Рутинёр

– Другое дело, – усмехнулся бретёр и потянулся потереть расчертивший лоб шрам, но сразу опустил руку, поскольку этой своей новой привычки не одобрял и по мере возможности с ней боролся. – Ты согласишься?

Я предпочёл не ссылаться на отсутствие выбора – выбор, хвала небесам, есть всегда! – просто сказал:

– Вице-канцлер полагает именно так, иначе не стал бы даже затевать разговор, а люди подобные ему обычно не ошибаются при выборе исполнителей. Понятия не имею, что именно он задумал, но это определённо не сведение личных счётов. Для таких дел есть ближнее окружение и наёмники.

– О, да! – приободрил меня Микаэль. – Людей со стороны, готовых работать не за страх, а за совесть, обычно подряжают на самые грязные дела!

– Совесть – это не про нас.

Маэстро Салазар хмыкнул и спросил:

– Куда сейчас?

– Пройдёмся по университетской округе, поговорим с людьми, – ответил я, встал из-за стола и крутанул левым запястьем, привычно наматывая на них чётки святого Мартина.

Хорошие отношения с кардиналом Роганом ещё могли пригодиться в будущем, совсем уж откровенно игнорировать его просьбу не стоило. И раз у нас выдалось несколько часов свободного времени – так почему бы и не потратить его с пользой?

Маэстро Салазар поднялся вслед за мной, но без всякого энтузиазма.

– Филипп! – вздохнул он. – Почему не зайти с другой стороны? Разве не проще выяснить, с кем из твоих коллег общался тот бдительный педель, прежде чем его отправили на небеса?

– Уж поверь на слово – не проще, – усмехнулся я.

Микаэль вопросительно изогнул бровь, и я развёл руками.

– В журналах регистрации за прошлое воссияние визит некоего мастера Юберта не отражён.

– Хочешь сказать, уже проверил этот след?

Я кивнул. Рядовому магистру потребовалось бы как минимум половину дня обивать пороги высокого руководства, дабы получить санкцию на ознакомление со списком визитёров за определённый день или тем более с реестром зарегистрированных осведомителей, а вот подчинённые Молота ни в каких дополнительных разрешениях для этого не нуждались, и я без зазрения совести воспользовался полученным от секретаря вице-канцлера предписанием. Мой статус в бумагах упомянут не был, поэтому дежурному клерку даже в голову не пришло усомниться в праве магистра вон Черена просмотреть журнал регистрации посетителей.

Маэстро Салазар пожевал губами и предположил:

– Он мог представиться другим именем.

– В прошлое воссияние последний посетитель был зарегистрирован в четыре часа пополудни, – разочаровал я подручного.

– Думаешь, журнал подделали?

– Не думаю, – покачал я головой и двинулся к выходу. – Большинство осведомителей работает с магистрами-надзирающими напрямую. Погибший едва ли мог рассчитывать застать своего куратора на службе, скорее он заглянул к нему домой.

– А магистры имеют обыкновение снимать квартиры вблизи отделения, – сообразил Микаэль, немного помолчал и спросил: – Разве не ведётся общий реестр осведомителей?

– Мастер Юберт в нём не значится, – сказал я, поскольку не менее часа выискивал в картотеке любое упоминание убитого педеля, но безрезультатно. – Обычное дело, Микаэль, доложу тебе. Зачастую мои коллеги не раскрывают личности своих осведомителей вовсе и уж точно не трудятся официально оформлять тех, от кого получают информацию только от случая к случаю.

– Но должны же они как-то отчитываться за потраченные средства! – фыркнул бретёр. – Деньги всегда оставляют следы, Филипп! Всегда!

С этим утверждением я спорить не стал, только махнул рукой.

– Увы, Микаэль, понадобится целая армия клерков, дабы проверить все отчёты и квитанции и отыскать в нём нужное имя. И это если оно там есть, если наш педель не фигурирует под псевдонимом, что тоже не редкость!

Мы вышли на небольшую площадь, маэстро Салазар внимательно её оглядел и раздражённо подёргал себя за ус.

– Сколько магистров-надзирающих отвечают за медицинский факультет? – зашёл он с другого бока, как видно, в силу врождённого упрямства.

– Не меньше полудюжины, – ответил я. – Только не обязательно мастер Юберт работал с кем-то из них. Люди переходят с места на место, но передают своих осведомителей другим обычно лишь в случае отставки или переезда в другой город.

– Дохлого осла уши! – в голос выругался Микаэль, сверх всякой меры раздражённый обрисованной мной ситуацией. – Уши, хрен и зад!

За разговорами мы дошли до площади у главного здания университета, там оказалось немноголюдно, что было куда характерней для времени летних вакаций, нежели царивший тут ажиотаж перед игрой в мяч.

– Согласно показаниям педеля, неизвестные шли с этой стороны, – сказал я и указал на один из выходов с площади. – Нам туда!

Мы прошли меж расступившихся фасадов трёхэтажных домов и двинулись по узенькой улочке, внимательно посматривая по сторонам, а я так ещё и считал про себя шаги. Галерей здесь не было, но солнце пряталось за крышами особняков и особо не припекало. В большинстве зданий располагались бурсы, где-то сдавали квартиры преподавателям и состоятельным школярам. Хватало и винных погребов, пивнушек и недорогих закусочных, тут и там встречались боковые проходы и переулки.

А в целом – ничего необычного, отметил лишь, что многие встречные повязали тульи шляп белыми лентами, а у кого-то выделялись белые же розетки на груди, словно все они входили в некое школярское сообщество.

Проходя мимо медицинского корпуса, мы замедлили шаг и огляделись, Микаэль указал на небольшую нишу, в которой должен был стоять мастер Юберт.

– Семьсот тридцать пять! – негромко пробормотал я, дабы запомнить пройденное расстояние, а затем мы двинулись дальше и некоторое время спустя очутились перед зажатой соседними зданиями церковью святой Зелды, на паперти которой клянчил милостыню одинокий нищий.

– Девятьсот сорок восемь! – объявил я, перехватил недоумённый взгляд подручного и пояснил: – Отсюда до главного корпуса примерно девятьсот пятьдесят шагов.


– И что нам это даёт? – фыркнул Микаэль.

Я усмехнулся.

– Тебе повстречалось много преподавателей в мантиях?

– Ни одного, – признал маэстро Салазар. – Но тут всё просто – летом занятий нет… – Он замолчал, хмыкнул и дёрнул себя за ус. – Вот ты к чему! Тот лектор был в мантии!

– Именно, – кивнул я. – Вижу только одно объяснение: перед этим он посещал какое-то официальное мероприятие. Был вечер воссияния, наверняка проводилось заседание кафедры. Учитывая маршрут, лектор покинул либо главный корпус, где заседают грамматики, либо, что представляется мне куда более вероятным, здание факультета тайных искусств.

– И что нам это даёт? – хмыкнул Микаэль. – Как во всей этой ораве выявить нужного нам преподавателя? Даже если не брать в расчёт грамматиков, на одном только факультете тайных искусств их не меньше сотни! И это без учёта приглашённых лекторов! И каждый второй носит парик!

– Выявим, так или иначе, – пожал я плечами и двинулся к нищему. Не чинясь, присел на ступень по соседству, кинул на камни грешель.

Монета зазвенела на камне, но кудлатый мужичок, изображавший из себя одноного калеку, и не подумал за ней потянуться.

Промышлявшие в университетской округе побирушки были публикой чрезвычайно своеобразной, немалая их часть на полном серьёзе причисляла себя к учёному сословию, а кто-то и в самом деле относился к таковому прежде, чем опуститься на дно из-за пьянства, азартных игр, беспутного образа жизни или долгов. Отсюда проистекала определённая цеховая солидарность, которая предельно затрудняла получение любых мало-мальски достоверных сведений. Да и никто не хотел прослыть доносчиком, это было чревато самыми серьёзными неприятностями.

– Поговорим? – предложил я.

– Не о чем нам разговаривать, магистр, – хрипло и сипло ответил нищий.

– Когда не о чем разговаривать, обычно говорят о погоде, – заметил я и предупредил. – Бери монету, не менжуйся. Она твоя в любом случае, неважно – сможешь помочь или нет.

– Деньга моя? Точно моя?

– Твоя.

Нищий косо глянул на меня и сграбастал грош.

– Тогда пойду, – сказал он после этого и поднялся с лестницы: обе ноги у него ожидаемо оказались в полном порядке.

Я не стал протестовать, лишь предупредил:

– В этом случае моему человеку придётся проткнуть тебя шпагой. Но грешель забирать не станем, как и обещал.

Нищий хрипло закашлялся и уселся обратно.

– Спрашивайте, магистр.

– Был здесь в прошлое воссияние вечером?

– Я всегда здесь.

– Сильный в тот день шёл дождь?

Побирушка запустил пальцы в грязную шевелюру и поскрёб голову.

– Сильный, – сказал он наконец. – Промок до нитки, с тех пор кашель не унимается. Мне бы к лекарю, дайте грош, а?

– Глинтвейна купи, – посоветовал я, поднялся на ноги и спустился по лестнице к дожидавшемуся меня у её подножия Микаэлю. – Идём, не хватало ещё на встречу с Молотом опоздать.

Микаэль двинулся следом и спросил:

– Ну и чего ты этим добился?

Я пожал плечами.

– Наш лектор, должно быть, живёт где-то неподалёку. В тот вечер он наверняка шёл домой. Никто не станет разгуливать под дождём, просто чтобы поговорить. Сам видишь – галерей на этой улице нет.

– Здесь может снимать квартиру его собеседник, – резонно отметил маэстро Салазар.

– Или так, – признал я такую возможность. – Или так…





4


На площадь Первой проповеди мы пришли за четверть часа до назначенного времени, но на её краю, неподалёку от чумного столба, уже стояла запряжённая парой гнедых жеребцов карета с гербами Вселенской комиссии на дверцах. Оконца были задёрнуты плотными шторами, на козлах помимо кучера сидел вооружённый коротким мушкетом охранник. Запятки пустовали, но неподалёку замерла четвёрка вооружённых до зубов верховых, напоминавших скорее не обычных бретёров, а наёмных рейтар.

– Однако, – проворчал Микаэль и подёргал себя за ус. – Молот собирается начать войну?