Последняя ставка

Глава 6

Нас тринадцать человек




– «Присвоение», – сказал Ньют.

Он говорил быстро, пригнувшись к рулю своего «Кадиллака», а по обе стороны неслась горячая темная пустыня.

– Этот парень, Лерой, не станет играть, пока за столом не соберется двенадцать человек, кроме него. Анте – сто долларов. Всем сдают по две карты втемную и по одной открытой, после чего начинается круг торговли, ставки по две сотни, потом сдают еще по одной открытой карте и следует еще круг по две сотни.

Скотт откупорил новую бутылку пива.

– В колоде пятьдесят две карты, – не очень внятно произнес он. – Карт не хватит, разве что джокер.

– Не-а, с джокером он не играет, а карт вообще-то остается еще четыре, потому что в каждой масти есть лишняя картинка – рыцарь. И масти там другие – жезлы, чаши, монеты и мечи. Но, как бы там ни было, больше карт не сдают.

За окнами замелькали огни баров и публичных домов Формайла. «Кадиллак» удалился от Лас-Вегаса на четыре мили и делал, как решил Скотт, не меньше сотни миль в час.

– А дальше происходит вот что, – продолжал Ньют. – Все «руки» по четыре карты по очереди вскрываются для предложения. Называется это «спариванием». Скажем, вам втемную сдали двух королей, а в открытую – тройку и что-то еще, и вы видите «руку», где видны король и тройка. Что ж, вы решаете претендовать на эту «руку», потому что если присвоите ее, у вас будет «полная лодка» – тройка и пара; или, если окажется, что одна из темных карт – последний король, у вас окажется каре королей, верно? Объединив две «руки», вашу и ту, которую вы купили, вы получаете восьмикарточную «руку», которая называется не составной или как-то в этом роде, а зачатой. Во время торговли партнеры взвинчивают плату хозяину покупаемой «руки» обычно на сотню или даже больше сверх того, что он вложил в банк. Многие игроки никогда не доходят до вскрытия, а всего лишь продают свои «руки» для «спаривания». А когда дело доходит до оставшихся троих игроков, которые еще не купили и не продали «руки», страсти накаляются не на шутку, потому что никто не хочет остаться «холодным» с непроданной и неоплаченной – непостижимой – четырехкарточной «рукой».

Скотт кивнул, глядя сквозь запыленное ветровое стекло на тусклую громаду гор Маккулох, разрывавших темное небо впереди.

– Значит, вскрываться могут э-э… шестеро…

– Верно. Но даже тот, кто остался без «руки», все равно следит за происходящим, потому что все равно остается инвестором «руки», в которую продал свои четыре карты. Такой игрок называется родителем «руки», и если она выигрывает, получает десять процентов. Это еще одна причина для многих продавать свои «руки» – мало того что получаешь чистоганом за «спаривание», так еще остается один из шести шансов получить десять процентов от весьма солидного банка.

Скотт Крейн допил пиво и вышвырнул бутылку через открытое окно в сгущавшиеся сумерки.

– Значит, вы уже играли в эту игру?

– Конечно, играл, – с явным недовольством в голосе отозвался Ньют. – С чего бы я уговаривал людей играть, если бы сам не попробовал? С Лероем я и в покер много играл.

Скотт вдруг сообразил, что Ньют много проиграл Лерою, и должен ему, по меньшей мере, деньги. На секунду он даже подумал, что надо потребовать, чтобы Ньют свернул на обочину, выйти из машины и автостопом добираться обратно в отель.

Над горами беззвучно развернулся зигзаг молнии, как раскаленные добела корни громадного дерева, ветви которого, как почками, усыпаны звездами.

– А ведь есть еще такой вариант, как «присвоение», – продолжил Ньют, склонившись еще ближе к большому рулевому колесу и дернув его вправо-влево; судя по голосу, усталость его была ничуть не слабее той, какую ощущал в себе Скотт. – Родитель выигравшей «руки» имеет право удвоить банк из своих денег, а потом взять карту из перетасованной и срезанной колоды.

Скотт нахмурился, пытаясь включить в работу свои вялые мозги.

– Но ведь он только что получил десятую часть банка. Зачем рисковать… пятьдесят пять процентов за выигрыш против сорока пяти при шансах пятьдесят на пятьдесят?

Скотт не мог понять, то ли Ньют вздохнул, то ли просто это был отголосок шуршания шин по асфальту Боулдер-хайвей.

– Не знаю, дружище, но у Лероя пристрастие именно к этой ставке.



Стоянка перед гаванью Боулдер-бейсин была полна машин, а у причала стоял большой плавучий дом, затмевавший своим освещением появляющиеся звезды. Луны в небе не было – лишь завтра ночью должен был появиться тоненький молодой месяц.

По хрустящему под ногами гравию они шли от автомобиля к озеру и судну, и ветер со змеящейся вдалеке реки Колорадо сушил слипшиеся от пота волосы Скотта.

Стоявший на освещенной палубе крупный загорелый человек, одетый в белый шелковый костюм, мог быть только хозяином. Судя по изрезанному морщинами лицу, ему было лет сорок, но в каштановых волосах не было ни сединки; по крайней мере, в этом освещении они не походили на парик. На груди у него висел на цепи большой солнечный диск.

– Вот, мистер Лерой, молодой человек хочет сыграть, – сказал Ньют, перейдя вместе со Скоттом по сходне на тиковую палубу. – Это Страшила Смит, а это Рики Лерой.

Лерой улыбнулся Скотту безразлично, с вежливым выражением занятого своими делами хозяина, а вот Скотт открыл было рот, чтобы спросить: «Как поживаете?», поскольку у него появилась несомненная уверенность в том, что когда-то он хорошо знал этого человека. Лерой заметил узнавание во взгляде Скотта и вопросительно вздернул бровь.

Скотт понял, что не может вспомнить, когда и при каких обстоятельствах видел Лероя, и одновременно разглядел за спиной высокого человека в белом открытые двери. «Никогда не разговаривай ни о чем важном перед тем, как иметь дело с картами», – всплыл в его памяти один из заветов.

– Э-э… красивый у вас пароход, – сказал он, запнувшись.

– Спасибо, мистер… простите?..

– Смит.

– Мистер Смит. Надеюсь, у вас самого в недалеком будущем будет что-то не хуже!


В сопровождении Ньюта Скотт сделал еще несколько шагов по палубе и вошел в широкие двустворчатые двери. Там их шаги сразу приглушил толстый красный ковер.

– Вы уже знакомы с ним?

– Не знаю, – буркнул Скотт, оглядываясь по сторонам и не задерживая внимания на людях, стоявших перед баром в углу или сидевших вокруг длинного стола, покрытого зеленым сукном.

Он решил, что одну или две стены, вероятно, удалили, чтобы увеличить центральный салон – комната была не меньше, чем двадцать на сорок футов; полированные панели темного розового дерева блестели в свете множества электрических ламп, развешанных по стенам.

Ньют что-то прошептал себе под нос и поводил пальцем по сторонам.

– Ну, за дело, – сказал он вполголоса. – Нас тринадцать человек. Занимайте места.

Заработал двигатель, все мелко задрожало.

– Хотелось бы сначала выпить еще пива.

Как только он шагнул к бару, плавучий дом двинулся вперед, и Скотт едва не сел на ковер. Кто-то взял его под локоть и поддержал; оказалось, что это Рики Лерой.

– «Ложиться» еще слишком рано! – весело сказал хозяин. – Вы сказали, ваша фамилия Смит. Полагаю, вы не имеете отношения к Оззи?

– Вообще-то, – ответил Скотт, сделав еще шаг и облокотившись на бар, – как раз наоборот. Он мой отец. «Миллер», пожалуйста, – обратился он к тучному бармену.

– Он не смог выбраться сегодня?

– Благодарю, – сказал Скотт, принимая высокий стакан от толстяка. – Хм-м-м… О, нет; он никогда не соглашается играть на воде.

Лерой благосклонно усмехнулся.

– Что ж, в таком возрасте суеверия простительны.



Когда Лерой рассыпал по зеленому сукну карты лицом вверх, у Скотта перехватило дыхание.

Сверкавшие ярким золотом, красным и морской лазурью необычно большие карты словно вторгались насильно, через сетчатку единственного глаза, ему в мозг, пытаясь выбить оттуда все воспоминания, мнения и убеждения, служившие каркасом его взрослой жизни, чтобы образы карт могли утвердиться в давным-давно приготовленных идеально подходивших для них гнездах.

Ноздри раздражали запахи нагретого металла и одеколонов, и внезапно ему померещилось, что снаружи идет дождь, и кто-то запел песню «Сынок». И в памяти у него мелькнуло ухмыляющееся лицо джокера, глядевшего на него почему-то из тарелки с рагу из лобстера.

В нем щелкнул какой-то замок – то, что было заперто, не открылось, а лишь перестало быть запертым, – и он вдруг вспомнил мимолетом ночь, случившуюся девять лет назад, и крохотную девочку, которую он восемь часов держал на руках, пока Оззи вез их домой через пустыню Мохаве.



Он несколько раз глубоко вдохнул, дрожащими пальцами зажег сигарету и отхлебнул пива.

Потом посмотрел на других игроков, сидевших вокруг стола. Потрясены были, похоже, все, а один даже поднес к глазам носовой платок.

Лерой собрал карты, перевернул колоду лицом вниз и начал тасовать.

– Анте – сто долларов, джентльмены, – объявил он.

Скотт выкинул прежние мысли из головы и сунул руку в карман.



Игра «Присвоение» подразумевала активное действие. Кажется, никто не хотел бросить карты до начала «спаривания», теряя таким образом шанс продать свои четыре карты или купить еще одну выгодную четверку.

К тому времени, как дело подошло к «спариванию» первой «руки», банк составил девять тысяч сто долларов. Это в пять раз превышало ставку Скотта, и у него оставалось только семьсот.

Он получил втемную рыцаря чаш и шестерку мечей и в открытую рыцаря мечей и шестерку жезлов. Когда пришла очередь аукциона для его карт, цена подскочила до восьми сотен, но при раздаче он увидел рыцаря еще в одной «руке» и решил выждать и поторговаться за нее. «Прикупить до “полной лодки”», – подумал он.

Но обладатель рыцаря купил «руку» раньше, чем торговля дошла до его карт. Его «рука» была теперь «зачата» и продаже уже не подлежала.

Для аукциона оставалось пять «рук», но ни в одной из них не было видно ничего полезного для Скотта, и он подумал, что, наверно, стоило взять восемьсот, пока была возможность.

А потом он еще слишком долго протянул, пока кроме его «руки» не осталось лишь два неинтересных набора карт.

– Хочу продать, – сказал он двоим игрокам.

Те взглянули на две его вскрытые карты.

– Дам две сотни, – сказал тощий мужчина в ковбойской шляпе.

Второй улыбнулся на эти слова.