Ротмистр Империи

Глава 3




1915 год, 9 мая. Петроград



Покушение не удалось утаить. И столица взорвалась!

Максим не стал стесняться и отмалчиваться. И охотно дал пару интервью, много и со вкусом рассказывая о произошедшем…

Его Императорское Величество Николай II свет Александрович особым актом подтвердил факт рождения Максима Еленой Григорьевной Строгановой, дочерью Великой княгини Марии Николаевны. В Августейшую фамилию он его, разумеется, не включил, даже после венчания со своей дочерью. Характер родства не позволял[17]. Но факт высокого происхождения был вынужден обнародовать для спасения репутации Татьяны. Дескать, его дочь выходит замуж не за кого попало, а за правнука самого Николая I.

В высшем обществе этот шаг привел к расколу. А вот простой народ отреагировал очень живо и позитивно. Ведь выходило, что Максим – царевич, пусть и седьмой воды на киселе. Геройский. Лихой. Ну и так далее. Так что он прекрасно стал вписываться в образ Бовы Королевича[18] – безумно популярного в те годы фольклорного персонажа. Ни один из героев-богатырей с ним не мог тогда сравниться. Повести, рассказы, сказки, присказки, лубок – как примитивный комикс и так далее. Прям Супермен или Капитан Америка в местном колорите.

Данное материальное воплощение фольклорного персонажа людям очень понравилось. А потому стало бытовать и множиться. И то, что ротмистр раскидал вооруженных террористов голыми руками, прекрасно легло в канву образа.

Максим же, как скотинка наглая и дерзкая, охотно подливал масла в этот огонь. Более того – стал распускать про себя подходящие анекдоты. Дабы закрепить и развить образ, переделывая всякого рода шутки из будущего. Вроде баек про Чака Норриса. Ну и другие, разумеется.

Зачем?

А что реально он мог противопоставить Николаю Николаевичу и его союзникам? Интриги? Не тот вес пока. Револьвер? Увы. Убийство этих гадов сыграет против него. Подмочит репутацию так, что не отмоешься. Это пока он лихой царевич, крушащий врагов одной левой. А потом кем станет? Нет. Так нельзя. Поэтому ничего лучше, нежели опираться на народную любовь, Максим не придумал. И старался изо всех сил ее раздуть и подогреть.

Поэтому он не только правильные анекдоты и шутки про себя распускал, но и охотно нарабатывал репутацию иными способами. Например, с января 1915 года он успел записать сорок семь пластинок[19] с музыкальными композициями на фортепьяно и гитаре. Новых. Незнакомых. Непривычных. И необычайно интригующих. Еще бы! Новое слово в музыке!

На волне общего интереса к новизне, вплоть до увлечения чудовищными экспериментами в поэтическом и изобразительном искусстве, его композиции пошли просто на ура. За эти четыре месяца вся мало-мальски цивилизованная Россия узнала нового композитора с простым и предельно скромным псевдонимом Maximus[20]. Что, в свою очередь, принесло ему не только очередной виток славы и народной любви, но и деньги. Много денег. Ведь пластинки отлично продавались и уже отгружались даже за границу.

Дальше больше.

Несмотря на негативные ожидания Ивана Николаевича Меншикова-Корейши, Максим был довольно тепло принят своими единоутробными братом с сестрой. Они ведь были сиротами и оказались рады появлению еще одного брата, который, ко всему прочему, и не претендовал на скромное наследство мамы. Более того, оказалось, что Софья о нем и раньше знала. И даже видела пару раз.

Острый момент. Ведь парень прекрасно понимал, что он самозванец. Однако Софья Владимировна видела «его» совсем юным, и общая схожесть, вкупе с декларируемой амнезией, вполне спасали положение.

Брат отнесся к нему тоже радужно. Особенно из-за интереса со стороны тестя – генерал-майора свиты Александра Дмитриевича Шереметева. Граф был просто счастлив сойтись с «новым словом в музыке». Ведь он не только возглавлял Музыкально-историческое общество в Петрограде, но и управлял Государственной Императорской инструментально-хоровой капеллой. Со всеми вытекающими…

А еще были патенты на «изобретения» и кое-какие перспективные коммерческие проекты, оформленные, впрочем, на супругу. Ведь офицерам нельзя было состоять в акционерных обществах и прочих предприятиях. Но как дела делаются, Максим прекрасно знал. Насмотрелся в свое время. В общем – вертелся и крутился, как мог, с прямо-таки ужасающей для местных энергией и скоростью. На своем Rolls-Royce он, казалось, успевал всюду. Вот и сейчас – приехал поутру из Царского Села. Зашел в кабинет к Михневичу. Доложился. И положил подробный отчет, написанный по его просьбе Хоботовым. Лев Евгеньевич прекрасно знал, как подобные «бумажки» составлять, а потому не отказал своему командиру в помощи.

– Вы же понимаете, что я не смогу подать положительный рапорт? – осторожно спросил генерал от инфантерии, пряча глаза.

– Понимаю, – ответил Максим.

– Я лично – очень впечатлен. Но… – развел он руками.

– Николай Петрович, я все отлично понимаю, – повторил Меншиков максимально нейтральным тоном, старательно избегая любых эмоций. Из-за чего Михневич почувствовал себя еще более неловко.

Почему Главнокомандующий так невзлюбил своего родственника, он не знал. И заводить этот разговор не спешил. Видел, не раз и не два, бурные реакции Николая Николаевича. Тот плохо владел собой и часто срывался на крик, угрозы и оскорбления. Жил эмоциями. Сгоряча мог и больших дел наворотить. А рисковать своей головой генерал не спешил. Нет. Он был не трус. Просто не понимал, с какого бока к Великому князю в этом вопросе подойти. Вот и не рисковал попусту. Все-таки штабист, а не лихой рубака.

Но и просто так ротмистра Михневич не отпустил.

Усадил. Напоил чаем с баранками. И занял альтернативным вопросом – наработками в области снаряжения и вооружения, что Максим выдумал для своего эскадрона. Образцы и описания Максим уже передал Михневичу. Не мог не передать. Иначе бы ему патентов не выдали. Вот Николай Петрович и решил акцентировать на них свое внимание. Ведь этот вопрос ему никто не запрещал прорабатывать…

Всего за квартал Максим успел налепить немало интересных вещей. Например, стальной шлем. Для нужд эскадрона его изготавливали выколоткой по дубовой оправке[21]. Долго и муторно. Но этой воинской части много и не требовалось. Но ротмистр отметил Михневичу, что выбрал форму шлема[22] так, чтобы ее легко можно было производить горячей штамповкой[23]. Массово. И довольно дешево.

А легкий противоосколочный жилет? Ничего необычного, сложного и дорогого. Просто крепко стеганая брезентовая накидка, утягиваемая боковыми «ушами» с застежками на пузе. Да с особой подбойкой на плечах для лучшего распределения веса. Казалось бы, что такого? Но на опытных стрельбах шрапнельные шарики ее тупо не пробивали. Во всяком случае – от снарядов самых ходовых калибров. Да и мелкие осколки не брали. Веса – слезы, стоимость – копейки, а пользы – вагон.

По статистике около восьмидесяти процентов ранений наносилось не крупными осколками, пулями и штыками, а медленными и слабыми шрапнельными шариками да легкими осколками. То есть данный жилет идеально соответствовал правилу 20/80[24]. А в сочетании со стальным шлемом, грозил сократить потери в живой силе в два-три раза. И не в окопах, а в поле. В окопах так и вообще в четыре-пять раз!

В общем, разговор получился обстоятельный и довольно интересный. И долгий.

Но ничто не вечно.

Самым наглым образом подкрался полдень, и Максим был вынужден откланяться. Дела. И так провел у Михневича много больше времени, чем планировал.

Однако возле хорошо узнаваемого Rolls-Royce стояла пара лейб-казаков конвоя. Которые и передали ему очередной вызов в Зимний дворец. Он зачем-то понадобился Императору. Впрочем, у Максима никакой радости от этого известия не возникло. Скорее чувство досады, граничащее со злостью. Парень ненавидел, когда его планы летят коту под хвост из-за чьей-то прихоти, а не объективных причин. А тут получалось, что сначала Михневич испугался. А теперь вот царь от дел отвлекает…

Но Николай Александрович не мог больше тянуть или игнорировать. Слишком горячая обстановка создалась у него внутри семьи. Да и столичная обстановка не располагала к высиживанию. Однако зашел Государь издалека, поинтересовавшись коммерческой деятельностью офицера Русской Императорской армии. Максим не растерялся и не стал оправдываться. Он честно и прямо сказал, что да. Есть такое дело. И что он, выполняя приказ Императора, изыскивает все возможные способы для снаряжения эскадрона. Да и оформлено все на супругу, так что юридически нет никаких нарушений…

– Иначе было нельзя? – поморщившись, поинтересовался Николай Александрович.

– А как иначе? Вы же сами видите, что происходит. За что ни возьмусь – все душат и стараются завернуть. Или вы думаете, я почему к Эссену через Колчака пошел?

– Сидели бы вы тихо… – тяжело вздохнув, произнес Император. – Лет через пять-шесть все бы и утряслось.


– У нас нет пяти-шести лет, – горько усмехнулся Максим.

– Что вы имеете в виду?

– Начну издалека. Вы знаете, сколько стоила революция 1905 года?

– Чего? – недоуменно переспросил Император.

– Рассказываю. Революция 1905 года обошлась заказчикам примерно в пятьдесят миллионов рублей. И провалилась она не потому, что войска задавили бунтовщиков. Нет. У заказчиков просто кончились деньги. Неверно рассчитали смету. Не учли воровство на местах. Для вас это новость?

– Да… – пораженно ответил Император.

– Значимую сумму на революцию выдал Яков Шифф. Вы о нем, я полагаю, прекрасно наслышаны. Но он не перекрыл и трети расходов. Основным источником доходов для революционеров стала Русско-Японская война. Вы ведь слышали историю о том, что в те годы делал Ухач-Огорович и его добрый фей – Куропаткин? Из-за той истории еще Столыпина убили. Что? Опять я вас удивил? Как же так? Неужели вы думали, что все эти недалекие люди с револьверами действуют самостоятельно? Зря. Очень зря. Думать сами революционеры могут все что угодно. Но на деле они всегда лишь пешки в игре того, кто хочет получить дивиденды от их деятельности.

– Откуда вы это знаете?

– Амнезия, Ваше Императорское Величество. Не могу ответить. Полагаю, что сам был как-то замешан. Во всяком случае, в голове у меня много деталей, говорящих о немалой степени посвящения в дело. Доказать, разумеется, я ничего не могу.

– И несмотря на это, вы обвиняете уважаемого генерала?

– Обвиняю? Боже упаси! Про то, что Куропаткин прикрывал Ухач-Огоровича, знают все, как и про то, что последний занимался хищениями. Это подтвердило даже следствие, практически замятое после своевременного убийства Столыпина. Я ведь не просто так хочу подать в отставку и увезти отсюда Татьяну.

– Вы боитесь?

– За нее – да. Очень. Потому что я знаю, что по сорвавшимся планам вы, ваша супруга и все ваши дети подлежали ликвидации.

– Что?! – переспросил выкриком Николай Александрович, привстав.

– Сядьте, – с усмешкой произнес Максим. И после того как Император подчинился, продолжил: – Помните странную и трагическую историю с вашим отцом, в результате которой он был вынужден держать на своих плечах крышу вагона? Неужели вы думаете, что она – чистое совпадение? А Ходынское поле, где на ровном месте устроили трагедию? Или, может быть, вам напомнить, как погиб ваш дед и сколько на него было покушений? Теперь ваш черед.

– Мой?

– Да. Но мы отвлеклись. Вы не обратили внимание на странную реакцию части ваших родственников? Сначала поздравляли простого поручика с успехами, а потом вдруг стали нос воротить.

– Вы прекрасно знаете, из-за чего они так поступили.

– Серьезно? Вы так думаете? Половина Августейшей фамилии в морганатических браках. Просто потому, что акт Александра I о равнородности больше невозможно выполнять. Технически. Он просто устарел. Больше нет подходящего количества правящих домов. А те, что есть – друг другу близкие родственники. Следующая стадия, как древнеегипетские фараоны, брать в жены дочерей и племянниц. Так что, как раз ЭТА сторона поступка никого не смутила. Особенно в сочетании с болезнью Алексея. Из-за нее ваши дочери обречены либо умереть старыми девами, либо идти в морганатические браки. Или вы этого тоже не понимаете? Ни один правящий дом не станет рисковать наследниками. Да и тот факт, что я бастард, тоже не сильно людей заботит. Даже ваша мать и то ко мне хорошо отнеслась[25]. Нет. Это все ширма.

– Но тогда что? – растерянно спросил Император.

– Моя амнезия не позволяет мне многого вспомнить. Но, очевидно, их смутило не то, что Татьяна вступила в морганатический брак с бастардом, а то, что вышла замуж за меня. Их это очень испугало. Тут и знания, и характер. Ведь я за Татьяну, если потребуется, весь Питер в крови могу утопить. Невзирая на пол, возраст и социальное положение. А вы ее отец. Очень неловкая ситуация может возникнуть для заговорщиков. Оно им надо?

– Вы их знаете?

– Увы, – развел руками Максим. – Амнезия. Сначала, до провала в 1907 году, ключевую роль играл Владимир Александрович. Это я еще помню. Но он умер. И игра резко сменила свой формат. Кто сейчас? Я не знаю. Просто не помню. Впрочем, это не так и важно. Все слишком очевидно. Кому выгодно, тот и стоит за этим.

– Но это невозможно! – после долгой паузы воскликнул Император.

– Вас смущает закон о престолонаследии? Зря. Если бы заговорщики ориентировались на закон, то вас бы уже постиг апоплексический удар табакеркой. Как Павла Петровича. Быстро и просто. И народу можно будет сказать, что пилюлькой подавились. А сын ваш скоропостижно поранится и скончается от потери крови. «Случайно». Как царевич Дмитрий. Тот ведь тоже совершенно «случайно» ножичком поранился. Но что дальше? Нет. Этот путь заговорщикам не интересен. Слишком многих родственников придется убить или заставить отречься. Поэтому их лидер пошел другим путем, разыгрывая козырные карты. Свои, не ваши. Ведь он фактический глава семейного совета и очень популярен в армии. С ним связываются все победы на фронтах. С ним, не с вами. Ему подчиняются офицеры и генералы. Ему, не вам. Вы ведь это хорошо увидели на инциденте с Сухомлиновым. Не так ли? А что вообще сейчас с вами связывают, не думали? Чиновников-взяточников и бестолковых министров. Ну и прочую мерзость. Не понимаете, почему? Или вы думаете о Распутине просто так вой подняли? Это вы еще погодите. Про Марию-Антуанетту под финиш вообще говорили, будто она спит с собственным сыном.

– Православный народ никогда не примет такого беззакония!

– Ха-ха! Три раза. Если вы сейчас отмените обязательное посещение церкви – девять из десяти туда больше и ходить не станут. Удивлены? Пообщайтесь инкогнито с простыми людьми. Много интересного узнаете. Для народа православие – это социальный ритуал. То есть некие действия, которые позволяют маркироваться как «свой». И больше ничего. Веры в сердце нет практически ни у кого.

– Я не верю вам!

– А и не надо. Почитайте внутренние отчеты Синода. Крестьяне приходят из села в город и сразу впадают в атеизм, ибо больше притворяться не нужно. Что? Вам их еще не показывали? Ай-ай-ай…

– А вы их видели?

– Видел. За небольшую мзду много куда можно заглянуть, – произнес Максим. Вздохнул. И продолжил: – Вы поймите. Народ сейчас жаждет перемен. Крестьяне – своих. Рабочие – своих. Буржуа – своих. И так далее. Во многом глупых, недальновидных и взаимно исключающих друг друга. Но это и не важно. Думаете, широкие массы отдают себе отчет о последствиях своих желаний? Нет. Это просто стадо мартышек, которым все приелось. Им нужно хлеба и зрелищ. Как и в Древнем Риме. Любой лидер-популист сейчас срывает народные овации и любовь. Не обязательно даже выполнять обещания. Достаточно просто болтать про светлое будущее. Достаточно просто вас покритиковать. Глупо и безответственно. Но кто из них об этом думает? Или вы считаете, отчего вся эта либеральная шушера так популярна? Они героические борцы с тираном. Тихим и безответным. Потому что, если бы вы оказались настоящим тираном – они бы следили за языком, опасаясь быстрой и жесткой расправы. Они ведь обкладывают вас как волка флажками, затравливая и загоняя в угол. А вы забиваетесь все глубже и глубже в свою раковину. Разве вы этого не понимаете? Православие…. Смешно…. Церковные иерархи в основной массе встанут за любого, кто пообещает им Патриаршество. А вы говорите православие. Это все та же свора жадных и склочных мартышек, желающих урвать свой кусок. Только что в рясах.

– Вы говорите страшные вещи!

– Такова жизнь, – пожав плечами, произнес Максим. – Люди слушаются только тех, кто, с одной стороны, крепко держит их за яйца, норовя оторвать, а с другой – решает проблемы. Их, не свои. И чем выше люди сидят, тем ярче это проявляется. – После чего парень достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги и положил на стол. Он его заготовил заранее, понимая, что такой разговор возможен. – Это мое очередное прошение об отставке. Вы тащите свою семью в могилу, не желая драться за нее. Думаете, Бог защитит вас? Опыт Карла I и Людовика XVI вас ничему не научил? Он, – Максим скосил глаза наверх, – даровал нам свободу воли. Что сами наворотили, то и расхлебываем. Если вы не желаете защитить своих близких, то я прошу вас, я вас умоляю – дайте мне возможность спасти мою Таню…

Сказал. Встал. Кивнул. И вышел из кабинета, оставив Императора сидеть за столом с оплеванным и совершенно потерянным видом.





Глава 4