Путь смертных

Девчонка видела его насквозь – ее умение делать выводы уступало лишь ее дерзости. И хотя вряд ли кто-то из домочадцев мог прийти к тем же выводам, теперь от нее зависело, выведут ли его на чистую воду. Оставалось только надеяться, что страсть к романам пока не успела привести горничную к Теккерею, которого она углядела у него в сундуке, потому что героем книги был молодой человек скромного происхождения, выдающий себя за выходца из высшего общества.

Когда Сара спросила его о Томасе Каннингеме, Уилл ощутил укол страха. К счастью, она неправильно истолковала тот факт, что книги были подписаны, так что, может, была и не настолько умна, как воображала. Однако же достаточно умна, сомневаться в этом не приходилось. И, похоже, он сумел как-то настроить ее против себя.

И почему она так его возненавидела? Он ведь ничего ей не сделал. Был, конечно, тот случай в клинике в его первый день, но она и до этого не скрывала своего презрительного отношения – почти с того самого момента, как Уилл вошел в дом…

Ему придется просто оставить все как есть. Еще в бытность у Хэрриота он понял: есть люди, которые тебя недолюбливают – инстинктивно, без всякой на то причины, как и ты их. В таких случаях, как показала практика, поделать ничего нельзя.

Сходная проблема возникла в его отношениях с Дунканом, хотя тут не было ничего инстинктивного либо иррационального. Рейвену казалось, что Джеймс воспринимал его как личное оскорбление, как бремя, повешенное на шею Симпсоном, а не как ценного помощника. И хотя Дункан с охотой сваливал на него любые неприятные или не требующие какой-либо квалификации задачи, он вел себя так, будто ему противно работать с Уиллом, пусть даже тому отведена роль чернорабочего. Рейвен подозревал: это потому, что Джеймс не желал делить с кем бы то ни было открытие, которое они надеялись совершить. Без сомнений, он обладал блестящим умом, но при этом обнаруживал полное отсутствие элементарной любезности, скромности или чувства юмора.

Экипаж лихо обогнул угол, и Уилла вжало в стенку – они на полной скорости свернули на Грейт-Джанкшн-стрит, в направлении порта. Профессор не сообщил, куда они так торопятся. Кто-то явился в дом, как это часто бывало, срочно требуя его присутствия. Рейвена всегда удивляло и восхищало, что человек подобного калибра всегда выезжал на подобные вызовы без какой-либо гарантии, что его ждет достойное вознаграждение, не говоря уж о гарантии, что случай стоит времени светила. Он подозревал, что профессору просто нравилось щекотать себе нервы, нравилось чувствовать, что он нужен всем. Да и кто бы от такого отказался?

Уилл вдруг понял, что уже некоторое время слышит гомон, который не могли заглушить даже пронзительные крики чаек. Звук нарастал: судя по всему, они приближались к его источнику. Он высунулся из окна и увидел толпу, собравшуюся на берегу Уотер-оф-Лит. Люди толпились настолько густо, что, споткнись кто из них, еще дюжина попадала бы в воду. Над головами качался лес мачт, будто корабли в гавани вытягивали шеи, тоже стараясь разглядеть, что там происходит.

Профессор тоже высунулся из окна экипажа, и в толпе поднялся крик:

– Это доктор Симпсон! Дорогу, дорогу!

Море людское расступилось, стоило ему выбраться из экипажа, и Рейвен последовал за ним, стараясь не наступать на пятки: отставать он не решался, боясь, что его затрут в толпе. В конце живого тоннеля стояли трое полицейских: двое – слева от весьма элегантно одетого господина, который, подумал Уилл, явно был здесь начальником. Это предположение подтвердилось, когда Симпсон приветствовал его:

– Мистер Маклеви, сэр. Чем я могу быть вам полезен?

Рейвен почувствовал, как у него что-то сжалось в груди, как бывало с ним в школе, когда в класс неожиданно заходил директор. Этот начальственный полицейский был не кто иной, как знаменитый Джеймс Маклеви. Уилл никогда не встречался с ним лично, но многое о нем слышал – разные вещи, в зависимости от того, на какой стороне Принсес-стрит это говорилось. Среди респектабельных жителей Нового города он слыл умелым и находчивым детективом, не знавшим себе равных в поисках краденого имущества, неутомимым преследователем преступников. Но в Старом городе его боялись из-за жестокости методов; он, конечно, славился тем, что всегда находил преступника, но ходили слухи, что отнюдь не всегда перед правосудием представал истинный виновник.

Сейчас, однако, Маклеви казался не таким уж и грозным; на лице было выражение сожаления и печали.

– Слишком поздно даже для ваших опытных рук, доктор Симпсон, – ответил он с акцентом, выдававшим в нем уроженца Северной Ирландии.

По знаку Маклеви двое других офицеров отступили в сторону, и Рейвен увидел распростертое на булыжниках тело, накрытое простыней, которая уже успела намокнуть от мороси.

– Кто-то утонул? – спросил Симпсон.

– Подозреваю, что да. Но думаю, что с ней могли случиться судороги, отчего она и свалилась в воду.

Маклеви откинул простыню, и Уилла пробрала дрожь, будто он погрузился в черные холодные воды, плескавшиеся у ног. Под простыней лежала молодая женщина с посиневшими губами и серой кожей. Она явно пробыла в воде – уже будучи мертвой – долгое время. Но Рейвена поразило не это, а искаженные черты лица и сведенное судорогой тело.

Он еле успел что-то разглядеть, как полицейский опустил простыню.

– Могу я взглянуть? – спросил Уилл.

Симпсон положил руку ему на плечо.

– Нет, нам надо спешить. Нас вызвали не сюда, и время дорого. Мы едем к другой юной леди, чью жизнь еще можно спасти.





***


Пациенткой оказалась жена моряка, которая рожала в то время, как муж ее отправился в плавание в Стромнесс. Выглядела она расстроенной и донельзя изможденной – словно ее выжали досуха, подумал Рейвен.

– У миссис Элфорд исключительно узкий таз, – сообщил им встревоженный джентльмен, который оказался ее семейным врачом – его звали мистер Ангус Фигг. Был он нервным седоусым старичком, относившимся к доктору Симпсону с большим почтением. Говорил тихо, отведя прибывших подальше от кровати. – Это привело к тому, что предыдущие роды длились четыре дня, щипцы оказались бесполезны, и плод пришлось извлекать по кускам. – Тут он покосился в сторону пациентки. – Ее предупредили, что вторая беременность будет большим риском. И я даже не был осведомлен о ее положении до сегодняшнего утра, когда роды шли уже полным ходом.

Уилл взглянул на миссис Элфорд и заметил, что она смотрит на него в ответ: невзирая на усталость, женщина с тревогой ждала результатов консилиума. Было ясно, что она страдала не только от боли, но и от страха перед тем, что могло произойти.

Симпсон осмотрел ее; при этом она не сводила с него взгляда.

– Я умру? – спросила или скорее констатировала Элфорд.

– Нет, если я смогу этому воспрепятствовать, – ответил Симпсон.

Потом он объявил, что собирается осуществить акушерский поворот плода «на ножку», и проинструктировал Рейвена, как применять эфир.

– Это если у вас нет возражений, – сказал тот роженице, отмеряя препарат.

Элфорд посмотрела на него так, будто не понимала, о чем он говорит, – да так оно и было, вдруг понял он.

Она вдохнула пары чуть ли не с жадностью и очень быстро погрузилась в бессознательное состояние. Уилла это встревожило, но дыхание оставалось равномерным, а пульс, который до того был слишком частым, вернулся к более приемлемому ритму.

При полной расслабленности матери поворот был осуществлен легко, и ножки, а вслед за ними и туловище были вытянуты наружу без особого труда. С головкой было сложнее. Симпсону пришлось применить щипцы, и ему стоило немалых усилий протолкнуть череп сквозь деформированный таз роженицы. Но, несмотря на все сложности, роды завершились меньше чем за двадцать минут.

Симпсон передал младенца Рейвену, чтобы извлечь послед. Ребенок несколько раз схватил воздух ртом, но так и не задышал. Головка была сдавлена, на теменной кости с одной стороны виднелась вмятина. Он завернул ребенка в приготовленное для этой цели одеяло и оглянулся по сторонам, ища, куда его положить. Вокруг кровати стояло несколько сальных свечей, а мистер Фигг держал над ними масляную лампадку, но в остальном в маленькой комнате было совсем темно. Так и не обнаружив места, подходящего для ребенка, Уилл положил маленький, казавшийся безжизненным сверток под бок к спящей матери. Дитя было бледным до синевы.


Только тут Рейвен вдруг понял, что так и не заметил, какого пола младенец. Оставалось лишь надеяться, что мать, очнувшись, об этом не спросит.

Когда пациентка и в самом деле пришла в сознание, ее, казалось, интересовало только одно – что испытание наконец окончено. Она явно не ожидала увидеть живого младенца и не обнаружила никаких чувств, когда ей поднесли его, – только выразила облегчение, что в этот раз не страдала так, как в предыдущий.

Симпсон обещал зайти через день-другой проверить, как она себя чувствует.

– Вам стоит прислушаться к совету мистера Фигга и избегать новой беременности любой ценой, – мягко сказал он ей.

– Скажите это моему мужу, – был ее ответ.





Глава 18




В гостиной опять кто-то спорил, хотя на этот раз эти голоса были мужские. Уилл остановился за порогом: ему хотелось прежде услышать, о чем говорят, чтобы не попасть впросак. Он различил самоуверенный голос Дункана, который всегда говорил так, будто заново изрекал десять заповедей. У Рейвена совершенно не было настроения выслушивать нотации и он уже думал потихоньку отправиться восвояси, как вдруг услышал за спиной деликатное покашливание. Он повернулся – и увидел позади себя Сару с подносом в руках; на подносе стояли рюмки и графин.

– Откройте, пожалуйста, дверь, мистер Рейвен, – сказала она с улыбкой.

То, что она застала его за подслушиванием, ее явно позабавило.

«Она мое личное проклятие», – подумал Уилл.

Он выполнил ее просьбу и, пропустив в комнату впереди себя, вошел следом. Миссис Симпсон и Мина расположились рядышком на диване, а мужчины – Симпсон, Дункан и Кит – сидели вместе у камина.

– Рейвен! – воскликнул Джеймс с необъяснимым энтузиазмом. – Подходи, присоединяйся к стычке.

– А что за предмет? – спросил он.

– Мы обсуждаем теорию Ганемана: similia similibus curantur и инфинитезимальные[29] дозы, – проворковал Дункан.

Подобное лечится подобным. Мог бы и постараться, если хотел подловить.

– Гомеопатия, – сказал Уилл.

И бросил взгляд в сторону стола, где Сара разливала по рюмкам шерри, надеясь, что она заметила его маленький триумф. Девушка, казалось, была полностью поглощена своей задачей и так и не подняла глаз от графина.

– И какого же вы об этом мнения? – продолжал наскакивать на него Дункан.

Он задрал бровь, явно ожидая, что Рейвен примет неверную сторону в дискуссии.

– Эта доктрина – подобное лечит подобное, – на мой взгляд, не имеет особого смысла, – сказал Уилл. – А что до утверждения, будто бесконечные разведения парадоксальным образом повышают эффективность раствора, то, полагаю, моя бывшая домохозяйка миссис Черри была его верным сторонником. В ее супе порой присутствовало инфинитезимальное количество мяса, что, согласно Ганеману, должно быть гораздо более питательно, чем самый сочный бифштекс.

Симпсон расхохотался и хлопнул Рейвена по спине. Уилл особенно не рисковал – он точно знал, на какой стороне сам профессор: тот не раз предельно ясно излагал свою позицию во время лекций. Особенно он любил вспоминать случай, когда один его друг подарил ему коробку гомеопатических средств и Симпсон дал их поиграть своим детям. Те, естественно, перемешали содержавшиеся там средства. Потом эта же самая коробка была передана одному ярому поклоннику гомеопатии, который потом рассказывал, что лекарства очень ему помогли.

– Некоторые гомеопатические средства даже не предполагается принимать внутрь, они поступают в организм методом ольфакции[30], – сказал Симпсон, театрально принюхавшись к своей рюмке с шерри. – Слыхал я об одной даме, которая попробовала лечиться подобным образом. Когда настала пора платить гомеопату, она помахала купюрами перед его носом, а потом сунула их обратно в карман.

Все рассмеялись шутке профессора, за исключением – конечно же – Дункана. Он стоял поджав губы и ждал, когда все наконец досмеются, что было его обычной реакцией на смех. Его ум будто не в силах был постигнуть сам механизм юмора, а может, он просто не видел в шутках нужды.

– И все же у лекарства без какого бы ни было эффекта есть свои преимущества, – сказал Кит. – Вредного воздействия оно тоже не оказывает. А ведь в то же время пациентам каждый день навязываются самые гнусные зелья. Взять, к примеру, ртуть – яд, и страшно вредоносный. А вот Сайм относится со скепсисом практически ко всем принимаемым внутрь средствам, за исключением ревеня и соды.

В этот момент дверь растворилась, и в комнату вошел своей бодрой птичьей походкой Джон Битти, принеся с собой запах табака и – гораздо более сильный – одеколона.

– Да, порошок Грегори, – непринужденно ответил он на последнее замечание Кита, будто все это время был здесь. – Я частенько его прописываю. Но потом, конечно, редко приходится не прописывать что-нибудь иное… Доброго вам вечера, доктор Симпсон.

Хозяин дома, встав, представил присутствующим своего гостя, который все с той же живой непосредственностью пожал каждому руку.

Рейвена поразило, как уверенно держал себя Джон. Пускай он и был не слишком высокого роста, но, не колеблясь, вступил в разговор, тогда как первым инстинктом Уилла всегда было оставаться в стороне, не привлекая к себе излишнего внимания. Рейвен заметил на лице у Дункана любопытство, смешанное с подозрением, в адрес этого нового пришельца, и немедленно ощутил прилив теплого чувства по отношению к Битти. Тот выглядел достаточно элегантно даже в забрызганной кровью рубашке; теперь же, одетый к ужину, блистал, как настоящий денди. Мать Рейвена сказала бы, что он носит одежду, а не одежда – его.

Это свойство явно не ускользнуло от Мины, которая встала с дивана и подошла к нему, протягивая руку. Битти, поклонившись, поцеловал ее.

– Я нахожу ваш одеколон совершенно очаровательным, – сказала Гриндлей. – Где вы его достали? У Джанетти? На Джордж-стрит?

– Смею вас уверить, нет. Это одеколон от Фарины, привезен с континента. Бергамот и сандаловое дерево с цитрусовыми нотками.

– Как экзотично, – сказала Мина. На нее это явно произвело впечатление.

– Из всех чувств обоняние связано с памятью теснее всего, – добавил Джон с улыбкой. – Каждому хочется, чтобы о нем вспоминали.

Рейвен бросил еще один взгляд на Дункана, который казался слегка встревоженным, будто их новый гость представлял некую угрозу его превосходству.