Повелительница волн

– Ох, Серафина, – вздохнула Таласса, обнимая ее за плечи. – Ты кому-нибудь рассказывала о своих чувствах? Своей матери? Тавии? Что они сказали?

Серафина покачала головой.

– Я им ничего не говорила. Я никому ничего не рассказывала и не буду.

– Почему же?

– Потому что тогда об этом станет известно всем остальным. Придворные обо всем узнают, это перестанет быть моим личным делом. Это станет еще одной темой для светской болтовни. Вы не понимаете, магистра. Вся моя жизнь на виду. Я не могу никуда пойти одна, не могу ничем заняться одна. Каждое мое движение, каждое слово, каждый взгляд обсуждаются и оцениваются. Я хотела, чтобы хотя бы это осталось моим и только моим делом.

Таласса взяла Серафину за руку.

– Ты, знаешь ли, ошибаешься. Я прекрасно тебя понимаю. Кто-кто, а уж я-то не понаслышке знаю о жизни под перекрестными взглядами. В конце концов я же волшебница.

Серафина вопросительно посмотрела на Талассу.

– Мой талант признали, когда я была совсем маленькой, – продолжала она. – Моя учительница сказала, что такой голос, как у меня, появляется раз в тысячелетие. Уже к четырем годам я могла закручивать воду, метать лучи света и повелевать ветром. В шесть лет меня забрали у родителей и отдали в Коледжио. А в восемь я уже стала творить заклинания для твоей бабушки Артемезии и ее двора.

– Как же вы все это вынесли, магистра? – спросила Серафина.

Таласса рассмеялась.

– С трудом. Когда я была малышкой, я черпала радость в музыке. Я творила заклинания просто потому, что мне это нравилось. Но я становилась старше, мне приходилось делать это для королевского двора – вот тогда-то я стала прислушиваться к тому, что говорят другие. Слушала чужие речи – порой злые и жестокие – и верила им. Я позволила их голосам проникнуть в свою душу, в свое сердце.

Таласса выпустила руку принцессы. Она дотронулась кончиками пальцев до груди, поморщилась и отняла руку, вытягивая из своего тела тонкие ниточки крови. Темно-красная кровь заклубилась в воде, как дым в воздухе, потом из нитей соткалось изображение, и Серафина увидела воспоминания, жившие в сердце наставницы. Принцесса увидела, как придворные аристократы времен ее бабушки перешептываются, прикрывая рты ладонями:

«Она никогда не станет волшебницей… У нее недостаточно сильный голос… Он слишком низкий… Он слишком высокий… Ее трели слишком неразборчивые… Она слишком толстая… Она слишком худая… Она некрасивая…»

Таласса помахала рукой, стирая воспоминания.

– Я пыталась угодить этим голосам. Стала создавать музыку для них, а не для себя, и мои заклинания стали хуже. К счастью, я вовремя поняла, что эти голоса делают со мной, и поклялась больше никогда им не поддаваться. Я тщательно оберегала свое сердце, полностью его закрыла. Никого и ничего не пускала внутрь, ничего, кроме музыки.

– Я сделаю то же самое, – решительно сказала Серафина.

– Нет, дитя. Я рассказываю тебе все это, чтобы убедить не закрывать свое сердце.

– Но вы же только что сказали…

– Точнее, я еще не успела сказать. Да, если ты не будешь впускать никого в свое сердце, ты спрячешься от боли, но также и от любви. Когда мне было шестнадцать, я хотела стать вошебницей. Только музыка и магия имели для меня значение. Однако ты станешь правительницей, а величайшая сила правительницы исходит от сердца, от любви, которую она испытывает к подданным и которую подданные испытывают к ней.

Серафина задумалась над словами Талассы. Ей давно хотелось рассказать кому-то о своих чувствах к Махди. Она испытывала страстное желание открыться, но слишком боялась. Теперь же она импульсивно дотронулась кончиками пальцев до груди и вытянула воспоминания. И ахнула от боли, ведь она была намного моложе Талассы, и ее воспоминания были острее, извлекать их оказалось очень больно.

– Я тронута твоим доверием, дитя, – сказала Таласса. – Ты уверена, что хочешь показать мне это?

Серафина кивнула, и Таласса стала смотреть, как кровяные нити кружатся в воде, обретают форму и цвет, делая воспоминание видимым. Серафина тоже смотрела. Это случилось два года назад, но ей казалось, будто все это произошло вчера. Это случилось до того, как начались набеги и исчезновения. До того, как отношения с Ондалиной стали натянутыми. До того, как под водой стало так опасно.

Это случилось на развалинах древнего дворца Мерроу.





6




Серафина пряталась.

Пряталась от матери, министров, придворных и Махди.

Принцесса улизнула из дворца. Конечно, все очень беспокоились, но ей нужно было хоть несколько минут в день побыть одной, побыть свободной от глаз и ушей королевского двора. А сегодня она нуждалась в уединении особенно сильно. Сегодня было принято решение о браке, об этом только что торжественно объявили. Незадолго до этого Серафина встретилась со своим будущим мужем, и он ей совершенно не понравился.

Махди прибыл в Миромару неделю назад; в соответствии с обычаем его сопровождали родители – император и императрица; кузены – Нила и Язид; а также пышная свита. Принцу было шестнадцать, серьезный, умный и застенчивый малый. Он не ездил верхом, не фехтовал и всем остальным предпочитал компанию Язида и Дезидерио, своего одногодка, брата Серафины. Они с принцессой – которой только-только исполнилось четырнадцать – едва ли обменялись парой слов. Он был изысканно вежлив с ней (как и со всеми остальными) – и только.

– Он просто увалень. Я скорее выйду замуж за Паломона, – пожаловалась она Тавии, имея в виду гиппокампа своей матери, обладающего весьма скверным нравом.

Их первый настоящий разговор состоялся благодаря чистой случайности.

Серафина сидела в одном из садов Южного двора и слушала каури, а Махди со своим наставником послом Акмалем проплывал мимо. Они ее не видели. Она пряталась на коралловом рифе над ними, за огромным морским веером[7], как вдруг услышала голос посла:

– Что вы думаете о принцессе, Ваше Высочество? Не правда ли, она очень мила?

Серафина знала, что не должна подслушивать, но не смогла удержаться. Охваченная любопытством, она выглянула из-за морского веера.


– Какая разница, что я думаю? – отозвался принц. – Ее выбрали мои родители, а не я. У меня нет выбора.

В ту же секунду морской веер – старый и хрупкий – подломился под весом Серафины и тяжело упал с кораллового рифа на морское дно, подняв тучи ила. Когда ил наконец осел, Серафина выглянула из-за рифа и увидела, что Махди смотрит прямо на нее.

– Ой. Как неловко, – проговорила принцесса.

– Вы все слышали, – сказал принц.

– Я не специально, – попыталась оправдаться Серафина. – Я сидела здесь, слушала каури, а потом вы проплыли мимо и… что ж, я не удержалась. Послушайте, мне очень жаль. Я поплыву.

– Пожалуйста, подождите, – сказал Махди.

Потом повернулся к послу и приказал:

– Оставьте нас.

– Ваше Высочество, разумно ли это? Пойдут слухи.

– Оставьте нас, – повторил Махди сквозь зубы.

Посол поклонился и повиновался. Как только он уплыл, Махди взлетел на вершину рифа и помог Серафине перебраться через острые края рухнувшего морского веера. Потом они уселись рядышком на близлежащей скале.

– Это я должен извиняться, – произнес принц. – Мне не следовало говорить такие вещи.

– Можете не извиняться, я вас прекрасно понимаю.

Он повернулся и посмотрел на нее.

– Но я думал…

Серафина рассмеялась.

– Что? Вы думали, раз я девушка, меня все устраивает? Обручиться в шестнадцать лет и выйти замуж в двадцать, да еще за того, кого выбрали без моего участия? Широта ваших взглядов поражает, Ваше Высочество. На дворе сорок первый век, знаете ли, а не десятый. И, если уж совсем начистоту, я бы лучше защитила докторскую диссертацию по истории древней Атлантиды, чем вышла за вас замуж.

После этого она часто ловила на себе взгляд Махди. У него были красивые глаза – темные, выразительные, обрамленные длинными черными ресницами. Когда бы она ни взглянула на принца – во время обеда или пышной процессии, – всегда оказывалось, что он смотрит на нее. Махди сразу же отводил взгляд.

Вскоре они снова оказались наедине, только на этот раз прятался принц, а не Серафина. Она взяла каури по истории и собиралась ее послушать; ради этого ей даже удалось ускользнуть от сопровождавших ее придворных. Вот только оказалось, что ее любимое секретное место уже занято. В зарослях бурых водорослей сидел Махди: в одной руке нож, в другой – какой-то маленький предмет цвета слоновой кости. Услышав, что кто-то плывет к нему, принц попытался спрятать и то и другое.

– Неужели вы не можете оставить меня в покое хоть ненадолго? – устало спросил он.

Серафина отпрянула.

– Простите, я не хотела вас беспокоить.

Услышав ее голос, Махди резко вскинул голову.

– О нет, – пробормотал он. – Извините меня, Серафина, я подумал, что это Акмаль. Он ни на минуту не оставляет меня одного.

– Ничего страшного, Махди. Я найду какое-нибудь другое место, чтобы…

– Нет, Серафина, подождите. Прошу вас. – Принц показал ей предмет, который пытался спрятать. Это оказался крошечный осьминог высотой около трех дюймов, искусно вырезанный из кусочка кости.

– Точь-в-точь Сильвестр! – восторженно воскликнула принцесса.

– Значит, у меня получилось.

– Это так красиво, Махди!

– Спасибо, – смущенно улыбаясь, поблагодарил принц. – Никто не знает, что я занимаюсь резьбой по кости. Мне удалось сохранить это в тайне. Я и сам не знаю, зачем мне это. – Он отвел взгляд. – Просто… иногда хочется иметь что-то… хоть что-нибудь…

– …только для себя, – закончила за него Серафина.

Они посмотрели друг на друга совершенно другими глазами.

– А у меня есть Клио, – призналась принцесса.

– Клио?

– Мой гиппокамп. Мне не разрешается кататься одной, ведь я принцесса и так далее. Если мне хочется прокатиться верхом, нужно брать с собой стражу. Но мне всегда удается ненадолго от них оторваться, и тогда остаемся только мы с Клио. Я слышу лишь шум рассекаемой плавниками воды. Если мимо проплывает стайка дельфинов, их вижу исключительно я, а если проплывает кит, я одна слышу его песню. – Она с горечью улыбнулась. – Конечно, если я свалюсь с Клио и сломаю себе шею, я тоже сделаю это одна.

Когда она договорила, Махди взял ее за руку и вложил костяного осьминога в ее ладонь.

– Это вам, – сказал он.