника? — Я не смотрела! — ага, так я тебе и сказала… И в таком духе каждый день. С камерой и без, с переводчиком и без, на полиграфе, который, кстати, показал, что я не вру… А все, что я ему рассказывала о сепаратистах, — о том, что это чеченцы сбили АН‑26 над аэропортом в Луганске, что это их махновцы обстреляли блокпост «Металлист», где погибли российские журналисты, что на стороне ополченцев воюет много русских и чеченцев, которых я лично видела, что поставки боеприпасов и вооружения на Донбасс идут из России, — его абсолютно не интересовало. Для чего? Все это он и так знает… Тварь ехидная и подлая! — Дима, что ты хочешь?! Что вам от меня надо? Долго еще у вас в России «гостить» буду? — Ну, а я что? Я ж ниче. У меня сверху тоже начальство есть… Как-то под конец недели приходит: — Я не хотел, но этот человек подписал тебе приговор… — показывает видео, на котором один из бойцов «Айдара», взятых в плен, рассказывает: «Была там еще женщина, «Пуля», ее Надя звали. Она построение проводила, ее боялись больше комбата…» Вот говорила же я, что с трусами и предателями в плен лучше не попадать! Чтоб ты сгорел, дебил… — Ну и что? Он ранен, в плену били, вот и сказал все, что вам надо. — Ну, ты либо с нами сотрудничаешь, либо небо в клеточку, — снова ухмылка, кривая, ехидная. — Все, что мне было тебе сказать, Дима, я сказала. И небо закрылось от меня клеточкой… В тот же вечер, 30.06.2014, в 21.00 мне принесли одежду: спортивный костюм, футболку, кроссовки без шнурков… Следак: «Переоденься, нельзя же тебя так везти…» Переоделась. Еще и по размеру все подошло. Положила свои вещи на кровать. Собираю свой «камок»,[3] берцы, тельняшку в пакет, выпадают какие-то российские копейки. Не поняла откуда — подняла, положила возле телевизора. Заходит за мной конвой, уже лица под масками не прячут. Гордо носят мусорскую форму. Выводят в наручниках. Сажают в ментовский бусик… Привозят на медицинское освидетельствование. Час ждем врача. Проходит в присутствии ментов. А как же! Конвой! Вдруг я сбегу через окно?! Осматривает, обмеряет и описывает мои шрамы от пулевых и осколочных ранений, синяки. Дает справку следователю, везут дальше. В то же учреждение, куда привозили в первую ночь — в СК РФ. И снова ночью… Следователь оформляет протокол. «Ваша одежда…» Достает из пакета «камок», начинает рыться по карманам, вынимает из одного российские деньги, бумажные и копейки. — О! Деньги! А кто это вас, Надежда Викторовна, денежкой «подогрел»? — делает удивленные глаза, пересчитывает. Я начинаю истерически смеяться. — Не знаю. Российских денег никогда в руках не держала, даже не знаю, как они выглядят. Отпечатков моих вы там точно не найдете. — Пять тысяч… (с чем-то, уже не помню). — Это много или мало? — Ну, до Харькова хватит доехать, еще и обратно! — О, так давайте сюда, и я поехала! Следователь криво улыбнулся. — Наверное, ребята положили… — Возможно! А вы у них спросите! — Так кто же признается! — Может, это ты положил, чтобы потом сказать, что я сама за гостиницу заплатила? — подкинула следователю идею. В дальнейшем так и сделали. Маньшин был следак не очень сообразительный и в следствии очень сильно натупил, много проколов допустил. Позже его от моего дела отстранили… Думаю, русские деньги мне все же парни в масках положили. Крайняя смена, хлопцы были душевные, видно, помочь хотели, на всякий случай… Спасибо им, конечно, но только навредили… Дальше привезли меня в «обезьянник» (Новоусманский райотдел). Глухая ночь! Классика тюремного жанра: баба догола раздела, обыскала, одежду переписала, пальцы «откатала». Слава Богу, без видеокамер. Закинули в камеру: в ширину 2 метра, в длину 5 метров. Оконце маленькое, с решеткой вверху. Под стеной лепятся друг за другом: кровать, «очко» (туалет типа «сортир», дырка в полу), рукомойник. С другой стороны — тумбочка, стул (все прибито к полу). Над «тормозами» (дверями) лампочка ночного света бьет в глаза. И камера видеонаблюдения зарешеченная, чтобы не разбили. На «очко» идешь — заматываешься в одеяло, приседаешь задом к камере, чтобы не видели. Стены бетонные, пол — цемент. На шконке — тощий, грязный матрас, «каменная» подушка, тонкое, рваное одеяло. Постельного белья нет. «Зэки рвут, зверье… — поясняет мне мент. — Спать ложитесь, руки под одеяло не прячьте, чтоб я видел!» Заснула. Замерзла ночью, проснулась. Смотрю, мент сидит на стуле и смотрит на меня через «кормушку» в «тормозах» (окно для подачи пищи в дверях): — Что, холодно? — Ага. — Вот, на! Возьми одеяло и на спину замотай. Просовывает через «кормушку» одеяло, более толстое и теплое. — Спасибо. Больше уже не мерзла. Утром попросила что-то почитать, дали книгу. «Тюремная песня королевы» — название! На следующий день меня снова отвезли в учреждение СК РФ. Там мне всучили «постановление об обвинении» по ст. 105, ч. 2. и ст. 33, ч. 5 УПК РФ. Обвинили меня по российским законам в убийстве российских журналистов! Там же представили мне моего «государственного бесплатного адвоката», фамилия тоже украинская — Шульженко. Блин, а вообще в России русские есть? Куда ни плюнь, везде «ко». А где же «ов», Иванов, Петров, Сидоров?! Адвокат был похож на «человека в футляре», по Чехову. Такой плюгавенький, невзрачный, с перепуганными, бегающими глазами — «как бы чего не вышло»… 3 июля 2014 года меня отвезли в СИЗО-3 в г. Воронеж. Пришел адвокатишко: «Ну, видите, я им тоже не очень угодный. Я чего-то там пишу…» О-е, что ж ты там написал?! Одну апелляцию несчастную подал, когда должен был три подать! — Позвоните моей сестре! Скажите, где я! — Ну, вы же поймите… Я тоже пока не могу… — Что ж тут мочь?! Меня же уже посадили! Просто позвоните, чтобы мама и сестра не переживали! Так и не позвонил… Из главы «Голод в тюрьме и вне ее»