Работа над ошибкой

Птица вдруг дернула острым клювом, вспорхнула и полетела вдоль реки.

– Что ты хотела этим сказать, птица?! – крикнул Эмиль вслед улетающему ворону. – Нет идей? Я так и думал.

Ворон удалялся, быстро превращаясь в движущуюся точку, а вскоре и вовсе растворился в темноте, как капля чернил в чернильнице.

– Странная птица, – заключил Времянкин и отвлекся на панораму.

Ночь прояснилась, а точнее, изменилась. Снег еще шел, но уже по-другому. Теперь он был не крупный и мокрый, а мелкий, искрящийся, словно волшебная пыль. От вечернего тумана не осталось и следа. Москва умиротворенно почивала на семи холмах. Луна высматривала что-то в темноте широко открытым глазом. Глубокое звездное небо напоминало о том, что помимо наших мелких сует существует нечто бесконечно большое – Мир, по сравнению с которым мы совершенно незначительны. Эмиль с изумлением взирал на преобразившийся пейзаж. Он дышал полной грудью, жадно наполняя легкие атмосферой. В воздухе ощущался привкус магии.

– Ух ты! Только я собрался уходить, а тут такое… Надо же. Куда подевалась непогода? Будто режим переключили. Как по волшебству прямо-таки. Сменили пластинку.

Нерешительно переминаясь с ноги на ногу, Эмиль посмотрел вниз.

– Мы на своей старушке-Земле просто нарезаем тут круги. Мой сорок первый круг сегодня завершился. Что мне осталось? Зачем дальше испытывать судьбу? Пустые надежды. Жизнь не сладостная фантазия. Нет уж. Это борьба. И боль. Дорогой подарок, с которым я так и не разобрался. Да, Луна прекрасна, Мир прекрасен. Это есть. Но без меня он не станет менее прекрасным. Может даже наоборот. Хватит с меня. На чем я остановился?

Времянкин еще раз взглянул на горизонт, прежде чем снова зажмуриться. Белое пятно луны, запечатлевшееся в его мозгу после затвора век, начало постепенно рассеиваться. На впечатлении проявилась деталь, на которую Эмиль поначалу не обратил внимания. И немудрено: деталям трудно соперничать со спутником Земли. Какой-то предмет, попавший в поле зрения Эмиля, но пока не осознанный им. Что это было? Он пытался разглядеть в своем воспоминании ускользающий образ. На теплоходном причале, расположенном со стороны Фрунзенской набережной, что-то стояло. То, чего там быть не должно. Какой-то выпирающий элемент. Бросающийся в глаза. В свете фонаря. Деревянное, квадратное, беспомощное…

– Фортепиано? Какого хрена оно там делает?!

Эмиль открыл глаза и уставился на загадочную область пейзажа. И действительно, на причале стояло фортепиано. Инструмент был повернут резонансной декой к воде. С такого ракурса человек, не знакомый с устройством пианино, мог бы спокойно принять его за обычный платяной шкаф. Но диагональные рипки, размещенные на деке, не оставляли у Эмиля никаких сомнений. Печальное, никем не охраняемое фортепиано безмолвно покрывалось снежком.

– Бедное. Мерзнет там. Я так не могу.

Времянкин перелез на пешеходную часть моста и направился к причалу.

По пустынной набережной лишь изредка проносились автомобили. Эмиль спустился по каменной лестнице к площадке у воды. Там, посреди белоснежного, сверкающего ковра, возвышалась черная «Сюита». Точно такая же стояла в комнате Эмиля, когда он был еще ребенком. «Сюита» была его первым инструментом.

– Что ты тут делаешь? – спросил он и огляделся по сторонам.

Выдавливая скрипы из снежной мякоти, Времянкин неспешно приблизился к пианино.

– Тебя, похоже, сняли с какого-нибудь теплохода, – предположил Эмиль. – За ненадобностью.

Музыкальным инструментам такого размера не приходится рассчитывать на сочувствие со стороны людей. Особенно когда речь заходит о занимаемом ими пространстве. В наши дни акустических великанов безжалостно вытесняют компактные электропиано. Увидеть на улице у мусорных баков приличное фоно – дело привычное. Оно и понятно. Пространство в этом городе стоит слишком дорого.

Эмиль заметил, что боковина у фортепиано частично обожжена. Он начал поглаживать пианино так, будто оно живое и нуждается в поддержке.

– Досталась же тебе судьба…

Смахивая снег с верхней крышки, Времянкин обошел «Сюиту» вокруг. Рядом с инструментом валялась банкетка, у которой было только три ноги вместо четырех. Эмиль поставил ее перед фортепиано и сел. Сдув зазимок с клапа, откинул крышку.

– Посмотрим, что тут у нас.

Отсутствовала клавиша «ре» в четвертой октаве. Эмиль зажал ноту «соль» в среднем регистре. Она звучала чисто, но с легким хрипом. Времянкин проверил строй, сыграв пару гамм. Некоторые клавиши западали, но инструмент строил и имел приятный звук. Эмиль снова огляделся по сторонам. Затем свел ладони вместе, поднес их к губам, обдал теплым выдохом и по старой памяти заиграл мелодию, которую сочинил, когда ему было шестнадцать лет. Он вспомнил, как играл ее на той самой «Сюите» в своей комнате в родительской квартире. Это было сочинение максималиста. Странная, угрюмая и в то же время полная романтических надежд композиция. Музыкальный портрет юности. В интерпретации повзрослевшего автора. Два Эмиля встретились, чтобы обменяться впечатлениями от жизни.

Времянкин будто забыл о холоде. Беседа с самим собой увлекла его. Пальцы бегали по клавишам, разгоняя кровь. Вкладывая в исполнение все свои переживания, пианист, кажется, всерьез разоткровенничался. Он изливал все, что накопилось. Он выговаривался. Мелодия сочилась болью и отчаянием. Но к финалу музыкальное настроение начало меняться. Молодой Времянкин брал верх. Трагедия отступала. А вместе с ней и подавленность Эмиля. Ему становилось легче. Терапевтический эффект от доверительного общения не заставил себя долго ждать. Лицо горюна озарила улыбка умиротворения.

Когда Времянкин сыграл последнюю ноту, послышались хлопки. Они доносились со стороны воды. Эмиль привстал с банкетки, выглянул из-за инструмента и всмотрелся в источник звука. Примерно в трех метрах от причала, в реке, была девушка. Ее тело по плечи скрывалось в воде. Виднелась лишь голова и вяло аплодирующие ладони, мешавшие разглядеть ее лицо. Сделав еще пару хлопков, девушка опустила руки под воду.

– Мне понравилось! Молодец! – сказала она, усмехнувшись.

Эмиль растерялся. Уж очень странно все это выглядело. Девушка держалась на воде слишком спокойно. Неправдоподобно легко, учитывая минусовую температуру и прочие обстоятельства. Было ощущение, что она не прилагает никаких усилий, чтобы оставаться на плаву. Будто река в этом месте не глубже детского бассейна. Вокруг девушки образовалась почти сказочная безмятежность. Луна не сводила с нее глаз, вода еле дышала. Даже снег, казалось, замедлил свое падение. Времянкин подошел к краю причала, чтобы получше разглядеть незнакомку.

– Простите, вы что-то сказали? – осторожно поинтересовался он.

Мокрые волосы девушки, гладко убранные назад, отдавали рыжиной. Капли воды на белой коже сверкали в холодном свете. Юный румянец пылал на матовых щеках. Под коромыслом бровей блестели голубые глаза-колодцы. Над левым уголком алого рта, как знак препинания, стояла маленькая родинка.

– Я сказала, что мне понравилось. Ты меня растрогал. Я даже пустила слезу.

Ее голос звучал спокойно, теплый тембр пробирал Эмиля до мурашек. Магическая красота ее лица заставила Времянкина оторопеть. Он попытался сказать что-то, но слышалось лишь сбивчивое мычание. Девушка улыбнулась.

– Я не понимаю, что ты говоришь, – промолвила она и подплыла чуть ближе к причалу.

– Эээ… Я хотел сказать, что вы, похоже, чувствуете себя хорошо.

– Так.

– Судя по всему, вы отлично плаваете, но я на всякий случай уточню… Вам помочь?

Незнакомка смотрела на Эмиля с несходящим умилением и вдруг рассмеялась. Да так заливисто, если не сказать гомерически. Времянкин поначалу насупился, не понимая, чем вызвана столь бурная реакция. Но смех был настолько заразительным, что наш герой не смог сдержать улыбки.

– Чего вы? – недоумевал он.


Смех девушки не на шутку затянулся. Одна волна гогота сменялась другой. Выглядело так, будто она снова и снова прокручивала ситуацию в голове и каждый раз находила в ней что-то смешное.

– М-да… – заключил Эмиль и шмыгнул носом.

«Чего она ржет-то, как лошадь? – подумал он. – Странная. Что же мне вечно везет как утопленнику?»

– Везет как утопленнику?! – громко повторила хохотунья.

И тут же залилась по новой. Еще пуще прежнего. Реготала, запрокидывая голову, хлопала ладонями по воде. Времянкин в это время пытался вспомнить – произнес он фразу про утопленника вслух или только подумал. Девушка, смеясь, на несколько мгновений ушла под воду. Потом вынырнула, выпустив изо рта длинную струйку жидкости.

– Ааа, хватит! Умоляю. Какой же ты забавный. Чуть не захлебнулась. Ой, не могу. Ну все.

Она умыла лицо ладонями и, кажется, успокоилась окончательно.

– Между прочим, когда вы смеялись, я увидел вашу… ммм… грудь.

– И?..

– Просто еще свет так удачно упал…

Эмиль непроизвольно расправил плечи и смахнул челку со лба.

– Вам не холодно там? Голой.

Он определенно нацелился на флирт с загадочной незнакомкой. Инстинктам Эмиля, похоже, не было дела до его жизненных обстоятельств. Грудь колесом и густой пар из ноздрей. Он чуть не бил копытом, несмотря на скопившуюся усталость и урчание в пустом желудке. Продрогший до костей, он пыжился из последних сил. И его можно было понять, видимая часть девушки являла собой пример красоты необычайной. Мысль о том, что скрытая под водой часть не менее прекрасна, напрашивалась сама собой.

– Нравлюсь, что ли? – с усмешкой спросила она.

– Ну…

Эмиль застыл с прищуром и ироничной полуулыбкой. Обычно именно этот набор он использовал для обольщения милых дев. Гримаса как бы говорила: «Я читаю тебя как раскрытую книгу, детка». Надо сказать, иногда это срабатывало.

– Ну вот, кажется опять смешно. Подожди…

Девушка приложила ладонь к ключице. Выравнивая дыхание, она подняла взор к ночному небу и замерла. Как вдруг икнула.

– Перестань меня смешить! – Она снова икнула. – Я собираюсь сказать что-то важное.

– Да я, в общем-то…

– Я серьезно. Это уже не смешно. А то рассержусь! – неожиданно строго заявила девица и икнула в очередной раз.

– Ну ладно.

Времянкин толком не понимал, что происходит, но опыт предыдущих соблазнений подсказывал ему, что нужно подыграть. Небольшой поддавок, как проявление великодушия. Демонстрация лучших качеств.

– И выражение лица смени! – не на шутку раскомандовалась девушка. – Это уж больно смешное.

Эмиль нахмурился от внезапной грубости в свой адрес и отвел взгляд.

– Так годится! – одобрила командирша. – Итак… Пока не икается… Как я уже сказала, твоя музыка меня растрогала. Я решила помочь тебе, Эмиль.

Услышав свое имя, Времянкин посмотрел на таинственную красавицу искоса.

– Я вас знаю?

– Сомневаюсь. Можешь радоваться, дурачок, тебе крупно повезло. Ныряй за мной, – успела сказать она перед тем, как ушла под воду с головой.

– Хмм…

Эмиль постоял немного, посмотрел на речную рябь, потом начал ходить по краю причала взад-вперед, не отрывая взгляда от места, где исчезла незнакомка.

– Чудная, блин. Она хочет помочь мне утонуть? Что-то я не понял ничего. Она сказала: «Дурачок»?

Девушка не появлялась уже больше минуты. Времянкин думал о том, что если ему придется прыгать в воду, он вероятнее всего утонет. Ведь, несмотря на то что глубина реки в этом месте не достигает и пяти метров, для человека, не умеющего плавать, хватило бы и меньшей лужи, чтобы успеть изголодаться по кислороду. К тому же температура воды была низкой. А Эмиль, кажется, уже не спешил расставаться с этим миром.

– Всплывай! Ну же! Вот дура. Ладно.

Времянкин быстро освободился от обуви и скинул с себя пиджак, а точнее, две его половины. Он отошел от воды на пять шагов, наполнил грудь и щеки воздухом и, разбежавшись, прыгнул в то место, где в последний раз видел девушку. Мутные воды махом поглотили ныряльщика.

Поначалу он даже не пытался плыть, а просто падал. Эмиль шел ко дну вдоль линии света, отраженного луной прямо в толщу воды. За пределами протыкающих реку лучей смыкалась непроглядная тьма. Времянкин моргал каждую секунду и крутил головой по сторонам в надежде обнаружить девушку. Он погружался все глубже, пока не лег на дно. Но и здесь ее не было. Перебирая руками по илистой тверди, Эмиль начал продвигаться вдоль тальвега, но вскоре понял, что запас воздуха на исходе. Он уперся ногами в дно и поднял руки над головой. Сделав рывок, Времянкин распрямился в стрелу и поплыл вверх.

На полпути к поверхности скорость подъема замедлилась. Эмиль попытался задать движению дополнительный импульс, по-лягушачьи оттолкнувшись от воды, но внезапно его левая нога отказала. Ее некстати свело. Времянкин запаниковал. Он принялся активно дергать конечностями, из-за чего стремительно терял остатки воздуха. Он отчаянно барахтался, нисколько не приближаясь к надводному миру. После непродолжительных колебаний воля его ослабела и воздух с шумом вырвался из легких. Резвые пузыри, скользя по щекам и векам, уносились вверх. Эмиль сразу же почувствовал мучительную боль и удушье. Но эти страдания еще не смерть, промелькнуло в его испуганном сознании. Смерть не болезненна. Нет, это была еще жизнь, борьба жизни и смерти – это ужасное чувство удушья. В полуметре от поверхности реки ноги и руки перестали подчиняться Эмилю. Они судорожно подергивались, слабо вспенивая воду. Времянкину вдруг показалось, что он медленно плывет по какому-то морю туманных видений. Его окружило какое-то сияние, и он будто парил в атмосфере небывалой яркости и красочности. В мозгу у него сверкнуло что-то желтое и блестящее. Сверкнуло раз, два, потом все чаще и чаще, все быстрее и быстрее. Между тем плоть реки безжалостно заполняла собой дыхательные пути. И вскоре горе-пловец совсем перестал трепыхаться. Его тело, как белая статуя, шло ко дну. Как вдруг из темноты вод в просвете показалась чья-то рука. Она резко схватила Эмиля за шиворот и утащила во мрак реки.