Простая правда

Я вдруг поняла: если останусь в этой комнате, то, засыпая рядом с Кэти, я буду не единственным человеком, неспособным хранить секреты.

– Я собиралась сказать, что уверена вот в чем: полицейские обыскивали твою комнату. Вероятно, они нашли что-то, давшее основание для твоего обвинения. – (Кэти, ссутулившись, села на свою кровать.) – Послушай, почему бы тебе не рассказать мне о том, что случилось вчера утром?

– Я не убивала никакого ребенка. У меня даже не было ребенка.

– Ты уже это говорила, – вздохнула я. – Ладно. Тебе может не нравиться мое пребывание здесь, и я сама наверняка нашла бы тысячу других дел, которыми с радостью занялась бы, однако благодаря судье Горману нам придется какое-то время быть рядом. У меня такой договор с клиентами: я никогда не буду спрашивать тебя, совершила ли ты преступление. А ты, в свою очередь, говори мне правду, когда я спрашиваю о чем-то другом. – Подавшись вперед, я встретилась с ней взглядом. – Хочешь сказать мне, что не убивала того ребенка? Давай говори. Меня не волнует, убивала ты или нет, поскольку я в любом случае буду защищать тебя в суде, а не выносить свое суждение. Но лгать о рождении ребенка, что было доказано как факт, знаешь, Кэти, это выводит меня из себя.

– Я не лгу.

– Могу назвать по меньшей мере трех судмедэкспертов, которые уже сделали официальное заявление, подтверждающее тот факт, что твой организм носит следы недавних родов. Могу показать тебе анализ крови, доказывающий то же самое. И как же ты можешь сидеть здесь и говорить, что не рожала ребенка?

Как адвокат защиты, я уже знала ответ: она сидит здесь и говорит так, потому что верит в это на все сто процентов. Но прежде чем начинать проверку на невменяемость, мне надо убедиться, что Кэти Фишер не пытается одурачить меня. Кэти не вела себя как помешанная, она действовала нормально. Если эта девочка ненормальная, то я – Марсия Кларк[5].

– Как вы можете сидеть здесь, – начала Кэти, – и говорить, что не судите меня?

Ее слова буквально огорошили меня. Я, опытный адвокат защиты с прекрасным досье и длиннющим перечнем сертификатов, совершила грубейшую ошибку: мысленно осудила клиентку, не дожидаясь справедливого судебного разбирательства. Не дожидаясь суда, на котором я должна была ее представлять. Она солгала по поводу ребенка, и мне пришлось учитывать это и спрашивать себя: а где еще она могла солгать? Такой ход мыслей ставил меня скорее на одну доску с прокурором, чем с адвокатом защиты.

В свое время я хладнокровно защищала права насильников, убийц и педофилов. Но поскольку эта девушка убила собственного новорожденного ребенка – деяние, которое просто не укладывалось у меня в голове, – я хотела запереть ее под замок.

Я закрыла глаза. «Предположительно убила», – напомнила я себе.

– Вероятно, дело в том, что ты не можешь вспомнить? – нарочно смягчая тон, спросила я.

Кэти обратила на меня широко раскрытые небесно-голубые глаза:

– В четверг вечером я пошла спать, проснулась в пятницу утром и спустилась на кухню приготовить завтрак. Вот и все.

– Ты не помнишь, как рожала. Не помнишь, как пошла в коровник.

– Нет, не помню.

– Есть кто-нибудь, кто видел, что ты всю ночь спала? – торопила я.

– Не знаю. Я спала и не могла видеть.

Вздохнув, я постучала ладонью по матрасу:

– А как же человек, который спит здесь?

Кэти сильно побледнела. Казалось, этот вопрос огорчил ее больше, чем все прочие, заданные мной.

– Здесь никто не спит.

– Ты не помнишь этого ощущения, когда ребенок выходил из тебя, – произнесла я хриплым от досады голосом. – Не помнишь, как прижимала его к себе и завернула в ту рубашку.

Мы обе посмотрели вниз, на мои руки, на которых я баюкала воображаемого ребенка.

Кэти наградила меня долгим взглядом:

– Вы когда-нибудь рожали?

– Это не про меня, – ответила я.

Но одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять: она знает, что я тоже лгу.



Платяного шкафа в комнате не было, но на стенах висели плечики. Три из них занимали платья Кэти, другие три на противоположной стене были свободны. На кровати лежал мой чемодан, набитый до отказа джинсами, блузками и летними платьями. После минутного размышления я достала одно платье, повесила его на плечики, после чего застегнула чемодан на молнию.

Пока я оттаскивала свой багаж в угол комнаты, за кресло-качалку, раздался стук в дверь.

– Войдите.

Вошла Сара Фишер со стопкой полотенец в руках, почти полностью скрывавшей ее лицо. Она положила их на комод:

– Вы нашли все необходимое?

– Да, спасибо. Кэти мне все показала.

Сара чопорно кивнула.

– Ужин в шесть, – сказала она, повернувшись, чтобы уйти.

– Миссис Фишер, – не успев толком подумать, окликнула я, – знаю, что для вас это нелегко.


Женщина остановилась на пороге, опершись рукой о дверной косяк:

– Меня зовут Сара.

– Тогда Сара. – Я принужденно улыбнулась, но по крайней мере одна из нас попыталась что-то сделать. – Если вы хотите спросить что-то о деле вашей дочери, пожалуйста, не стесняйтесь.

– У меня есть один вопрос. – Скрестив руки на груди, она пристально посмотрела на меня. – Вы истинно верующий человек?

– Я – что?

– Вы протестантка? Или католичка?

На миг онемев, я покачала головой:

– Какое отношение имеет моя религия к тому, что я представляю Кэти в суде?

– К нам сюда пробирается много людей, думающих, что им хочется стать «простыми». Как будто это ответ на все их жизненные проблемы, – насмешливо высказалась Сара.

– Я здесь не для того, чтобы примкнуть к амишам, – удивившись ее дерзости, ответила я. – По сути дела, меня бы здесь вовсе не было, если бы я не пыталась спасти вашу дочь от тюрьмы.

Мы отчужденно уставились друг на друга. Наконец Сара, повернувшись, подняла лоскутное одеяло с одной из кроватей и сложила его.

– Если вы не протестанка и не католичка, то во что вы верите?

– Ни во что, – пожала плечами я.

Пораженная моим ответом, Сара прижала одеяло к груди. Она не проронила ни слова, да в этом и не было нужды. Она все удивлялась, почему все-таки я думаю, что в помощи нуждается Кэти.



После моей стычки с Сарой я переоделась в шорты и футболку, и вскоре наверх поднялась Кэти, чтобы отдохнуть. Не сомневаюсь, беспрецедентный случай в их доме. Чтобы не мешать Кэти, я решила обследовать территорию фермы. Я заглянула на кухню, где Сара уже начала готовить ужин, и сообщила ей о своих планах.

Наверняка женщина ни слова не услышала из того, что я сказала. Она глазела на мои руки и ноги, словно я разгуливала голышом. Полагаю, для нее так оно и было. Покраснев, Сара резко повернулась к кухонной столешнице.

– Да, – сказала она. – Идите.

Пройдя вдоль малинника и обогнув силосную башню, я пошла в сторону полей. Я отважилась даже заглянуть в коровник, встретившись взглядом с томными глазами коров, привязанных в стойлах для дойки. Высматривая улики, я робко дотронулась до яркой ленты, огораживающей место преступления. А потом я бродила, пока не нашла ручей, который не видела с тех самых пор.

Когда в детстве я гостила у Леды с Фрэнком, то, бывало, часами лежала на животе на берегу их ручья, наблюдая за водомерками, скользящими по поверхности воды, и шушукающимися парами стрекоз. Опущу, бывало, палец в воду и смотрю, как вода обтекает его. Время пролетало незаметно, – кажется, только что пришел, но не успеешь и глазом моргнуть, как солнце уже опускается к горизонту.

Ручей у Фишеров был несколько у́же того, на берегах которого я выросла. Он оканчивался крошечным водопадом, под которым скапливалось много мха и сена, что, видимо, привлекало местных детей. На другом конце ручья разливался небольшой естественный пруд, затененный ивами и дубами.

Я покачала над водой раздвоенной веточкой, словно намереваясь с помощью «волшебной лозы» нащупать стратегию защиты. Всегда существует возможность лунатизма. Кэти призналась, что не помнит событий, происшедших между отходом ко сну и утренним вставанием. Определенно, то была дизайнерская защита[6], но в последние годы такой подход имел успех, а в столь сенсационном деле, как дело Кэти, это могло стать моим лучшим выстрелом.

Помимо этого были еще две возможности. Либо Кэти совершила это, либо нет. И хотя я еще не видела обязательные для представления суду документы от прокурора, но понимала, что ее не обвинили бы без улик, указывающих на преступление. А это означало, что мне предстояло определить, была ли она в здравом уме в момент, когда убила ребенка. Если не была, мне пришлось бы доказывать ее невменяемость, а в штате Пенсильвания таких преступников оправдывали весьма редко.

Я вздохнула. Мои шансы на успех возросли бы, если бы я доказала, что ребенок умер естественной смертью.

Отбросив веточку, я стала размышлять над этим. Возможно, против любого судмедэксперта, которого штат мог вызвать для дачи показаний в пользу того, что ребенок был убит, я могла бы выставить эксперта-оппонента, который утверждал бы, что ребенок умер от оставления, преждевременного рождения или от других причин, имеющих место в таких случаях. Эту трагедию можно было бы списать скорее на неопытность и небрежность Кэти, чем на ее умысел. Пассивная причастность к смерти новорожденного – что ж, такое даже я могла простить.

Я похлопала по карманам шортов, молча проклиная себя за то, что не догадалась захватить с собой клочок бумаги и ручку. Прежде всего мне нужно связаться с патологоанатомом и оценить, насколько надежен отчет судмедэксперта. Может быть, мне даже удастся вызвать для дачи показаний хорошего гинеколога – был один парень, который в предыдущем деле совершал для моей клиентки чудеса. И наконец, мне придется вызвать в качестве свидетеля Кэти, которая должна выглядеть подавленной тем, что случайно произошло.

А это, конечно, заставит ее признаться в том, что все это действительно произошло.

Застонав, я перекатилась на спину и закрыла глаза от солнца. Но все же, наверное, надо лишь дождаться обязательного представления документов суду и оценить, с чем мне придется иметь дело.

В отдалении послышался негромкий хруст веток, и ветер донес обрывки песни. Нахмурившись, я поднялась на ноги и пошла вдоль ручья. Песня доносилась от пруда или откуда-то поблизости.

– Эй! – позвала я, огибая кусты. – Кто там?

Что-то черное мелькнуло и пропало в кукурузном поле за прудом, но я не успела ничего разглядеть. Я подбежала к лесу кукурузных стеблей и принялась раздвигать их руками в надежде найти преступника. Но лишь вспугнула полевых мышей, которые прошмыгнули мимо меня и скрылись в зарослях рогоза, окаймлявших пруд.

Я пожала плечами. Во всяком случае, компанию я не искала. Я пошла в сторону дома, но остановилась при виде охапки полевых цветов, оставленных на северном берегу пруда. Грациозные ветви ивы протягивали свои руки к цветам, аккуратно связанным в букет. Опустившись на колени, я прикоснулась к дикой моркови, венерину башмачку, рудбекии. Потом окинула взглядом поле кукурузы, недоумевая, для кого они были оставлены.



– Раз уж вы пришли, – сказала Сара, вручая мне миску гороха, – можете помочь.

Подняв глаза от кухонного стола, я сдержалась и не стала говорить, что я и так помогаю, просто находясь здесь. Благодаря моей жертве Кэти тоже сидела здесь со своей миской гороха, она чистила его с замечательным усердием. Немного понаблюдав за ней, я поддела ногтем большого пальца створки стручка, который раскололся как орех, совсем как у нее.

– Neh… Englische Leit… Lus mich gay!

Через открытое окно кухни к нам донесся негромкий, но твердый голос Аарона. Вытерев руки о фартук, Сара выглянула во двор. Потом, затаив дыхание, заторопилась к двери.