Путь смертных

– Горя? Как это?

– Один из лучших врачей Эдинбурга потерял двоих детей, оказавшись бессильным перед инфекционной лихорадкой. Если ему, при всех его знаниях и достижениях, не удалось их спасти, то, быть может, он ищет утешения, спасая кого-то еще.

Сара помедлила секунду, перекладывая из руки в руку свертки, которые несла за хозяйкой. Объяснение Мины казалось ей вполне правдоподобным, хотя ей самой оно в голову не приходило. Мог ли доктор увидеть в Рейвене что-то, достойное спасения? И если так, может, она сама упустила какие-то качества, которые рекомендовали его профессору?

Горничная снова попыталась переложить свертки поудобнее. По отдельности они не были особенно тяжелыми, но все вместе нести их оказалось крайне неудобно. Она была нагружена всем самым необходимым для жизни: отрезы ткани и кружева, нитки для вышивания, все аккуратно завернуто в коричневую бумагу. Саре гораздо больше нравилось сопровождать за покупками миссис Симпсон. Случалось это нечасто, и обычно дело ограничивалось посещением всего нескольких лавок, поскольку миссис была опытной домохозяйкой, а времени перебирать ленты и кружева у нее попросту не было.

Они уже успели побывать у портного, у шляпника и, конечно же, на Джордж-стрит, в парфюмерном магазине Джанетти и сына, поставщиков Ее Величества. Мина редко что-то у них покупала, но заходила часто – попробовать новые запахи и обменяться сплетнями с миссис Джанетти. Сегодняшний разговор вертелся вокруг скандала с убийством, о котором писала сегодняшняя газета.

– Какой-то джентльмен из Глазго был признан виновным в убийстве собственной жены, – сказала Гриндлей. – Как оказалось, побудила его на это интрижка, которую он завел с прислугой. Мало того, говорят, что джентльмен этот еще раньше убил горничную, потому что она понесла от него ребенка. Девица сгорела при пожаре, и похоже на то, что дверь комнаты была заперта снаружи.

Сара не очень понимала, как можно называть «джентльменом» подобное существо, но, судя по тону, самым оскорбительным в его поведении Мина считала отношения с прислугой.

Гриндлей провела в лавке обычные полчаса, пробуя разные ароматы, а потом решила не тратиться, поскольку средства просто не позволяли приобрести подобную роскошь. Придется ей обойтись, жаловалась она Саре, когда они покидали лавку, своим обычным одеколоном и туалетной водой от «Дункана и Флокхарта», где у мистера Симпсона был счет.

– Как же я жду того дня, когда буду сама вести свой дом, – сказала Мина. – И перестану быть обузой для родственников.

Они снова вышли на Принсес-стрит, и Гриндлей поманила Сару, чтобы та пошла рядом. Это значило, что она хочет о чем-то поговорить.

– Ты закончила читать «Джейн Эйр»? – спросила Мина.

– Нет, мэм, – ответила Сара, мысленно приготовившись к разочарованию хозяйки.

Времени всегда не хватало, особенно днем, когда было достаточно света, и ее до сих пор бесила реакция Рейвена, когда он обнаружил, что она читает в свободную минуту.

– Но ведь что-то ты успела прочитать?

– Да. Около половины.

Это, казалось, устроило Мину, и она принялась расспрашивать о впечатлениях. Саре это в ней нравилось. Гриндлей была поразительно начитана и обладала острым умом, одинаково хорошо разбираясь и в прозе, и в поэзии, – и, однако же, ей всегда было интересно мнение Сары.

Горничная подозревала, что Мине просто не с кем было обсуждать подобные вещи. Она постоянно вращалась в обществе, но – и ее можно было понять – считала большинство дам, которым наносила визиты, гораздо ниже ее в том, что касается интеллекта. Главными темами для разговора у них были мужья и дети – как имеющиеся, так и потенциальные.

– Главная героиня кажется мне очень храброй и сильной натурой, – сказала Сара.

Судя по выражению на лице, Гриндлей ее мнения не разделяла.

– Меня она несколько раздражает, – задумчиво сказала она. – Но, по зрелом размышлении, я понимаю, что это происходит оттого, что мне свойственны некоторые ее черты. И то, что женщине помоложе может показаться храбрым решением, с опытом начинает восприниматься как глупость.

– А в чем вы видите глупость, мэм?

– Боюсь, у нее слишком большие ожидания относительно будущего супруга. В таких случаях женщина рискует остаться ни с чем. Для героини все заканчивается достаточно хорошо, но реальный мир гораздо более суров.

Сара знала, что Мине не раз доводилось разочаровываться в своих романтических увлечениях, знала о нарушенных клятвах. Она также знала, что Гриндлей случалось отвергать ухажеров, которые не соответствовали ее ожиданиям, и это восхищало.

– Я пока не закончила книгу, но не лучше ли женщине оставаться одной, чем выйти замуж за кого-то неподходящего? Кого-то, кто не соответствует ее стандартам?

– Этот вопрос я задаю себе сама – тем чаще, чем быстрее бегут года. Я не стала бы рассматривать неподходящую кандидатуру. Но, признаю, мои представления о том, что считать подходящим, поменялись. Я уже давно отбросила глупые предубеждения юности. Мне кажется, у женитьбы по дружбе, если уж не по любви, есть множество достоинств: мужчина, которого уважаешь, чьей работой восхищаешься, в чьем доме гордишься вести хозяйство. Признаюсь, я завидую своей сестре. У нее есть все это – мужчина, которого она любит, любит ее.

Саре всегда льстило, когда Мина была с ней так откровенна, – но в какой-то момент она всегда вспоминала: Гриндлей чувствует себя с ней свободно лишь потому, что ее можно было не принимать в расчет. Мине никогда бы не пришло в голову быть настолько открытой с кем-то равным ей по положению.

Сделав небольшой крюк, чтобы зайти к Кеннингтону и Дженнеру – посмотреть шелка, – они добрались наконец до аптекарской лавки. Это место Сара прекрасно знала – и любила. Ей часто приходилось бывать здесь с поручениями: клиника Симпсона постоянно нуждалась в бинтах, пластырях, примочках и мазях.

Мистер Флокхарт был не только аптекарем, но и хирургом, и у них с партнером было немало друзей среди медиков города. Оба они были умными и передовыми джентльменами: непревзойденные аптекари, которые, по словам Симпсона, всегда добивались наилучшего результата. Сара сама не могла судить об этом, но она находила мистера Дункана добрым и отзывчивым человеком, всегда готовым поделиться своими знаниями о тех или иных целебных растениях, которые он выращивал у себя в аптекарском огороде на окраине города.

Она открыла дверь – тихо тренькнул колокольчик – и улыбнулась себе под нос. Это было одно из самых любимых ее мест во всем Эдинбурге.

Главное место в лавке занимал мраморный прилавок, за которым громоздились полки, где – ряд за рядом, до самого потолка – стояли склянки с порошками, жидкостями и маслами с самыми экзотическими названиями. Некоторые были ей знакомы: ипекакуана[23], глицерин, камфара – но другие были подписаны на латыни, к тому же с сокращениями, и пониманию не поддавались.

Когда они вошли, подмастерье за прилавком тщательно взвешивал на латунных весах какой-то порошок. Он поднял взгляд и подмигнул Саре с похотливым и самоуверенным видом. Она терпеть не могла иметь дело с этим типом. Его развязное поведение сочеталось с исключительной глупостью. Сара никак не могла понять, какую цель он преследовал этими своими подмигиваниями: поразить ее светскостью манер либо заставить упасть в обморок от восхищения.

– Добрый день, мастер Инграм, – сказала она, одаривая его сияющей, уверенной, но совершенно неискренней улыбкой.

Инграм мгновенно потерял концентрацию, и порошок, который он взвешивал, рассыпался по прилавку. Прервавшись, подмастерье поспешил в провизорскую в задней части лавки, видимо чтобы позвать кого-то более компетентного, чем он сам. Вскоре появился Флокхарт.

– Дамы, – сказал он, разводя руками, будто собирался их обнять. – Чем могу быть вам полезен?

Флокхарт был высоким джентльменом, обладавшим столь же кипучей натурой, что и его порошки для желудка. Он просто обожал всякого рода светские собрания и вечеринки, и у него всегда имелась в запасе пара историй и сплетен. Мина сразу же устремилась к нему.

В этот момент из провизорской вышел Дункан – вероятно, для того, чтобы прибрать за своим подмастерьем.

– Вам что-нибудь понадобится сегодня, Сара? – спросил он, когда она подошла к прилавку.


– Нет, сегодня ничего не нужно, спасибо.

Дункан вгляделся в ее усталое лицо и предложил сложить все их многочисленные свертки на стул, стоявший в углу. Покосился в сторону Мины, оживленно беседовавшей с Флокхартом.

– Вы, похоже, задержитесь здесь на какое-то время.

Когда она освободилась от поклажи, он сказал:

– У меня есть кое-что для вас – на пробу. Я тут экспериментировал с новыми образцами с добавлением сахарной пудры, лимона и розовой воды…

Он протянул ей два драже на куске вощеной бумаги: желтое и розовое, и на каждом был оттиснут узор в виде крошечного сердечка. Сара попробовала одно, потом другое. Зашипев, они растаяли во рту, оставив на языке облачко сладости. Девушка прикрыла глаза. Когда опять посмотрела на Дункана, он ей улыбался.

– Они чудесны! – воскликнула Сара. – Как это называется?

– Пока не решил, – ответил он, заворачивая ей еще несколько штук – взять с собой.

Сара взяла из его рук маленький сверток и побыстрее сунула в карман, опасаясь, что Мина, если увидит, будет против. Гриндлей придерживалась строгих правил этикета, которые отрицали всякую логику и которые она претворяла в жизнь с одинаковой долей решительности и непостоянства. Единственной неизменной чертой этих правил была следующая: они всегда вступали в противоречие с тем, что Сара говорила или делала в этот момент.

Подмастерье так и не появился, и Сара подумала, что он, должно быть, наказан – быть может, его заставили приготовить большую порцию какого-нибудь особенно вонючего и противного снадобья. По крайней мере, Сара на это надеялась. Она смотрела, как Дункан убирает с прилавка порошок, потом, отмерив на весах точное количество ингредиента, принялся растирать порошок в ступке.

– Скажите, а какие у вас требования к новым подмастерьям? – спросила она, думая о юном тупице, который умудрился устроиться здесь на работу.

Дункан помедлил, кинув взгляд в сторону провизорской, будто пытаясь что-то припомнить.

– Нам нужен кто-то, кто может хорошо читать и писать, – сказал он, продолжая стучать пестиком. – С хорошим знанием арифметики, чтобы подбивать итоги и выписывать счета. Кто-то работящий, с достойными манерами.

Он помолчал опять, а потом улыбнулся.

– А еще полезно будет уметь расшифровывать иероглифы. Кое-кто из наших клиентов записывает свои пожелания на бумаге, не всегда при этом в достаточной мере владея письменностью.

Он пододвинул Саре клочок захватанной, измазанной сажей бумаги, на котором было выведено неровным, будто детским почерком: «Укромная вада от и котов».

Девушка непонимающе поглядела на него в ответ и пожала плечами.

– Укропная вода от икоты, – сказал он, рассмеявшись. – А почему вы спрашиваете о работе подмастерья? Вы знаете кого-то, кто хотел бы к нам устроиться? Брат или, может быть, кузен?

Сара задумалась на минутку о собственных возможностях. Она была аккуратна, ладила с цифрами (всегда проверяла для миссис Линдсей книгу расходов, прежде чем та отчитывалась перед миссис Симпсон, и редко допускала ошибки) и уже неплохо ориентировалась в лекарственных травах. Горничная глянула в сторону Мины, которая в это время пробовала новый крем для рук и совершенно не обращала внимания на их разговор. Подумала о тяжелой и нудной работе, которая ждала ее на Куин-стрит, и о решимости миссис Линдсей ограничить самую интересную часть ее обязанностей.

– Я думала о себе, – сказала она.

– О себе?

Сара выпрямилась и задрала подбородок.

– Да, о себе. Почему бы и нет?

Дункан грустно посмотрел на нее.

– Сара, – сказал он. – Наши ассистенты должны вызывать у наших заказчиков доверие. Для этого годится только мужчина.





Глава 10




Всего за несколько дней поездки в Старый город в бруме стали для Рейвена чем-то привычным: роскошь, которая обычно избавляла (или, быть может, только отвлекала) его от тревог, занимавших его разум в данный момент. В обязанности Уилла как ученика Симпсона входила роль ассистента на лекциях профессора, и для этого теперь нужно было прибыть на место заранее, чтобы подготовить для доктора практическую демонстрацию, в то время как сам он уехал к пациенту в Балерно.

Страх тем больше беспокоил Уилла, что это незнакомое ощущение появлялось у него в столь знакомых местах. Вот уже семь лет, как эти улицы стали для него домом: он хорошо знал их опасности, но хорошо знать опасности – не то же самое, что бояться. Никогда раньше он не чувствовал себя напуганным.

Рейвен появился здесь впервые, когда ему было тринадцать: он поступил в школу Джорджа Хэрриота для «бедных мальчиков, оставшихся без отца». Возможность получить образование прежде была для него недоступна – и вот возникло непредвиденное следствие трагедии, которая в остальном катастрофически ухудшила положение их семьи. От Уилла не ускользнуло, что самый весомый вклад в его будущее отец внес своей кончиной.

Ему вспомнилось, какими опасливыми были его первые вылазки в город, когда в ушах еще звенели страшилки, которые мальчики постарше рассказывали, чтобы запугать младшеклассников. Но Рейвена всегда тянуло исследовать то, что его пугало, не говоря уж о том, что ему запрещали. Ко времени учебы в университете (после того как ему удалось после продолжительных переговоров выжать из дядюшки деньги на ее оплату) Старый город стал для него родным, пусть и не особенно гостеприимным домом.

Впереди в полумгле уже виднелась надежная гавань университета с его внутренним двориком. Уиллу казалось, что там, среди этих стен, он будет в безопасности, особенно при свете дня. Ну или по крайней мере в дневное время. Весь город окутался плотным туманом, который и не думал рассеиваться, хотя было давно уже за полдень.

Стоило ему пересечь реку, и Рейвен стал поминутно оглядываться – не видно ли Хорька или Гаргантюа, хотя, кроме них (и Кола), его могли преследовать и другие подручные Флинта, пока ему не известные. Гаргантюа, по крайней мере, легко было заметить издалека – он, скорее всего, выделялся в толпе, как никто другой. Что за странная немочь поразила это существо? Учитывая обстоятельства их знакомства, Рейвен был не слишком-то склонен ему сочувствовать, но, будучи медиком, не мог не видеть, что с этим гигантом что-то серьезно не так. Гаргантюа был не просто переростком: какие-то части его тела просто продолжали расти, когда им давно пора было остановиться, и в этом свете его перспективы были довольно печальны. К сожалению, вряд ли он мог умереть достаточно скоро, чтобы это спасло Рейвена, да и потом, у Флинта наверняка найдется кем его заменить.

Уилл постарался успокоиться, обдумав ситуацию рационально. С нападения Хорька прошло всего несколько дней. Не могут же они ожидать, что его финансовое положение достаточно улучшится за такой короткий срок? Но тут вдруг он понял, что рациональный подход здесь может оказаться опасной ошибкой. Ему надо прекратить думать о них как о людях, коим свойственна логика. Они требовали, чтобы он вернул им деньги любой ценой, угрожая его искалечить. И одним глазом дело, скорее всего, не обойдется…

Что ж, чем дольше ему удавалось избегать встречи с ними, тем больше они захотят получить с него должок, когда наконец поймают.