Путь смертных

– Я считаю, что это необходимо – предоставлять пациентам наилучшую помощь, невзирая на то, что именно их сюда привело, – продолжил Цайглер. – От отчаяния люди идут на отчаянные поступки. Я знал молодых женщин, которые наложили на себя руки потому, что не могли вынести мысли о последствиях своей беременности, о том, что скажут их родные. Иногда нужно думать о том, какое из двух зол – меньшее.

Хозяин бросил на гостя цепкий взгляд. Рейвен почувствовал, что о нем будут судить по его ответу, начиная с того, понял ли он вообще, о чем говорит Цайглер.

– Вы имеете в виду аборт?

Доктор кивнул с серьезным видом. Уилл понадеялся, что тест он прошел.

– Аборт, детоубийство. Эти вещи случаются гораздо чаще, чем нам хотелось бы признать. Никаких записей, естественно, не ведется, и мы не можем даже предполагать масштабы явления.

– В Королевской лечебнице совсем недавно были два случая. В обоих – пробитая матка и перитонит.

– Фатальный исход?

– Да. Все равно что убийство.

– Когда человек совершает подобное намеренно и плата – единственное, что его интересует, то да, это убийство, иначе не назовешь. А кто виновник?

– Неизвестен.

– Это меня не удивляет. Не так уж трудно сделать так, чтобы убийство сошло тебе с рук, особенно когда жертвы не занимают никакого положения в обществе.

– Вы что-то знаете об этом? – спросил Рейвен.

– Я? – ответил Цайглер, глядя на него с любопытством, и Уилл на секунду испугался, что тот решил, будто он подозревает его.

– Я только имел в виду, что женщины, должно быть, говорят о подобных вещах. Быть может, вы что-то слыхали.

– Нет, думаю, не слыхал. Женщины редко бывают со мной откровенны, и я никогда не обращаю внимания на то, что слышу во время родов. Но, может, старшая сестра что-нибудь и слыхала… Когда женщины говорят о подобных вещах, они чувствуют себя свободнее с представительницами собственного пола.

Цайглер провел его в комнатушку, куда Стивенсон удалилась после того, как впустила визитера в больницу. Учитывая, как прошло их знакомство, Рейвен не слишком надеялся, что этот разговор принесет какие-то результаты. Когда они вошли, сестра сидела за письменным столом, подбивая длинные колонки цифр в бухгалтерской книге.

– Доктор Цайглер, – сказала она с улыбкой: ее доброе отношение к маленькому медику было вполне очевидно.

– Мистер Рейвен сообщил мне, что кто-то опять взялся за темные искусства, – сказал тот, присаживаясь на край стола.

Стивенсон вздохнула и отложила перо.

– Вы что-нибудь слыхали? – спросил у нее доктор.

Уилл был поражен, с какой легкостью они обсуждали подобные деликатные вещи.

– Насчет темных искусств – нет, ничего, – сказала она. – Но ходят разговоры о каком-то тайном новом лекарстве, которое «восстанавливает регулярность».

Рейвен почувствовал, что теряет нить.

– Стула? Слабительное?

– Регулярность месячного цикла, – пояснил Цайглер.

Уилл улыбнулся своей ошибке, но суровое выражение на лице главного хирурга подсказало ему, что он все еще чего-то не понимает.

– Это эвфемизм, – произнес наконец Рейвен.

– Да. Иногда подобные средства рекламируются как предназначенные «для избавления от задержки», но это одно и то же.

– И что говорят про это новое тайное средство – оно эффективно?

– Как и все остальные, – сказала Стивенсон, явно имея в виду, что никакого эффекта нет. – Мы здесь постоянно принимаем роды у жертв «задержки», после чего их месячный цикл восстанавливает регулярность.

– Это целое ремесло с давней историей, – прокомментировал Цайглер. – Продажа пилюль и микстур без какого бы то ни было эффекта. Дешевые трюки и пустые обещания.

– О, эти трюки никогда не бывают дешевыми, – сказала в ответ сестра. – В этом-то и состоит приманка. Чем дороже лекарство, тем скорее женщина, оказавшаяся в безвыходном положении, поверит слухам о его волшебном действии и понесет деньги куда надо.

– А слухи, конечно же, распускает тот же жулик, который и делает пилюли, – добавил хирург.

Рейвен подумал о вчерашней беседе с Битти. Принцип тот же, но этот метод был гораздо более бесчестным, ведь в таком случае вера пациента в лекарство никак не меняла дело.

– Шарлатанство, – сказал он.

– Да, но есть кое-что и похуже, – сказала Стивенсон. – Те, что пытаются создать настоящее лекарство, гораздо опаснее шарлатанов. Я навидалась девчонок, которые страшно мучились после этаких лекарств безо всякого «избавления от задержки». Они просто корчились от боли, бедняжки. Один бог знает, что они там такое приняли, думая, что лишатся таким образом своего бремени.

Эти слова вызвали у Уилла в памяти скорченную позу Иви, выражение агонии на ее лице, а еще – образ той женщины, которую вытащили вчера из воды и на которую ему мельком удалось взглянуть. Но воспоминание об Иви принесло с собой не только привычную тревогу и скорбь. Ее отчаянная нужда в деньгах и нежелание рассказывать, для чего они ей понадобились, – теперь, похоже, все это имело объяснение.


В первый раз ему пришла в голову мысль, что Иви могла быть беременна.





***


Рейвен все раздумывал над новой зацепкой, когда – уже в сгущающихся сумерках – шел обратно по Кэнонгейту. Он пытался понять, что это меняет, припоминал свои последние разговоры с Иви. И запоздало осознал, что, будучи беременной, она должна была понимать, что никогда не сможет работать горничной, пусть даже и нашелся бы дом, куда ее пожелали бы нанять. Все это время она водила его за нос, зная, что это невозможно. Уилл всегда был слеп в отношении Иви и никогда не жалел об этом. Мечта о том, чтобы спасти девушку от подобной жизни, была лишь фантазией. И теперь становилось ясно, что фантазия эта, скорее всего, была придумана для его развлечения, а для нее самой никакой важности не представляла.

Уилл был настолько погружен в свои раздумья, что не заметил приближавшийся к нему характерный силуэт, пока не стало уже почти слишком поздно. Фигура Гаргантюа выплыла из тумана, спускаясь вниз с холма по Хай-стрит.

Рейвен не был уверен, что его заметили, – в таком тумане, да еще и в полумраке узкой улочки. Но пройти мимо великана незамеченным вряд ли было возможно. Медику не оставалось ничего другого, как нырнуть в двери ближайшей таверны – и надеяться на лучшее.

В помещении толпился народ, что было очень хорошо; после промозглой сырости тумана его окутало приятное тепло. Духота, запах табачного дыма и пролитого пива окружили его, будто старые друзья. Жаль только, что в карманах было совершенно пусто.

Уилл пробрался в темный угол, намереваясь немного переждать. Он едва успел найти для себя табурет, как двери распахнулись и Гаргантюа вошел, пригнувшись, чтобы не задеть головой за притолоку.

Рейвен вжался в стенку; гигант надвигался, не сводя с него глаз. Уилл завертел головой, но не увидел ни единого знакомого лица, ни одного товарища, который мог бы прийти на помощь. У него не было здесь друзей, но, может быть, толпа незнакомых людей все же сулила спасение, потому что не станет же громила нападать на него в окружении стольких свидетелей.

Эта мысль радовала его, пока он не подумал о том, что вряд ли кто из присутствующих решился бы свидетельствовать в суде против подобного создания.

– У меня скоро будут для вас деньги, – умоляюще сказал Рейвен, чувствуя, как дернуло болью шрам на щеке.

Гигант тем временем придвинулся вплотную и навис над ним.

– Сядь, – приказал он.

Уилл повиновался, хотя таким образом он оказался зажатым в угол: Гаргантюа перекрывал ему путь к выходу. Он, мягко говоря, выделялся в толпе, но никто, как заметил Рейвен, не смотрел на него прямо – только украдкой. Людям хотелось на него глазеть, но не хотелось встречаться с ним взглядом.

– Через несколько дней мне хорошо заплатят, это медицинская работа для одного богатого пациента в Новом городе, – быстро зашептал Уилл. – Я ученик доктора Симпсона, скоро сам стану доктором, и…

Гаргантюа поднял свою огромную руку, заставив его замолчать. Теперь, когда Рейвен мог хорошенько его разглядеть, его лицо казалось еще более странным. Все пропорции были какими-то неправильными, кожа в одних местах провисала, в других – была натянута чересчур туго. Несмотря на холодную погоду, он был весь в поту и бледен нездоровой бледностью.

– Знаю я, на кого ты учишься. Потому-то и пошел за тобой сюда.

Уилл увидел проблеск надежды и поспешил за нее ухватиться.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спросил он как мог добродушно, несмотря на снедавший его страх.

Лицо Гаргантюа омрачилось.

– Ты не так понял. Я хотел, чтобы ты знал: вашу братию я ненавижу.

– Почему? – умудрился выдавить из себя Рейвен, чувствуя, что от него ждут этого вопроса.

– Из-за того, как вы относитесь к таким, как я. Считаете нас ошибками природы.

– Уверяю тебя, мы только пытаемся понять все необычное, странное, чтобы потом помогать людям с похожими трудностями.

– Скажи это Чарльзу Бирну, – ответил на это Гаргантюа, и его слова прогрохотали между ними, точно раскаты надвигающейся грозы. – Слыхал о таком?

Уилл кивнул. Многое прояснилось, но ничего хорошего ему это не сулило.

– Он был такой же, как я. Только еще выше. Ирландский великан – вот как его называли. Он раз приезжал сюда, в Эдинбург. Прикурил трубку от фонаря на Северном мосту, ему даже на цыпочки вставать не пришлось. Да уж, все вы, докторишки, хотели его заполучить, но не для того, чтобы «понять» или «помочь». Эти бесстыжие пиявки предлагали ему, еще живому, деньги за его труп.

Рейвену, как и любому медику, была знакома эта история. Бирн всегда отказывался от подобных предложений, сколько бы денег ему ни сулили. Он верил в воскресение мертвых, в то, что когда настанет Судный день, Господь поднимет его из могилы – а для этого ему понадобится тело. Но анатомы планировали по-своему обставить восстание из гроба, и когда Бирн умер в июне 1783 года, они оспаривали друг у друга труп, невзирая на предсмертную волю.

На помощь пришли друзья Бирна. Они выставили на всеобщее обозрение гигантских размеров гроб, чтобы собрать деньги, нанять лодку и устроить похороны в море, согласно его желанию. Но, поскольку предлагались большие деньги, их предали, и друзья покойного, сами того не зная, сбросили в море гроб, набитый камнями. Где-то по пути в Маргейт гроб подменили, тело было украдено. В конце концов обладателем трупа стал человек, который и хотел заполучить его больше всех остальных, – знаменитый хирург и анатом Джон Хантер.

Весть о краже просочилась в газеты, поднялся скандал, и Хантер так и не решился препарировать тело, как изначально планировал. Ему пришлось быстро разрезать его на куски и выварить кости. Несколько лет он держал останки Бирна в тайне, но в конце концов собрал скелет и выставил его. Быть может, самое худшее во всем этом было то, что Хантер так и не совершил никаких открытий с помощью трупа. Он потратил огромную сумму, но вместо уникального материала для исследований приобрел лишь диковину вроде тех, что выставляют в склянке со спиртом.

Глаза Гаргантюа вспыхнули, и, наклонившись, он схватил Рейвена за шею и притянул к себе, так что они чуть не стукнулись лбами. Смрадное дыхание великана ударило Уиллу в нос.

– Хантер заплатил восемь сотен гиней. Как думаешь, Чарльз Бирн заработал хоть толику этого за всю свою жизнь? Такие, как ты, считают, что такие, как я, мертвыми стоят больше, чем живыми. Поэтому стоит только мистеру Флинту приказать, и я раздеру тебя на куски с радостью, а не из чувства долга.

Тут великан отпустил его и направился к двери, и люди расступались, давая ему дорогу.

Рейвен остался сидеть, где сидел. Его била дрожь; во рту пересохло так, как никогда раньше. Какая ирония – страдать от невыносимой жажды посреди таверны…

Чарльз Бирн умер в двадцать два года. Рейвен не знал, понимает ли Гаргантюа, что это означает для него самого. Выглядел он нездоровым и вряд ли мог протянуть долго. И все же у него был хороший шанс пережить Уилла.

Заказ Битти был теперь вопросом жизни и смерти.