Школа выживания

– Ты станешь первым, – пошутила я. Рой поперхнулся, а у меня появилось подленькое чувство, что прямо сейчас он сам захотел затянуть потуже шнурки на ботинках и выскочить на первой же остановке.

К счастью, он не стал задавать вопросов, отчего теветская адептка прониклась неожиданным доверием к почти незнакомому абрисскому ведуну. Не ответишь же, что-то вроде «потому что ты, Рой, загадочный парень с колечком в губе, от вида которого у меня сносит крышу».

Квартал Каменных горгулий получил свое название из-за исполинского размера изваяний оскаленных чудовищ, стоявших по обе стороны от въездных ворот. Прогрохотав по старому мосту, под который в прошлый раз мы переместились из Абриса, омнибус остановился. Немногочисленные пассажиры высыпали из него. Рой подал мне руку, помогая спуститься с высокой ступеньки, и после душного салона с липким воздухом показалось, что на улице царила прохлада.

Не сговариваясь, мы проигнорировали извозчиков и прошли под величественной аркой в тихий квартал каменных особнячков, черепичных крыш и цветущих садов. Неспешно прогулялись по широкой улице, повернули в проулок, ведущий к моему дому. Мысль о том, что, наверное, со стороны мы напоминали влюбленную парочку, странно волновала.

Калитка открылась с протяжным скрипом, и мне почему-то стало ужасно неловко.

– Ее надо смазать. Проходи.

У тропинки росли розы, давно переставшие цвести, зато цепко хватавшие колючками за одежду и попортившие мне не одну шаль. На веранде стояли качели со скомканным пледом и забытым с вечера любовным романом. На веревке между шестами болтались пересохшие на солнце простыни.

Сунув руки в карманы, Рой задумчиво рассматривал неухоженный сад, заросший кустами одичавшей малины, пустующий второй этаж с темными окнами без занавесок и облупившимися наличниками. Сбоку к дому прилипла деревянная лестница с высокими ступеньками, даже на вид не слишком-то надежная.

– Наверху никто не живет, мы с папой только первый этаж снимаем, – пояснила я, доставая из-под глиняного горшка с крючком засохшей астры ключи от входной двери.

– Нестрашно одной оставаться? – спросил Рой.

– Я привыкла, да и защитник из моего отца весьма сомнительный. Не подумай, будто я плохо о нем думаю, – тут же оговорилась, отпирая дверь. – Папа у меня замечательный, но он профессор истории со всеми вытекающими.

– Никаких охранных рун? – удивился темный ведун.

– Ты каждый день пробуждаешь руны? – пошире открывая дверь, полюбопытствовала я. – Или как там у вас называется?

– Мы зажигаем руны, – объяснил он и, входя следом за мной в дом, вдруг произнес: – Последний год я живу в общежитии.

– А семья?

– Без семьи.

Рой осматривал большую кухню цепким, изучающим взглядом. Посуду на открытой деревянной полке, прокопченный чайник на потухшем очаге, оставленную мною кружку с недопитым мятным отваром, книжку об устройстве экипажей, заложенную самописным пером.

– Проходи. Можешь не разуваться, – тут же предупредила я и, как будто походя, схватила ночную сорочку, брошенную Крис на спинку стула. – Знаю, что у вас не принято.

– Изучаешь традиции Абриса, Лера? – насмешливо уточнил он, сделав вид, что не заметил, как я нервно сминаю несчастную тряпку в руках, не зная, куда ее припрятать.

– Обязательный курс лекций в университете. Ты хорошо говоришь по-теветски, – заметила я, запихивая скомканную рубашку на полку с полотенцами. – Зубрил или какую-то специальную руну наносили?

– Не то чтобы зубрил… У меня оказались способности к изучению языка. Ну и учительские розги помогали.

На некоторое время между нами воцарилось неловкое молчание. Рой разглядывал наш семейный портрет на стене. Его нарисовали практически перед смертью мамы. Она умирала медленно, от страшной болезни дарстинный свет выжигал ее изнутри. Хотя портретист постарался добавить изможденному лицу толику румянца, в глазах все равно застыла смертельная тоска человека, смирившегося с неизбежной развязкой.

– Ты похожа на мать, – наконец произнес он.

– Такая же бледная?

– Такая же красивая. – Рой бросил в мою сторону быстрый взгляд.

У меня запылали щеки. Испытывая страшную неловкость, я указала на закрытую дверь в банную комнату.

– Купальня там. Принесу что-нибудь переодеться.

Вытащив из отцовского комода льняную рубаху со шнуровкой на вороте, я подошла к купальне и уже занесла руку, чтобы постучаться, как дверь стала сама собой открываться от сквозняка. Щель ширилась, и я замерла, не пытаясь ее закрыть. По пояс обнаженный Рой осторожно промакивал сложенной салфеткой порез на боку. На белой махровой ткани оставались кровавые следы. На сильных руках с прожилками вен не было ни одной татуировки, как будто их заставили отмыть перед ссылкой в Тевет.

– А говорил, что тебя не ранили, – ошарашенно вымолвила я, на самом деле разглядывая крепкое, мускулистое тело, а вовсе не рану.

– Это просто царапина, – оглянулся он. – Если бы не перекрыли магию, давно бы затянулась. Есть чем перевязать?

Я решительно вошла в купальню, повесила сменную рубашку на крючок и, стараясь игнорировать вид полуголого парня со скульптурным торсом, принялась нервно перебирать баночки в корзине с притирками. Тишина наполнилась истеричным звяканьем.

– Ты спокойно реагируешь, – тихо заметил он.

– А мне с истошными криками броситься наутек? – пошутила я.

– Не спросишь, что случилось?

Хотя десятки вопросов были готовы сорваться с языка, задавать их не имело смысла, вряд ли мне дали бы правдивые ответы. Вынуждать нового знакомого врать было бесчеловечно.

– А стоит ли? – с нарочитым спокойствием отозвалась я. – Вопрос в доверии. Плохой человек не станет вытаскивать из неприятностей совершенно незнакомую девчонку. Согласись? Так что я тебя доверяю, Рой.

От моего признания у него вдруг сделалось странное лицо.

– Почему мне кажется, что теперь именно ты хочешь сбежать с истошными криками? – заметила я.


– Кое-кто решил, что без магии я беззащитен, – вдруг ответил он, явно говоря правду. – Мартинсы – полные кретины.

– Завтра в центре города найдут труп? – небрежно уточнила я.

– Вряд ли, – отозвался Рой, его явно веселили мои попытки сделать вид, что в нашей с отцом купальне через день случались шокирующие психику разговоры. – Он ушел на своих двоих. Хотя, может, попадет под омнибус.

– Ну да, карма и все такое, – пробормотала я, наконец находя заживляющую мазь, купленную всего пару месяцев назад, а не в конце прошлого десятилетия. – Помочь с перевязкой?

Когда крышка на баночке была откручена, то в нос ударил ядреный запах камфары.

– Отвратительно пахнет, – поморщилась я, – но хорошо заживляет.

Однако в лечении произошла заминка. Стоило мне легонько прикоснуться кончиком пальца к порезу, чтобы нанести мазь, как Рой содрогнулся. Мышцы живота напряглись.

– Жжет? – спохватилась я. – Давай подую?

– Не надо… – Он попятился.

– Да брось, – настаивала я, собираясь плюхнуться на колени и хорошенько подуть на рану. – Мама всегда так делала…

– Лера, ради всех святых, остановись! – Рой схватил меня за запястья, не давая прикоснуться к себе, и отодвинул на расстояние вытянутой руки.

В молчании мы смотрели глаза в глаза. Пространство между нами густело и почти искрилось от странного напряжения. Я вдруг поймала себя на том, что дышу коротко и неглубоко.

У Роя судорожно дернулся кадык.

– Прости меня, Лера, – его голос сел.

– Тебе не за что извиняться.

– Ты ошибаешься.

Он выпустил мои руки, отчего-то вмиг ставшие свинцовыми, подхватил с пола испачканную в засохшей крови одежду. В растерянности я наблюдала, как гость быстро натягивает заскорузлую рубаху, сует руки в рукава пиджака. В гробовом молчании он вышел из купальни. Вскоре, заставив меня вздрогнуть, хлопнула входная дверь.

Что это было?!

Недолго думая, я сорвалась с места, выскочила на крыльцо и еще успела заметить, как закрывалась скрипучая калитка. Я нагнала беглеца на середине переулка, схватила за руку и заставила обернуться. Его взгляд был мрачным, на лице ходили желваки.

– Как можно так сбегать? – выпалила. – Если не хочешь, чтобы я заработала комплекс на всю жизнь, просто скажи, что я сделала неправильно?

Все произошло преступно быстро. Его ладони мягко обхватили мое лицо, и он прижался твердыми теплыми губами к моим губам. Вкрадчивым прикосновением языка заставил открыть рот. Поцелуй был медленным, осторожным, и в голове мгновенно перепутались мысли. Я вцепилась в пиджак Роя, боясь, что подогнутся колени, а когда в груди уже закончился воздух, он отстранился и прошептал:

– Заставь меня уйти.

– Не хочу, – выдохнула я.

Он невесело усмехнулся и выпустил меня из своих рук.

– Считаешь, что мне стоит остаться?

– Не можешь?

– Нет.

– Тогда встретимся завтра? – предложила я. – Ты задолжал мне нормальное свидание.

– Хорошо, – вздохнул Рой. – Встретимся.

– На Часовой площади? В шесть вечера?

Он согласно кивнул:

– Договорились.

– Договорились, – прошептала я, стараясь подавить внутри удушающую радость.

Он не пришел на следующий день. Не появился на пороге и через седмицу. Через месяц я перестала ждать, а из памяти постепенно стирались черты его лица. И хотя мой собственный мир был удобным и легким, в голову приходила настойчивая, но неправильная мысль, что мне все-таки хотелось бы прикоснуться к его миру.

Умные люди говорят, что надо бояться своих желаний. В полной мере я осознала эту простую мысль, всегда казавшуюся мне ироничной, в дождливую ночь почти в конце лета. В пустом доме загрохотало. Едва-едва задремав, я испуганно подскочила на кровати. Оказалось, что на улице заколотил яростный ливень. Злой сквозняк раскрыл окно, в тишине хлопала рама. Пришлось вылезти из постели и тащиться на кухню.

Дождь бил по жестяной крыше веранды. Воздух был насыщен сладкой прохладой и свежестью, почти забытой за долгие седмицы летней жары. На улице громыхнуло, зажженный светильник, похожий на зыбкое солнышко, заискрился в плафоне, замигал и окончательно погас.

Я пошлепала к раскрытому окну и вдруг обнаружила валявшиеся на деревянном полу карманные часы. С месяц назад они исчезли. Сколько я их ни искала – найти не могла и в итоге решила, что потеряла, когда мела улицы. Обнаружить артефакт посреди кухни казалось и странным, и удивительным одновременно. Наклонившись, я подняла кругляш, но корпус оказался сильно нагретым. Крошечное магическое сердечко под крышкой билось истерично и неистово, хотя по правилам должно было точно повторять сердечный стук создателя.