Рука Сфинкса

Эдит позвала Адама, который стоял у руля на квартердеке.

– Полный вперед, пожалуйста. Давайте посмотрим, не получится ли снова отыскать юго-западное течение, что принесло нас сюда.

Адам повторил приказ и взялся за рычаг, который открывал вытяжную трубу, ведущую к нагревательному элементу в оболочке корабля. Непохоже, что «Каирская гончая» последует за ними, но, если так случится, Эдит хотела, чтобы солнце светило преследователям в глаза.

Волета наблюдала за удаляющимся кораблем, следя, не изменит ли он курс. Хотя она недавно спровоцировала толпу и ускользнула от нее, на лице девушки не отражалось никаких признаков беспокойства. Она балансировала на перилах и наклонялась над огромной пропастью, небрежно сжимая трос, заставляя своего брата Адама сильно нервничать. В поле зрения промелькнул гракл, и она отметила легкий изгиб его крыльев.

– Течение переместилось на запад, – сказала Волета.

– Сойдет, – решила Эдит.

Старпом повернулась к капитану Мадду. Тот стоял, прямой как дымоход, и смотрел на Башню, господствующую в небе. Эдит позвала его дважды, второй раз более резко, но ей не удалось нарушить его глубокий транс.

– Том, – сказала она, немного смягчаясь. Ее темные брови тревожно слились в единую суровую линию. Томас Сенлин снова сосредоточился на ней и улыбнулся. – Куда летим, капитан?

Он все еще чувствовал себя неуютно из-за формальностей, на которых настаивала Эдит. Она называла его «Томом» лишь наедине и просила, чтобы он звал ее «мистером Уинтерсом» перед командой. «Мистер» было титулом, достойным старпома, и это звучало разумно. Однако Уинтерс – фамилия мужа, с которым она рассталась и который отстранил ее от руководства фермой семьи, а потом отказался давать развод, когда она попросила. Сенлин не мог себе представить, с чего вдруг она захотела, чтобы ей постоянно напоминали об этом человеке.

В минуты спокойствия Сенлин вспоминал часы, которые они когда-то провели в клетке, привинченной к стене Башни снаружи. Они были напуганы неожиданной жестокостью Салона и смущены внезапным товариществом, рожденным из тяжелых испытаний. Но вместе с тем тогда они были друг для друга просто Томом и Эдит.

Казалось, это случилось давным-давно. Все произошло до того, как она потеряла руку и присоединилась к пиратской команде, до того, как он разминулся с женой на несколько часов, упустив шанс воссоединения, и украл сперва картину, а затем корабль.

Стоя перед Эдит сейчас, Сенлин не мог не изумиться тому, что их дружба пережила все эти перипетии.

– Думаю, отправимся в Вертун, мистер Уинтерс. У нас есть немного рома на продажу.

Действительно, выбор у них был небольшой. Вертун оказался единственной бухтой, которая не отвернулась от «Каменного облака».

– Так точно. – Она повернулась, чтобы передать приказ, но застыла. Подалась ближе, чтобы голос не разошелся далеко в безмятежной тишине. В отличие от моря, с его шумом валов, воем ветра и стуком волн о борт, воздух казался вполне спокойной средой. – Том, опять ты за свое. Пялишься в пустоту. – Когда в ответ он лишь нахмурился, Эдит продолжила: – Если я вижу, что ты отвлекаешься, экипаж тоже это видит. Это меня беспокоит. Уверен, что все в порядке? – Ее механическая рука, красиво облитая солнцем, отбрасывала на лицо золотые блики.

– Да-да, конечно. – Он положил руку ей на плечо. – Я всего лишь…

– Человек за бортом! – крикнула Волета с перил.

Они обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть трепыхающуюся фигуру в белой простыне, которая падала с «Каирской гончей». Они были слишком далеко, чтобы услышать крик, если таковой и раздался, но от тишины зрелище лишь сделалось еще более зловещим.

Никто не сомневался в том, кем был упавший.

– Он был плохим капитаном, – прервала Ирен недолгие тихие размышления.

– А птица из него вышла еще хуже, – заметила Волета.





Глава вторая




Вместе с кораблем покойного капитана Билли Ли я также завладел его судовым журналом. Его дневник помог мне понять две вещи. Во-первых, чистописание не является приоритетом в начальных школах Башни. И во-вторых, я обеспечил нам тяжелую жизнь.

Судовой журнал «Каменного облака», капитан Том Мадд



Вавилонская башня крутила и вертела ветрами, как ей хотелось. Сталкиваясь с ее неровной поверхностью, воздушные течения нарушались и меняли направление, словно волны у песчаной косы. К некоторым портам можно было подойти только в определенные часы и при благоприятной погоде. Другие опустели из-за небольшого сдвига в воздушном потоке, который сделал их недоступными. Воздушная навигация вокруг Башни требовала бесконечного пересмотра карт, пристального наблюдения за сигнальными устройствами и безграничного мужества.

И самое главное – для выживания в ветрах около Башни требовалась счастливая команда, а каждому ее члену для счастья требовался на борту уголок, который можно было бы назвать своим. Без этого воздухоплаватели ощущали себя загнанными в ловушку. Они препирались и ворчали. Итак, каждый член команды «Каменного облака» подыскал себе особое местечко и удалялся туда, если позволяли обстоятельства.

Адам обосновался в главном грузовом отсеке, хотя проводил в нем мало времени. Там было темно, потолки нависали над головой, и обстановка в целом наводила на мысли о чреве кита. Юноша предпочитал потрясающий вид с приподнятого квартердека, предпочитал стоять у руля. Будучи прирожденным инженером, Адам мечтал однажды демонтировать и заново собрать корабль и его управляющие системы, сделать их лучше. Но пока что им приходилось полагаться на ветер, который большей частью и направлял «Каменное облако». Адам мог только перемещать корабль вверх и вниз, дросселируя нагревательный элемент и выпуская балласт из переднего бака, хотя это считалось крайней мерой: пополнять резервуар было утомительно и он к тому же служил команде ванной.

Ирен и Волета заняли кают-компанию. Еще недавно та служила казармой для дюжины матросов Билли Ли и оттого провоняла грязной обувью. Новые жилички принялись обустраиваться: сорвали большую часть гамаков, проветрили помещение и выдраили каждый дюйм сладко пахнущим сосновым мылом. Старую одежду выбросили в иллюминатор, хотя Волета сохранила – и беспощадно прокипятила – несколько небольших предметов гардероба, которые можно было подогнать под нее. Она пришла на корабль в шали поверх синего трико – наряда, который носила во время заточения в «Паровой трубе». Она пришпилила трико к стене каюты, где оно висело, как безголовая тень: напоминание о жизни, которая осталась позади.

Спальня Эдит, изначально штурманская рубка, была всего лишь чуланом, где гуляли сквозняки. Стены украшали старые сигнальные флаги из поблекшего флагдука[2] и поеденные тараканами карты. Она заняла это помещение, когда корабль находился под командованием Билли Ли, потому что только оно надежно запиралось. Первое время на борту «Каменного облака» она страдала от лихорадки и слабела от инфекции, которая в конечном счете сожрала ее руку. Старпом отказалась подробнее рассказать об этом испытании, и Сенлин не настаивал. Значение имело лишь то, что штурманская рубка уберегла Эдит, когда она была наиболее уязвима, и «мистер Уинтерс» очень привязалась к этой комнатке.

Тот факт, что в комнату Эдит могла попасть только через большую каюту капитана, был неудобным, но терпимым во время командования Билли Ли. С точки зрения личных отношений Эдит была почти невидима для Ли. Прежнего капитана привлекали женщины другого рода: худышки, не обремененные здравым смыслом. Он считал ее «слишком мускулистой», и к тому же она была определенно старухой в свои тридцать пять. Это освободило его – что в каком-то смысле радовало – от необходимости соблюдать видимость приличий при общении. Его небрежная сдержанность и грубые манеры раздражали, но лучше было терпеть их, чем оказаться предметом его вожделения.

Сенлина такой расклад тревожил куда сильнее. Ради уединения и благопристойности он предложил занять гамак в трюме, вместе с Адамом, но Эдит настояла, чтобы капитан спал в большой каюте. Команде, как она пояснила, требовались часы личного времени, чтобы ворчать, развлекаться и планировать мятежи. Это поднимало моральный дух.

Доводы забавляли Сенлина, однако он понял, почему она так настаивает: команда не смогла бы расслабиться, будь капитан все время рядом.

И потому, согласившись делить пространство, они выработали систему стуков. Два удара означали: «Я прохожу». То есть: «Я всего лишь воспользуюсь твоей комнатой как коридором. Нет необходимости отвлекаться от занятий, но лучше, если ты одет». Три быстрых стука означали: «Я хочу тебя навестить». А один сигнализировал: «Я собираюсь спать. Спокойной ночи».


Если точнее, не они создали этот словарь постукиваний. Это сделал Сенлин, чем вызвал у Эдит нешуточный ужас. Мало того что стуки были излишне сложным решением простой проблемы – можно было переговариваться через дверь, в конце концов, – они еще и казались раздражающе благородными. Эдит, по крайней мере, вспомнила тот момент, когда они спасались бегством в Салоне и Сенлин отказался помочь ей расстегнуть платье. Щепетильность директора школы едва не убила ее.

Но он не уступал, и просьба была пустяковой. Эдит согласилась, и с той поры они подсчитывали стуки.



Вечером, после того как они присвоили несколько бочонков рома с «Каирской гончей», Сенлин сидел за столом в каюте, изучая схему нижних уровней Башни, когда в наружную дверь постучали три раза. Вошла Эдит с оловянным кувшином в руке, и с нею ворвался порыв ветра.

– Совенок на вахте, – сказала она, подразумевая Волету. Склонность девушки лазать по такелажу заставляла всех нервничать, но делала ее отличным дозорным. – Я выдала Адаму и Ирен порцию рома.

– Полагаю, этим вечером уроков не будет, – сказал Сенлин, пощелкав языком.

Сбежав из порта, они с Ирен могли возобновить ее обучение и сперва так и поступили. Но с каждым днем возникали новые поводы для разочарования и отвлечения, так что занятия стали нерегулярными. Он подозревал, что вскоре они и вовсе прекратятся.

Эдит сняла с подставки два оловянных кубка:

– Ну, взгляни на это с ее точки зрения. До того как она встретила нас, у нее было стабильное жалованье, надежное питание и особым образом распланированные дни и ночи. Мы же с той поры, как удрали от Голла, постоянно влипаем в новые неприятности. Нам приходится лезть из кожи вон, чтобы выжить, чтобы не умереть от голода. И она вынуждена подыгрывать тебе в твоих странных интригах. Разве можно ее винить за нехватку терпения для книг в такое время?

– Ты в чем-то права. Полагаю, импровизация – сама по себе урок.

– Вот уж не думала, что директор школы окажется таким коварным.

– Совсем наоборот. Я развиваю способности, которые уводят меня все дальше от старой профессии.

– Поясни.

– Моя работа директора школы заключалась в том, чтобы научить детей думать как взрослые. По-видимому, их работа заключалась в том, чтобы научить меня думать как ребенок – ожидать, что все пойдет кувырком, что на стуле окажется кнопка, а в столе – ящерица.

– Они разыгрывали тебя? – Она налила ром и устроилась поудобнее, улыбаясь, представляя, как взвизгивал Сенлин, сев на кнопку.

– О, не просто разыгрывали! Некоторые из них были подлыми умниками. В самом начале моей карьеры кое-кто постоянно вынуждал меня выходить из себя…

Сенлин улыбнулся воспоминанию.

– Одним очень холодным зимним утром я, как всегда, пришел в школу пораньше, чтобы разжечь огонь в очаге. Но кто-то размешал угли, и они погасли. Я заподозрил розыгрыш, но подумал, что он какой-то беззубый. Я положил свежие дрова, но, когда заглянул в спичечный коробок, там оказались только голые палочки. Все спичечные головки пропали. «Ах, – подумал я, – вот в чем фокус! Кто-то испортил все мои спички». Я отправился в чулан за новым коробком и, когда вошел в темную комнату, наступил на заледеневшее пятно на полу. Я чуть не сбил все полки, когда упал.

Эдит прикрыла рот, смеясь.

– И вот я под впечатлением от грандиозного розыгрыша, – продолжил Сенлин, – влачу ушибленные колени обратно к очагу, держа в руке свежий коробок спичек, и пытаюсь понять, кто из моих учеников достаточно умен и хитер, чтобы придумать такой каскад трюков. Когда я подношу спичку, печь вспыхивает ярким пламенем, которое опаляет мне брови. Это так пугает меня, что я отпрыгиваю и переворачиваю ряд парт.

– Кто-то положил спичечные головки под пепел?

– Да, она это сделала.

– Так ты знаешь, чья это работа?

– О, ум не в силах возобладать над восторгом. Когда они тем утром расселись по местам, мне всего-то и требовалось найти того, чьи глаза лучились довольством. – Сенлин забыл упомянуть, что симпатичная преступница в конце концов стала его женой.

– Рада, что дурное семя научило тебя чему-то полезному, – сказала Эдит, поднимая чашку. – За проказников.

– За проказников, – подхватил тост Сенлин.

В иллюминатор они видели, как темный силуэт Башни блистает огнями небесных портов, обсерваторий и крепостей богатых кольцевых уделов. Огни сияли, словно звезды на небосводе из древнего камня.

– Это странно, – проговорил Сенлин, чье настроение вдруг переменилось. – Я думал: когда заполучу корабль, все встанет на свои места. Я уж точно не собирался бросать школьные журналы ради пиратства. Я представил себе прямую линию событий. Думал, мы полетим в Пелфию, найдем мою жену, отвезем всех домой и на этом все закончится.

– Я могла бы тебе сказать, что на воздушных кораблях не существует прямых путей.

– Хоть убей, не пойму, как нам пройти через дверь. – Он постучал пальцем по уровню аэрожезла, названному «ПЕЛФИЯ».

Этот кольцевой удел располагался между двумя другими, весьма негостеприимными. Под Пелфией лежал Новый Вавилон, откуда они только что удрали и куда не собирались возвращаться. Над Пелфией – Шелковый риф, некогда огромный парк, которым совместно владели Пеллы и альгезийцы. Но сто лет назад Пелфия и Альгез вступили в череду горячих и холодных войн, и внутренние входы в Шелковый риф запечатали в обоих кольцевых уделах.

Итак, теперь единственный путь в Пелфию лежал через небесные порты. Сенлин узнал обо всем этом из небогатой коллекции воздухоплавательских историй, которую собрал Ли.

– Сперва я думал – мы сбежали из тюрьмы. Теперь мне кажется – нас выставили из дома… – проговорил Сенлин, в отчаянии лохматя волосы.

– Башню построили для того, чтобы держать таких, как мы, подальше от нее, Том. Мы пара лис, которые кружат возле курятника, надеясь добраться до курицы. – Сенлин бросил на Эдит неуверенный взгляд, и она рассмеялась. – Я не намекаю, что твоя жена – курица, Том. Просто иногда во мне проглядывает фермерская натура.

– Что ж, рад, что мы не выбили из тебя все фермерство подчистую. – Он покачался на стуле и закинул руки за голову. – Сегодня утром мне приснился мой старый домик. Он, наверное, ужасно зарос. Ставни висят наперекосяк, в дымоходе поселились птицы. Или, может быть, городские власти его продали. Может, отдали новому учителю, которого наняли вместо меня. – Передние ножки стула опустились на пол с громким ударом, и мечтательное лицо Сенлина посуровело.

– Странно думать о том, как твоя прежняя жизнь продолжается без тебя.

– Так и есть, – согласился он, заново наполняя кружки. – Я переживаю, что упустил единственный шанс вернуться к той жизни. Я сожалею, что побежал за ней так опрометчиво и так рано. Это не было лучшим моим планом.

Он не вдавался в подробности. Они оба вспоминали катастрофическую попытку войти в Пелфию через публичный небесный порт.