Шоу безликих

— Я никогда не смогу сделать пять!

— Сможешь. Когда будешь заниматься так же долго, как я, тебе все покажется простым.

Я возвращаюсь обратно по канату и сбегаю вниз по ступенькам.

— Пойдем, — говорю я ей. — Вот увидишь, у тебя получится!

Неожиданно раздается грохот и двойные двери распахиваются. Сильвио. Легок на помине. Несмотря на то, что сейчас всего лишь полдень, он уже был в своем облачении инспектора манежа. Блестящие сапоги, малиновые бриджи и блейзер, неизменно накрахмаленная и безупречно отглаженная рубашка с жабо.

Этот наряд так же неотделим от него, как напомаженные волосы и завитые усы. Боджо, его крошечная обезьянка, как всегда, одета под стать хозяину.

Глаза Греты расширились от страха, она инстинктивно отступила назад, хватаясь за меня.

— Ну, так что, у нее уже получилось? — рявкает он.

— Да, — с уверенностью в голосе отвечаю я. — Получилось. У нее все в порядке.

— Тебе лучше сказать правду! — Он хватает Грету и вытаскивает ее из-за моей спины. Она стоит перед ним, опустив глаза, и вся дрожит. — Пойдем, девочка, посмотрим! — Сильвио показывает на канат. — Быстро туда!

Подозреваю, что паника на ее лице, как зеркало, отражает мою собственную.

— Но, Сильвио, там нет матов. Без них она еще не готова.

— Ты сама сказала, что она готова! Так готова или нет?

Я смотрю на него. Что я могу на это ответить?

— Скоро она будет готова. Она почти готова. Не сегодня, только не без матов.

Инспектор манежа наклоняется вперед, с презрением осматривая Грету. Сунув руку за пояс, он вытаскивает из ножен маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал и прижимает его к горлу Греты.

— Она здесь уже год. Целый год она при мне совершенствует свое ремесло, — усмехается Сильвио. — Время, девочка. Время вышло.

Я сжимаю кулаки, мои ногти впиваются в ладони.

— Пошевеливайся! — кричит Сильвио. Застывший у его ног Боджо начинает тихонько скулить.

Сильвио берет его на руки и, пока Грета поднимается по лестнице к канату, ласково гладит своего любимца.

— Грета, — говорю я, стараясь придать голосу как можно больше уверенности и твердости. — У тебя получится. Помни, неподвижная точка. Пальцы ног сжаты.

Она поднимается по лестнице и смотрит на меня сверху вниз. Ее глаза наполняются слезами, нижняя губа подрагивает. Я подбадриваю малышку и показываю ей большие пальцы.

Такое ощущение, что мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Если она упадет, то никогда не будет прежней. Она может умереть сразу, или просто переломает себе несколько костей. Так или иначе на ее жизни в цирке можно будет ставить крест. Кому она нужна с переломанными конечностями?

Она на цыпочках идет по канату, затем останавливается, вытянув руки в стороны.

— Продолжай, девочка! — кричит Сильвио. Боджо у него на руках закрывает глаза. Даже он не может смотреть на это.

Грета стоит неподвижно. Сильвио рядом со мной нетерпеливо ругается.

Секунда идет за секундой.

Наконец, она отталкивается и взмывает ввысь как ракета. Затем падает. Один, два, три, четыре… пять идеальных сальто. После этого Грета приземляется: руки над головой, тело вытянуто, как лук.

Я не в силах сдержать восторг.

— Да! — восклицаю я. — Да! Да! Да! — Я поворачиваюсь к Сильвио. — Я же говорила!

Я совершаю ошибку: с ним нельзя так разговаривать.

— Ты говорила мне? — недоверчиво произносит он. — Кто ты такая, чтобы мне что-то говорить?

Он хватает меня за волосы, откидывает голову назад и наклоняется ко мне так близко, что мои глаза смотрят на него в упор.

— Она смотрится так же хорошо, как и ты, — улыбается он. — Что делает тебя менее… ценной.

Я знаю, на что он намекает. Однако это неправда. После происшествия с Аминой он мечтает получить парный номер. Нам с Гретой ничто не будет угрожать. Хотя бы какое-то время.

Грета спускается по лестнице вниз и нерешительно останавливается рядом со мной. Она тихонько, еле слышно поскуливает, как щенок. Глаза у нее широко открыты, лицо белое как мел.

— Хм, — произносит Сильвио. — Страх тебе к лицу. Я должен это запомнить.


Горящие угли ненависти к этому человеку никогда не тухнут, тускло тлея в яме моего желудка, но теперь они вспыхнули: лесной пожар, бушующий ад…

— Она сделала то, что ты просил! — кричу я, но он только откидывает голову и смеется, а затем отводит руку в сторону и изо всей силы бьет меня прямо в живот.

— Я предупреждал тебя — не надо бросать мне вызов!

Он наносит мне второй удар, и я падаю на пол. Видя это, он принимается пинать меня, а я лишь беспомощно сжимаюсь в комок у его ног. Я слышу, как Боджо и Грета хныкают. Я не плачу и не прошу пощады. Я не пророню ни звука. Я никогда не доставлю ему этого удовольствия.

По всей видимости, меня спасают душевные страдания обезьянки, потому что Сильвио внезапно останавливается.

— Все в порядке, — нежно воркует он. — Все в порядке, дружочек. — Он берет Боджо на руки и покрывает его поцелуями, после чего резко разворачивается на каблуках и направляется к выходу.

Обернувшись у двери, Сильвио встречается со мной взглядом. Прежде чем выйти за порог, он снова удовлетворенно улыбается. Инспектор манежа доволен собой. Я думаю о том, сколько зла этот изверг совершил, вспоминаю всех, кого он уничтожил, убил, замучил до смерти, и молча даю себе обещание: однажды, пока не знаю как, но я заставлю его заплатить за это.





Бен




В школе все только и говорят, что о цирке. Многие ребята хотят непременно там побывать за две следующие недели.

— Надеюсь, сегодня вечером туда никто не идет? — громко спрашивает Фрэнсис. — Сегодня премьера только для особо важных персон, вроде нас.

Его слова вызывают у меня раздражение. Мне следовало бы знать, что он не удержится от хвастовства, хотя родители предупредили нас никому ничего не говорить.

Чем выше карабкалась мама по карьерной лестница, тем счастливее становился Фрэнсис. Один Бог знает, как он будет вести себя, если мама выиграет битву за партийное руководство.

К тому времени, как я оказываюсь на футбольном поле во время перерыва на ланч, слухи уже разнеслись по всей школе, и мальчишки толпой бегут ко мне.

— Надо же! Тебе так повезло!

— Сможешь взять для меня несколько автографов? У того африканского воина, который на всех плакатах, и девушки-канатоходки, Кошки. Я видел ее по телевизору, она классная!

— Почему ты ничего не сказал?

— Мне не нужно ничего говорить, с таким-то братом, как Фрэнсис, — иронично отвечаю я.

Когда я был младше, мать возглавляла министерство образования, и ей приносили билеты на финалы розыгрыша кубков и премьеры фильмов. Я любил посещать все эти чудесные места, где нас чествовали, словно членов королевской семьи. Мы с братом хвастались этим в школе, но сейчас мне это уже неинтересно. Во всяком случае, мы больше никуда не ходим, по крайней мере, после попытки моего похищения. А потом мать заняла в правительстве новый пост, и все резко изменилось.

Я бросил быстрый взгляд на моего телохранителя Стэнли, бдительно застывшего в двух шагах от меня. Это так похоже на тюремную охрану! Стэнли обязан был услышать все, что происходит, хотя лицо его по-прежнему остается бесстрастным. Интересно, сообщит ли он матери о том, что Фрэнсис разболтал всем, куда мы пойдем сегодня вечером.

Ей это не понравится.

Мы не должны никому рассказывать о планах на вечер, даже одноклассникам. Я прошел достаточно уроков личной безопасности и потому знаю: мне положено держать язык за зубами. Никогда не знаешь, кто может услышать тебя. Если враг не знает, где мы будем находиться, он не сможет спланировать нападение. Я доверяю всем ученикам в школе — они мои товарищи, но все равно следует проявлять разумную осторожность. Благоразумие — любимое слово мамы, с того самого дня, когда нас с Фрэнсисом пытались похитить.

Я мысленно возвращаюсь в тот день. Мы были на финале розыгрыша кубка по футболу. «Арсенал» играл против «Спёрз». Я помню, что о матче все только и говорили, потому что в команде «Спёрз» был один Отброс. Его откопали в трущобах, где он вместо мяча ловко гонял жестяную банку. Подготовили специальное ходатайство, потому что этот парень оказался великолепным футболистом, однако поднялась волна протестов, и во время матча толпа бесновалась и бросала на поле разные предметы.

Победа досталась «Спёрз». Все началось, когда футболисты выстроились для награждения. Два Отброса каким-то образом ухитрились пробраться на поле, подскочили к нам с ножами и схватили Фрэнсиса и меня. Я почувствовал, как к горлу приставили нож, услышал крики. Я чувствовал неприятное жаркое дыхание того парня на своей коже. Все произошло так быстро, что я даже не помню, испугался ли я. Скорее, просто растерялся.

Должно быть, снайперы застрелили их буквально спустя несколько секунд. Я помню, как стоял там посреди хаоса, разразившегося вокруг нас, и смотрел на мертвого Отброса, что лежал у моих ног. Позднее стало известно, что это были члены одной из боевых групп Отбросов — Братства, как они себя называли, — террористы-подонки, которые задались целью убивать невинных Чистых.

Возмущению матери не было предела. Она заявила, что оскорблена тем, что эти существа осмелились подобраться к нам так близко, и злилась на правительство и службы безопасности, которые допустили такую возможность. Из-за этого происшествия многие потеряли работу, а всех участников Братства выследили и уничтожили. Повесили перед Домом Правительства. Двадцать раскачивающих тел: предупреждение всем, кто посмел бы только подумать о повторении тех ужасных действий.

С тех пор маму больше никогда не покидала эта ярость. Она сказала, что такого ни за что не случилось бы, если бы Отбросов надлежащим образом держали в изоляции и контролировали. Она заявила, что если никто не готов серьезно с этим работать, то этим делом займется лично она. Быстро сменив место службы, мама стала министром по контролю за Отбросами и стала инициатором гораздо более жесткой линии.

Тот день навсегда изменил ее. Теперь она больше нигде не бывает с нами. Говорит, что ее работа очень важна; что она решила сделать мир безопаснее для всех нас. Мама утверждает, что нашла свое призвание, и теперь оно для нее превыше всего, даже мы — ее семья — отошли на второй план. С некоторых пор быть министром по контролю за Отбросами для нее недостаточно. Она говорит, что чувствует себя слишком ограниченной в средствах воздействия, поскольку каждый раз приходится обращаться за разрешением к вышестоящему начальству. Она хочет баллотироваться на руководящий пост, чтобы избавиться от лишней волокиты и облегчить обеспечение контроля над Отбросами. Разумеется, сами Отбросы голосовать не могут, но обещания, которые она дает, настолько популярны у большинства Чистых, что победа ей обеспечена. Мать гарантирует, что когда добьется своего, то проблема Отбросов останется в прошлом.

Однако до той поры мы будем рисковать больше, чем когда-либо. Есть Отбросы, которые хотят уничтожить нашу страну, уничтожить нас, Чистых, поэтому, когда мы выходим на улицу, рядом всегда находятся вооруженные охранники и сотрудники службы безопасности. Поход в цирк сегодня вечером будет первым случаем за долгое время, когда я окажусь в другом месте, кроме школы и дома.

Иногда я сижу в своей комнате, читаю, рисую или смотрю в окно, и чувствую, что готов взорваться. В моей жизни все так упорядочено, безопасно и находится под постоянным контролем. Еда всегда готова, одежда выглажена и аккуратно сложена в моем шкафу. На машине с кондиционером меня ежедневно отвозят в школу и привозят домой. За рулем машины водитель, который обращается ко мне «сэр», человек, имени которого я даже не знаю.

У меня больше нет друзей, во всяком случае, с тех пор, как были усилены меры безопасности. Я имею в виду, в школе ко мне все еще хорошо относятся, меня не дразнят и не обижают, просто все перестало быть так, как было раньше. Я перестал получать приглашения на вечеринки, но разве стоит этому удивляться, когда приходилось постоянно вежливо отказываться от них. И футбольной команде игрок, которому запрещено участвовать в выездных матчах, очень быстро перестает быть нужен.

Отец всегда сторонился нас. Он присутствовал в нашей жизни, но в то же время его как бы не было рядом с нами. Он тихо любил нас на расстоянии. Но с матерью так было не всегда. Когда я был маленьким, она постоянно занималась с нами, как и любая другая нормальная мать. Она посещала каждое школьное собрание, каждый день спортивных состязаний в школе, каждый футбольный матч, и я видел, как она наблюдает за нами, как приветственно машет рукой. Каждый день она провожала нас в школу и забирала домой, обедала с нами. Наверное, я принимал это как должное. Мне казалось, что так будет всегда.

Теперь все по-другому. Я не помню, когда она в последний раз проявляла интерес к Фрэнсису или ко мне. Она все время работает, и даже когда находится дома, по ее глазам всегда видно, что мысленно она где-то в другом месте. Ее так раздражают наши «примитивные вопросы», что я перестал спрашивать ее о чем-либо.

На самом деле меня это не беспокоит. Я уже не ребенок, теперь мать мне больше не нужна так, как раньше. И вообще, с тех пор, как она взяла в дом Прию, все стало намного проще.

На самом деле это безумие, что служанка — Отброс, последний человек, которому может быть интересна моя жизнь, относится ко мне с большей теплотой, чем моя собственная мать. Каждый раз, когда я тайком пробираюсь вниз и разговариваю с Прией, мне становится легче, и пустота внутри меня как будто уменьшается.