Простая правда

– Вы что-то потеряли? – спросил он, хмуро глядя в угол, в котором я притаилась.

– Нет, на самом деле, я пытаюсь кое-что найти. Мне нужно зарядить аккумулятор.

Аарон снял шляпу и вытер лоб рукавом рубашки:

– Аккумулятор?

– Да, для моего компьютера. Если вы хотите, чтобы я должным образом представила вашу дочь в суде, мне необходимо подготовиться к судебному разбирательству. Это предполагает, что я заранее напишу несколько ходатайств.

– Я пишу без компьютера, – отходя от меня, ответил Аарон.

Я пошла за ним следом:

– Можно и так, но судья ждет не этого. – Помолчав, я добавила: – Я не прошу у вас электрического подключения в доме или даже доступа в Интернет и к факсу – тем и другим я широко пользуюсь перед судебным разбирательством. Но вы должны понять, что несправедливо просить меня готовиться к предстоящему делу по амишским правилам, если оно ведется по-американски.

Аарон долго смотрел на меня темными бездонными глазами:

– Мы поговорим об этом с епископом. Сегодня он приедет сюда.

Я широко открыла глаза:

– Приедет? Ради этого?

Аарон повернулся прочь.

– Ради других дел, – ответил он.



Аарон молча подвел меня к багги. На заднем сиденье уже ждала Кэти, всем своим видом показывая, что она тоже не понимает, в чем дело. Аарон уселся справа от Сары и, взяв вожжи, зацокал языком, понукая лошадь.

Сзади подъехала другая повозка – открытый экипаж, в котором Сэмюэл с Леви ездили на работу. Таким караваном мы сворачивали на дороги, по которым я прежде не ездила. Они вились по полям и фермам, где продолжали работать мужчины, и наконец мы остановились у небольшого перекрестка; там уже стояли несколько других багги.

Кладбище было маленьким и опрятным, все надгробия примерно одного размера, так что самые старые из них отличались от новых лишь вырезанными на камне датами. В дальнем углу стояла небольшая группа амишей, их черные платья и брюки мели землю, как вороньи крылья. Как только Сара с Аароном сошли с багги, эти люди все разом пошли навстречу.

Я чересчур поздно догадалась, что дом Фишеров был лишь первой остановкой. Они окружили меня и Кэти, дотрагивались до ее щеки и руки, похлопывали по плечу. Они бормотали слова утешения и соболезнования, звучащие одинаково на любом языке. В отдалении Сэмюэл и Леви выносили что-то из своей повозки – небольшой предмет, по виду, несомненно, гроб.

Я в ошеломлении оторвалась от группки родственников и подошла к Сэмюэлу. Стоя на краю могилы, он смотрел вниз на крошечный деревянный ящик. Я откашлялась, и он встретился со мной взглядом. Мне хотелось спросить, почему никто не выражает ему соболезнования, но слова застряли в горле.

На стоянку с багги медленно заехала машина, из нее вышли одетые в черное Леда и Фрэнк. Я оглядела собственные джинсы и футболку. Если бы кто-нибудь сказал мне, что мы поедем на похороны, я переоделась бы. Но, судя по всему, Кэти тоже никто не удосужился об этом сказать.

Она принимала соболезнования родни, чуть вздрагивая, как от удара, всякий раз, когда с ней кто-то заговаривал. К открытой могиле подошли епископ и дьякон, которых я видела на церковной службе, и вокруг собралась небольшая группа людей.

Я недоумевала, какое чувство ответственности заставило Сару и Аарона хоронить тело младенца, которого они вслух не признали бы своим внуком. Я думала о том, что чувствует Сэмюэл, стоя на краю могилы. Я думала о том, как воспринимает все это Кэти, если учесть полное отрицание ею беременности.

Мать крепко взяла Кэти за руку, и девушка выступила вперед. Епископ начал молиться, и все склонили головы – все, за исключением Кэти. Она смотрела прямо перед собой, потом на меня, потом на багги – куда угодно, только не в могилу. Наконец она повернула лицо к солнцу, как цветок, и чуть улыбнулась не к месту, а солнечный свет лился на ее кожу.

Но когда епископ призвал всех прочитать про себя «Отче наш», Кэти вдруг вырвала свою руку у матери, бросилась с глаз долой к багги и забралась внутрь.

Я устремилась за ней. Не важно, что именно говорила Кэти до этого момента, но, вероятно, что-то в этих похоронах задело ее за живое. Я сделала шаг в ее сторону, когда Леда схватила меня за руку и остановила, чуть покачав головой. К моему удивлению, я осталась рядом с ней. Я поймала себя на том, что шепчу слова молитвы, которые не повторяла много лет и о существовании которых напрочь забыла. Потом, не дожидаясь, когда Леда вновь меня остановит, я тоже бросилась к багги. Кэти сидела, сжавшись в комок и спрятав голову в ладонях. Я робко погладила ее по спине:

– Могу представить, как это тяжело для тебя.

Кэти резко выпрямилась. У нее были сухие глаза, губы чуточку кривились.

– Он не мой, если вы об этом. – И повторила. – Он не мой.

– Хорошо, – согласилась я. – Он не твой.

Я почувствовала, как Аарон и Сара садятся в багги, чтобы отправиться домой. И в такт лошадиной поступи я все спрашивала себя, каким образом Кэти, изображая неведение, узнала, что младенец был мальчиком.



Сара приготовила угощение для родственников, приехавших на похороны. Она поставила блюда с едой и корзинки с хлебом на складной стол, установленный на террасе. Из кухни взад-вперед сновали незнакомые мне женщины, застенчиво улыбаясь каждый раз, как проходили мимо меня.

Кэти куда-то пропала, и, что было еще более странным, никого, казалось, это не тревожило. Я уселась на скамью с тарелкой в руках и что-то ела, не чувствуя вкуса. Я думала о Купе и о том, когда он сюда приедет. Сначала лактация у Кэти, а потом погребение крошечного тела. Сколько еще времени будет она отрицать рождение ребенка, пока не сломается?

Скамья заскрипела, когда рядом со мной села крупная пожилая женщина. Ее лицо было изборождено морщинами, напоминающими годовые кольца огромной секвойи, суставы пальцев тяжелых рук распухли. На ней были точно такие же очки в черной роговой оправе, какие носил мой дед в пятидесятые годы.

– Значит, – начала она, – вы и есть та симпатичная девушка-адвокат?

Едва ли припомню, чтобы за всю свою карьеру мне довелось услышать в одной фразе слова «симпатичная» и «адвокат», не говоря уже о том, чтобы меня в мои тридцать девять назвали девушкой. Я улыбнулась:

– Да, это я.


Она потянулась ко мне и потрепала меня по руке:

– Знаете, вы для нас особенный человек. Защищаете нашу Кэти.

– Что ж, спасибо. Но это моя работа.

– Нет-нет, – покачала головой женщина. – Это ваше сердце.

Ну, я не знала, что на это сказать. Важно было добиться оправдания Кэти, но это фактически не имело ничего общего с моим мнением о ней.

– Извините, мне пора. – Я встала, рассчитывая поскорее удрать.

Но, едва повернувшись, чтобы уйти, я наскочила на Аарона.

– Пойдемте с нами, – сказал он, указывая на стоящего рядом с ним епископа. – Мы сможем поговорить о деле, которое вы сегодня упоминали.

Мы отошли в тихое место в тени амбара.

– Аарон сказал мне, что у вас проблема с правовым делом, – начал Эфрам.

– Не то чтобы проблема с самим делом. Скорее сложности в логистике. Понимаете, моя работа требует подключения к Интернету и, следовательно, к электрической сети. Мне нужны мои орудия труда для подготовки ходатайств, которые я отошлю судье, а также показаний, которые придут позже. Если я вручу судье написанный от руки юридический текст, он высмеет меня и выгонит из суда сразу после отправки Кэти в тюрьму со словами, что условия залога не выполняются.

– Вы толкуете об использовании компьютера?

– Да, в особенности. Мой работает от аккумулятора, который разрядился.

– Вы не можете купить такой аккумулятор?

– Только не в местном маркете, – сказала я. – Они дорогие. Я могла бы перезарядить свой, но нужна розетка.

– В моем хозяйстве розеток не будет, – вмешался Аарон.

– Ну, я не могу поехать в город и в течение восьми часов заряжать аккумулятор, поскольку не могу оставить Кэти.

Епископ погладил свою длинную седую бороду:

– Аарон, помнишь, как сын Полли и Джозефа Зука болел астмой? Помнишь, насколько важнее было дать ребенку кислород, чем строго придерживаться буквы «Орднунга»? Полагаю, это такой же случай.

– Вовсе не такой, – возразил Аарон. – Это не вопрос жизни или смерти.

– Спросите об этом свою дочь, – не выдержала я.

Епископ поднял обе руки. В этот момент он выглядел в точности как любой из тех судей, с которыми я встречалась в зале суда.

– Компьютер не твой, Аарон, и я не сомневаюсь в твоей приверженности нашему пути. Но, как я сказал тогда Зукам, цель оправдывает средства, в данном случае тоже. Ибо, раз адвокату это нужно, я разрешу инвертор на этой ферме, которым воспользуется только мисс Хэтэуэй для подключения к сети.

– Инвертор?

Он повернулся ко мне:

– Инверторы преобразуют ток с напряжением двенадцать вольт в сто десять вольт. Наши бизнесмены используют их для подключения кассовых аппаратов. Мы не можем использовать электричество прямо от генератора, однако инвертор питается от батареи, что разрешено «Орднунгом». Большей части семей нельзя иметь инверторы, поскольку соблазн слишком велик. Видите ли, ток идет от дизеля на генератор, потом на двенадцативольтовую батарею, на инвертор и на любое устройство вроде вашего компьютера.

Аарон был ошеломлен.

– Компьютеры запрещены «Орднунгом». А инверторы – они сейчас на испытании, – сказал он. – К такому можно подключить лампочку!

– Можно… но ты, Аарон, не станешь, – улыбнулся Эфрам. – Попрошу кого-нибудь привезти сегодня инвертор для мисс Хэтэуэй.

Явно разозленный, Аарон отвернулся от епископа. Заключенная сделка привела меня в полное замешательство, но я тем не менее была благодарна.

– Это, конечно, меня устроит.

Епископ взял мои руки в свои теплые ладони, и я на миг успокоилась.

– Вы пошли нам навстречу, мисс Хэтэуэй, – сказал Эфрам. – Неужели вы думаете, что мы ради вас не способны пойти на компромисс?



Не знаю, почему мысль о подведении электричества в хозяйство Фишеров вызывала у меня что-то вроде стыда, словно я была Евой, которая с призывной улыбкой держит то самое яблоко. Не то чтобы я боялась застукать Кэти в коровнике за игрой «Нинтендо». Боже упаси! Инвертор, вероятно, будет собирать пыль в промежутках между сеансами загрузки моего ноутбука. Все же после решения епископа я поймала себя на том, что без видимой цели удаляюсь от дома и коровника.

Не успев толком осознать, что подошла к пруду, я услышала голос Кэти. Она сидела, почти невидимая, в зарослях высокого рогоза, опустив в воду голые ступни.

– Я смотрю, – сказала она, пристально вглядываясь в место посередине пруда, где совершенно ничего не было. Улыбаясь и хлопая в ладоши, она была единственным зрителем шоу, созданного ею самой.