Секретный агент S-25, или Обреченная любовь

— Вам, Аполлинарий Николаевич, повезло! Смотрите, будильник. Ой, какой замечательный! Давайте закрутим пружину, пусть позвенит! А это что? Шоколад фигурный фабрики Эйнема. Вкусный, наверное?

— А что еще?

— Пустяки сущие! Серебряные чарка и чайная ложка. Могли бы что-нибудь интересней положить.

— Например?

— Еще один будильник.

Соколов улыбнулся, подумал: «Цесаревич еще совсем ребенок». Вслух произнес:

— Алексей Николаевич, прошу вас, разделим: мне чарка с ложкой, а вам шоколад и будильник.

Наследник сделал кислое лицо:

— Доктор Боткин сладости мне не позволяет, а будильник… Разве вам он не нужен? Вот спасибо! Он мне нравится: желтенький, с эмалевым циферблатом! У меня такого не было. Я буду будильник заводить, а когда он станет звенеть, всегда стану вспоминать вас, Аполлинарий Николаевич!

Соколов не удержался, подхватил на руки замечательного мальчугана, поднял его высоко вверх. Алексей Николаевич захохотал:

— Еще, еще выше! Подбросьте к потолку, я не боюсь… А я иногда с гантельками занимаюсь, как вы меня учили. Помните, когда я еще маленьким был, в позапрошлом году?

Не знали друзья — царственный мальчуган и русский богатырь: они видятся последний раз в жизни. Более того, с именем цесаревича Алексея для Соколова будет связан, пожалуй, самый страшный эпизод его жизни.

…Раздача подарков окончилась. Солдаты оживленно обсуждали доставшиеся им трофеи. Государь поднялся со своего места:

— Благодарю вас всех за службу, храни вас Господь! А теперь всех приглашаем в столовую нижних чинов. К сожалению, я вынужден покинуть вас. — Он посмотрел на Батюшева: — Иван Тимофеевич, следуйте за мной!

Соколов вместе с наследником направился в столовую.





* * *


Солдатская столовая представляла громадных размеров двухсветный вытянутый зал. С обеих сторон возле окон расположились столы, сбитые из массивных, тщательно оструганных и покрытых лаком досок. По случаю праздника их накрыли белоснежными скатертями.

Стены украсили бархатными портьерами, в простенках висели портреты русских царей.

Ужин был нехитрым и вкусным: соленые грибки и капуста, маринованные огурцы и помидоры, селедка с картошкой, отварной судак, куриные котлеты, а на десерт — лесные орешки и моченые яблоки.

В серебряные чарки — их в подарок от государя нынче получили все — налили янтарную водку «Сухарничек». Выпили за Рождество Христово и за здравие царской семьи. За последнее Рождество монархической России…





Отчаянный шаг




Через полчаса в столовую вошел офицер в шинели. Он отыскал глазами Соколова, приблизился к нему, негромко произнес:

— Господин полковник, государь прогуливаются по парку, приказали вам срочно прибыть!

Соколов вышел на воздух.

Мороз усилился. Время от времени в тихой ночи раздавался сухой и громкий звук треснувшего дерева. Млечно-фосфорная луна с темнеющим пятном посредине повисла низко над дальним черным лесом. Зато мелкие звезды, не затуманенные облаками, в великом множестве, словно бриллианты, рассыпались по небосклону.

Узкая, но хорошо пробитая тропинка вела к Александровскому дворцу.

Государь и Батюшев, что-то заинтересованно обсуждая, прогуливались около главного входа.

Увидав Соколова, появившегося из темноты, государь зябко поежился, поднял воротник довольно легкой шинели и сказал:

— Морозит, однако! Милый граф, вы меня несколько удивили…

Он шел на шаг впереди спутников, пяткой сапога надавливая на крепко хрустевший снег. Остановился, поднял голову, словно тщательно разглядывая беспредельность, уходившую в черную провальность неба, и глухим голосом произнес:

— Мне часто приходят на память сцены «Войны и мира». Помните слова умирающего князя Андрея? «Ничего нет в жизни, кроме ничтожества всего понятного мне и величия чего-то непонятного, но важнейшего…» Господи, это надо так точно сказать! Все это сознают. Но так коротко и понятно еще никто не выразился: «Величие непонятного, но важнейшего!» Нет, сам человек не в силах так сказать, надо, чтобы сила самого Создателя заговорила в художнике.


Помолчали. Государь ласково произнес:

— Впрочем, милый граф, вернемся к нашей теме. Мне Иван Тимофеевич вкратце поведал о плане, который вы предложили. Очень необычный и рискованный план. Поверят ли нам немцы?

Соколов позволил себе почтительно не согласиться:

— Государь, для того-то я и предлагаю этот необычный ход, чтобы нам поверили.

Батюшев вставил слово:

— Аполлинарий Николаевич, вы рискуете не только своей головой, но главное — всей операцией и нашими ценнейшими агентами.

— Я рискую больше, чем головой…

Государь посочувствовал:

— Да, пострадает ваше честное имя, ваша репутация. — Остановился, положил руку в перчатке на грудь Соколова. — Мы понимаем: для ваших близких уготованы переживания тяжкие.

— Да, государь! Боюсь, что эта история убьет отца. Он давно болеет, совсем ослаб. И жена… моя Мари. Представляю, что они станут думать обо мне! Но интересы отечества дороже моей чести.

Батюшев, не скрывая в голосе удовлетворения, произнес:

— Я понял, что вы не посвятите семейных в наш план?

— Конечно нет! Ведь если они хотят вновь увидать меня живым, то я обязан молчать. Секреты, выпущенные на волю, имеют особенность разлетаться далеко.

Государь согласился:

— Вы правы! Старая истина: пока ты один владеешь тайной, она твоя раба. Как только тайна стала достоянием двоих, ты делаешься ее рабом.





«Рубидор»




Соколов, чувствуя, что он сейчас обязан сказать самое главное, во что свято верит, остановился против государя и, глядя ему в глаза, произнес:

— Как бы сильно ни любили мы своих близких, дело, которому мы служим, наша великая Россия и царский престол — превыше всего. Я только так понимаю свой долг. Слово офицера: жизни не пожалею, но выполню, государь, ваш приказ!

Государь стянул мягкую кожаную перчатку, протянул руку:

— Я горжусь, что среди моих подданных есть подлинные герои.

Батюшев поспешил предложить:

— Может, дадим Аполлинарию Николаевичу эту агентурную кличку — Герой?

Соколов поморщился:

— Это нескромно, похоже на насмешку. Представьте: я подписываю донесение: Герой. Смех, да и только!

Государь заметил:

— Если не возражаете, господа, пусть кличкой станет S-25. — Окинул взглядом собеседников. — Кто из вас сумеет расшифровать?

Батюшев задумчиво уставился в небо, а Соколов ответил:

— Полагаю, что S — первая буква моей фамилии в латинском написании. Но что означает двадцать пять?

— То, что это агентурное имя вы, Аполлинарий Николаевич, получили в замечательный рождественский день — двадцать пятого декабря.

— Да, очень удачно. Поздравляю с крещением. Будете новым именем подписывать свои сообщения, — сказал Батюшев.

Государь сделал шаг к Соколову, встал так близко, что ясно ощутился тонкий аромат изысканного цветочного одеколона «Рубидор». Государь вдруг понизил голос, словно кто-то мог в этой беспредельной ночной пустыне услыхать:

— Если, Аполлинарий Николаевич, не приведи Господи, с вами случится самое плохое, обещаю: я самолично расскажу о подвиге вашему батюшке и вашей супруге.

— Спасибо, государь. У меня единственная просьба: позаботьтесь о супруге Мари и моем сыне Иване. Ему еще нет трех лет.

— Я сделаю все, что будет в моих силах, — заверил государь. — Простите, я должен немного погулять в одиночестве. Утром мне делает доклад морской министр Григорович. Речь, кстати, пойдет и о подводной войне. — Выпустив клуб морозного пара, с горечью произнес: — Ах, проклятая война! Приходится жертвовать… — быстро поправился, — рисковать самыми лучшими людьми. Я буду молиться за вас, граф.