Позывной «Крест»

— Да, присаживайся, доченька! — громко сказал тот, а шепотом добавил: — Это Хейтам Стайхи из партии «Баас»[17].

— Она как раз будет кстати! — загадочно хрюкнул довольный головорез и скрылся в кабине.

— Кстати для чего? — не поняла она.

— Мы едем на верблюжьи бега, — объяснил ей спутник. — Невероятно популярное здесь зрелище, настоящий национальный вид спорта, не уступающий по вложениям денег футболу!

— А где же эта… как ее… национальная оборона «Шабиха»? — спросила по-русски Светлана.

— Тсс-с, это они и есть, только давай помалкивать пока, — вполголоса ответил Виктор.

Бега были организованы в пустыне километрах в пяти от караван-сарая. Это только кажется, что верблюды неуклюжие и неспособны на какой бы то ни было бег. Но в Хан-аль-Русе европейцы увидели не тех верблюдов, которые возят туристов по руинам. Это были ухоженные и спортивные животные. Тонкие тела, шеи, длинные ноги, мускулистый круп… Импровизированный «ипподром» вмещал и дромадеров, и их хозяев, и погонщиков, да еще у каждого скакуна была своя группа поддержки, состоящая из вооруженных боевиков «Баас», которые кричали и подгоняли верблюдов во время забега.

На верблюдах были яркие попоны с партийной символикой и намордники традиционных панарабских цветов — черного, зеленого, белого и красного. Одну переднюю ногу подвязывали до забега, чтобы верблюды не двигались и не тратили энергию попусту. А на спинах у каждого из них сидел подросток-наездник.

Пронзительно заревела медная труба-хацоцра, объявляющая о начале забега. Погонщики в военной форме вывели двенадцать верблюдов на старт. У Хейтама Стайхи в забеге участвовали две верблюдицы. Он лично выстрелил из пистолета в воздух, и погонщикам потребовалась большая ловкость, чтобы успеть отбежать в сторону и не оказаться затоптанными.

Пыль поднялась столбом. Пикап с Хейтамом Стайхи рванул вслед за верблюдами, которых не было видно в песчаном облаке. Зрители надрывно кричали в охватившем всех азарте, свистели, махали арафатками.

Верблюдица Хейтама врезалась в ограждение и сошла с дистанции. Мальчишка-наездник едва успел спрыгнуть с падающего животного. Все выскочили из пикапа и стали поднимать верблюдицу по кличке Алияна. Она с трудом встала, на нее забросили мальчишку, и она опять присоединилась к гонке.

Боевики Хейтама подгоняли ее как могли, кричали: «Ала азжален!»[18] Потеряв всего минуту времени, она сумела догнать и перегнать нескольких и пришла шестой.

Когда забеги окончились, погонщики развели верблюдов по загонам. Хейтам пригласил Виктора и Светлану посмотреть на его загон с двадцатью молодыми верблюжатами не старше двух-трех лет. Их пригнали сюда, чтобы приучать к шуму, машинам, трассе. Время от времени верблюжата подходили к заграждениям, а хозяин, просунув руку за проволоку, гладил их по мордочкам. Самыми красивыми были два белых дромадера — матка и сын с пушистыми ресницами, очень ласковые. Верблюжонок обсасывал людям пальцы, как теленок, и от этого смеялись даже самые серьезные мужчины. Хейтам предложил Светлане взобраться на одного крупного верблюда — чемпиона прошлого года. Она в легком замешательстве взгромоздилась на великана пустыни, ухватившись за горб и обнажив сильные икры, плотно обтянутые тонким черным трикотажем.

— Ну как? Нравится? — спросил Виктор побледневшую девушку.

— Сними меня отсюда, — попросила Светлана, — а то я не контролирую себя, как будто кто-то подвесил.

Виктор подошел совсем близко и под общий смех и возгласы одобрения сирийцев протянул к Светлане руки.

— Спускайся, поймаю.

Светлана соскользнула с горба вниз, а Виктор, обхватив ее, поставил на землю.

— Не отпускай меня, слушай, что я тебе скажу, — шепотом затараторил Виктор, — сделай вид, что обнимаешь меня от страха, как дочка…

Надо сказать, у Светланы это получилось неплохо. Обняв громадного Лаврова, она по-детски прижалась щекой к его груди.

— Боится, — на ломаном английском пояснил окружающим Лавров, хотя все и так видели, что Светлана напугана.

— Здесь многие учились еще в СССР — русский знают, поэтому говорю шепотом. — Лавров продолжал обнимать Светлану. — Ночью бежим. Не нравится мне эта компания.

— Ты что-то заметил? — так же шепотом поинтересовалась Соломина.

— Нет, но чувствую. Все не так просто, как может показаться. В любой момент будь готова к неожиданностям.

Ночь они встретили в дальнем шатре, где была приготовлена вкуснейшая баранина. Караван отдыхал в стороне, костер освещал достархан, и не было большей радости, чем, откинувшись на подушках, слушать засыпающую пустыню. Светлана же пренебрегла правами гостьи. Вместе с остальными женщинами собрала грязную посуду с объедками и выскользнула из шатра.

— Благородный Хейтам Стайхи, — обратился Виктор к хозяину пиршества, — я ценю твое гостеприимство, у тебя чудесно, но если бы ты дал мне автомобиль, чтобы добраться до Дамаска…

— Послушай-ка, украинец, — рыкнул Хейтам и крепко схватил своего гостя за рукав, — ты удивительно похож на одного европейца, обнимавшегося с главарем наших врагов аль-Джуляни!

— Я ни с кем не обнимался, — спокойно ответил Виктор.

В это время в шатер зашел антиквар Захреддин из маалюльской гостиницы Аднана Насраллы. Но теперь, в форме управления политической безопасности Сирии, он не выглядел безобидным старичком.

— О! Замуддин! Ты же вроде был из Средней Азии? — воскликнул Виктор.

В моменты крайней опасности из него так и сыпались остроты.

— Я Захреддин! — поправил старик. — А утром мы отвезем вас в Дамаск!

Мнимый антиквар указал Хейтаму на рюкзак Лаврова.

— Молился ты лучше, чем говоришь на английском, — продолжал дразнить его Виктор.

Стайхи запустил руку в мешок и вытащил завернутый в тряпицу тубус. Развернул серую ветошь, в свете фонарей тускло блеснула бронза, испещренная таинственными знаками.

— Эй! Тихо, тихо, тихо! — поднял ладони вверх Лавров, втайне радуясь, что до черного обсидиана Хейтам не добрался. — Аккуратно! Колбу разобьете!

Зашедшая обратно в шатер Светлана изменилась в лице и, не разгибаясь из поклона, попятилась обратно.


— Ну-ка, ну-ка. — Захреддин принял из рук Хейтама старинный предмет.

— Это мой термос! — воскликнул Лавров, понимая, что влип. — Что вам надо? Кофейку?

— А еще у него есть один очень интересный камень, — будто вспомнил Захреддин.

Цепочка событий выстроилась у Виктора в голове в логическую связку. Сразу стало ясно, что Захреддин возглавлял тот отряд в отеле, когда у Лаврова хотели отобрать подголовный камень Иешуа, — вот чьи шаги слышал он тогда…

Покинув шатер, Светлана добежала до загона с верблюдами и распахнула его настежь. Заскочила внутрь и принялась пинками поднимать перепуганный молодняк. Первыми из загона побежали верблюжата, причем прямиком на шатер, под защиту любимого хозяина.

В шатре Виктор уже наблюдал, как один из бойцов политбезопасности вынимает черную плинфу из рюкзака.

— Артефактами торгуем? — с нескрываемым сарказмом спросил Захреддин и приказал: — Связать его!

В этот момент шатер будто накрыло ураганом. Стадо верблюдов — маленьких и больших — смяло стену за спиной у Захреддина. Поднялся переполох. Виктор рванулся с места, растолкав охрану, и ударил бойца с подголовным камнем в руках кулаком в темя. Тот обмяк и выпустил реликвию. Виктор быстро закинул камень в сумку и, выхватив из рук Захреддина тубус, сбил старика с ног. Затем бросился в самую гущу верблюжат. Виляя между ними, огибая их как препятствия, он помчался прочь и через минуту был уже у последних шатров бивуака.

— Давай сюда! — раздался женский голос из кустов, обрамлявших средневековые руины.

Второго приглашения Виктору не понадобилось, он резво запрыгнул в заросли саксаула.

Сирийская пустыня представляет собой обширное плато, покрытое сухими степями, которые чередуются с хамадами — громадными каменистыми пустошами. Местами над пустыней возвышаются островные горы. С севера и запада к Евфрату ведут иссохшие речные русла, лишь изредка наполняющиеся влагой после дождей. И снова мрак безлунной ночи позволил Лаврову и Соломиной ускользнуть по такому руслу от преследователей на автомагистраль в сторону Эль-Кутейфы.

Шум переполоха в лагере бойцов политбезопасности уже давно стих, но это не значило, что беглецов не ищут. Поэтому Виктор то и дело оглядывался по сторонам.

Дорога в Эль-Кутейфу была пуста. Виктор и Светлана шли вдоль трассы почти час, не встретив ни единой машины.

— О чем ты думаешь? — спросила Светлана.

— На Маалюлю напали не ради химического оружия. Целью был этот тубус. После битвы Густав хотел забрать его как трофей. Это точно. Я же видел, как он смотрел на него. Теперь я понимаю, что делал в Маалюле этот Захреддин, притворявшийся паломником в отеле Насраллы. Он тоже охотился за тубусом, — бормотал Лавров. — Есть подозрения, что…

— Это то, что мы ищем, Витя, — опередила его Светлана.

— Это десница?! — переспросил он.

— Да, десница Иоанна Крестителя.

Виктор остановился и еще раз огляделся, как будто их подслушивали. В стороне от дороги он заметил каменные бугры, где можно было укрыться от посторонних глаз.

— Смотри! — вскрикнула Светлана. — Машина.

Виктор оглянулся и увидел вдалеке свет фар. Потом еще двух… и еще…

— Не за нами ли едут? — спросил Лавров.

— Что будем делать? — встревожилась девушка.

— Так, Света, спокойно. Надо все тщательно обдумать. За мной!

Он затрусил к камням, а Светлана за ним. Только они успели спрятаться между небольшими валунами, как по трассе промчались три джипа. В первом сидел Захреддин, во втором — Хейтам Стайхи. Все машины были переполнены бойцами, вооруженными автоматами Калашникова.

— Вся королевская рать, — прокомментировал Виктор.

— Интересно, зачем длань нужна сирийской политбезопасности? — задумчиво спросила Светлана.

— Политбезопасности не нужна, Захреддину нужна, — пояснил Виктор, снял рюкзачок с плеч и открыл его, будто хотел убедиться, что ни длань, ни подголовный камень не пропали.

В очередной раз развернув сверток, Лавров внимательно осмотрел его.

— Работа древняя, вне всякого сомнения. На подделку не похожа. Да и кто бы стал подделывать? Для чего? — раздумывал вслух Виктор.

— Ты многого не знаешь, хоть и журналист, — уколола его Светлана. — Мандеи верят в то, что если возложить десницу Иоанна Крестителя на голову Иоанна, которая хранится в дамасской мечети Омейядов, опять произойдет «самокрещение».

— Не понял, — буркнул Лавров.

— Это как бы «обнуление человечества»: все достижения человеческой цивилизации до первого года нашей эры будут забыты. Как плохие, так и хорошие.

— Да это бред! — протянул Лавров. — А может, не бред?

— Почему тогда так охотятся за дланью все эти захреддины?

Виктора вдруг осенило:

— Потому что Захреддин — мандей!

— Но ведь он молился как мусульманин, — неуверенно сказала Соломина.