Последний шанс

– Увидимся в палатке бабушки Энигмы. Значит, только чашку чая?

– Ну и еще, может быть, кусочек пирога. Он не такой вкусный, как у Конни, но, по крайней мере, испечен строго по рецепту.

Роза уходит сквозь толпу. Если смотреть сзади, в длинном черном пальто и с волосами, закрытыми шляпой, она совсем не выглядит такой уж древней. Может быть, ей и нужна трость, но она не утратила плавной походки танцовщицы, которую Грейс помнит с юности.

Грейс вынимает из кармана джинсов записку, которую оставила ей Марджи.

Дорогая, я тщательно проверила меню вечера Годовщины и просто хотела напомнить, что ты можешь есть все, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ:

1) ТАЙСКИХ ШАШЛЫЧКОВ ИЗ КУРИЦЫ ПОД АРАХИСОВЫМ СОУСОМ (что и так вполне очевидно!);

2) МАЛЕНЬКИХ БИСКВИТОВ С ПАРМЕЗАНОМ (осторожно, там КУНЖУТ!);

3) а также ПИРОЖКОВ САМОСА (прикинь, они добавили туда ГРЕЦКИЕ ОРЕХИ!).

Развлекайся, дорогая. Надеюсь, бабушка Энигма займется малышом, пока ты раскрашиваешь лица ребятишек. Не слишком утомляйся!

С любовью, тетя Марджи.



P. S. Знаю, ты рассердишься, но не могу сдержаться. Просто хочу посоветовать тебе надеть на Джейка ту красную шапочку, чтобы не замерзли его маленькие ушки. Знаю! Извини! Дебора ужасно разозлилась, когда я посоветовала надеть Лили шапочку. Так что, если ты отреагируешь точно так же, я не обижусь. Жду не дождусь возможности рассказать тебе о нашей «вечеринке», правду о которой я хранила в секрете. Ты от души повеселишься, это уж точно.



Грейс не хочет, чтобы Маргарет винила себя, да она и не станет – конечно, не станет, и все скажут ей: «Ах, Марджи, у бедняжки в кармане была твоя записка. Это совершенно ясно! Наверное, она отвлеклась и забыла. Ужасная трагедия, но это просто несчастный случай». Правда, Кэллум наверняка возразит: «Ничего подобного, Грейс никогда не забывала об этом». А ведь и впрямь, Грейс не съест ни грамма пищи, приготовленной другими, предварительно тщательно все не проверив. Иногда, даже после того, как в ресторане ее заверят, что ни орехов, ни семечек нет и в помине, она поднесет кусочек к носу и понюхает, словно собака-ищейка. И если вдруг почувствует какое-то щекотание в горле или если ей померещится ложка для размешивания, покрытая дрожащими золотистыми каплями смертоносного кунжутного масла, Грейс положит кусок обратно на тарелку и скажет: «Ммм, пожалуй, я не буду рисковать». В таких случаях Кэллума приходится удерживать: он рвется отправиться на кухню и схватить шеф-повара за горло, требуя объяснений. Иногда он говорит официантке: «Жизнь моей жены зависит от вас», и звучит это так мелодраматично и мило. Он ужасно злится, когда Грейс забывает взять с собой ампулы эпипена, и если они идут ужинать, то перед выходом из дому заставляет жену вынуть их из сумки и продемонстрировать ему. Но никто не удивится тому, что Грейс не захватила с собой лекарство на вечер Годовщины. Поначалу Кэллум очень расстроится, для него это станет настоящим шоком, но в глубине души он поймет, что ему и ребенку гораздо лучше с Софи.

Софи будет разговаривать с ним о музыке, танцевать с ним, виляя бедрами, дергая плечами и двигаясь по-женски грациозно, а не как вырезанная из картона фигура. Софи органично вольется в громадный круг друзей Кэллума. Она будет посещать эти шумные, веселые, хмельные вечеринки с барбекю, и ее не будет мутить. И уж она не станет весь вечер сидеть в кресле в уголке, крепко зажав в руке бокал и беспокоясь, что все считают ее заносчивой стервой. О нет, Софи будет порхать от группы к группе, смеясь, тараторя и вызывая у всех доброжелательные улыбки. Она запомнит имена всех взрослых и детей. Она будет подолгу непринужденно болтать по телефону с очаровательной мамой Кэллума, искренне восклицая: «Привет, Дорис, я очень рада!» Она полюбит Джейка, как и следует хорошей матери, будет отмечать его дни рождения и азартно болеть за приемного сына на трибуне футбольного поля. Она станет заливаться краской, хихикать, и Джейк вырастет на фут выше ее. Он обнимет ее и скажет друзьям: «Познакомьтесь, это моя мама». Его дорогая мамочка. И люди будут только изредка вспоминать о Грейс, говоря: «О-о, какая ужасная трагедия».

Сейчас Джейк с бабушкой Энигмой, на нем красная вязаная шапочка. Он тепло одет, ухожен и накормлен. Дома в морозилке одиннадцать лазаний и десятки бутылочек сцеженного грудного молока, все белье выстирано и поглажено. Софи уже здесь – пригожая розовая фея ожидает своей очереди, чтобы заменить ее. Грейс делала все, что в ее силах, но этого оказалось недостаточно: она так ничего и не почувствовала. Какое восхитительное облегчение она испытает, какое освобождение: это будет словно инъекция болеутоляющего для измученного организма, словно прохладная трава для босых ног после раскаленного песка, словно целительный сон после долгого, изнурительного дня.

Грейс оглядывается по сторонам и видит повсюду лишь улыбающихся детей с лицами Мелли, танцовщицы из музыкальной шкатулки, и Габлета – ее собственные творения насмехаются над мыслями художницы о счастье. Ей кажется, что одни только дети разгадали ее жалкую сущность. Она видит, как сквозь краску сияют их глаза, словно говоря ей: «Да, сделай это, Грейс, сделай, уже пора».

– Прощайте, все! Пока! До свидания!

Габлет Макдаблет помахал всем друзьям из окна космического корабля, но никто даже не поднял головы.

И даже Мелли, танцовщица из музыкальной шкатулки, не провожала его. Все они были заняты игрой.



Рон бежит к пристани. Он собирается поехать на водном мотоцикле, а это значит, что его одежда промокнет. И пусть только таксист в Гласс-Бэй попробует отказаться вести мокрого пассажира. Рон схватит его за горло и пригрозит, что убьет, или отдаст ему все деньги из бумажника со словами: «Послушай, приятель, отвези меня в „Хилтон“. Там моя жена развлекается с каким-то богатым волосатым типом по имени Рон, но Роном на самом деле зовут меня. Вот, блин, бывает же такое!».

Он пообещает таксисту, что оплатит штраф за превышение скорости. В двойном размере. Нет, в тройном.

Можешь сам приехать и посмотреть. Это что, было сказано всерьез? А вдруг Марджи попала в какую-то секту, где практикуют… как же это называется: фетишизм? мазохизм? шведская семья? Говорят, сейчас в моде всякие извращения. Рона колотит от одной только мысли об этом. Ему нравится нормальный, естественный австралийский секс с женщиной, собственной женой, которая не должна спать ни с кем, кроме него. И после этого они должны обняться и уснуть в своей супружеской постели. Вот так: просто и чертовски здорово. Почему он раньше не ценил этого?

Подбегая к воде, Рон видит, что навстречу ему в лунном свете идет знакомая фигура.

– Ты? – изумленно спрашивает он. – Что ты здесь делаешь?





* * *


Софи решила, что все на острове уже насытились сахарной ватой, и упаковала свою машину. У всех детей теперь повышенный уровень сахара в крови. С этими ярко раскрашенными лицами они похожи на миниатюрных демонов, и ребятишки постарше бегают повсюду дикими стайками, издавая странное рычание. Разве детям не пора спать? Джаз-банд Кэллума сложил инструменты, и в динамиках грохочет латиноамериканская музыка. Уличные артисты закончили свое выступление. Софи видит двух страстно целующихся клоунов.

Софи снимает крылышки и надевает поверх платья джинсовую куртку. Чуть раньше она собиралась где-нибудь перекусить, но, как ни странно, потеряла аппетит. Ей только хочется еще глинтвейна – она пьет его как воду. Чем больше Софи пьет, тем больше ей нравится этот напиток. В голове у нее немного шумит.

Так забавно, что оба потенциальных кандидата самоустранились с интервалом в полчаса. О-о, это такая потеха! Девчонки попадают от хохота. На основе ее жизни можно снять ситком. Софи хихикает, но это больше похоже на всхлипывание. Или даже на рыдание.

Дело в том, что это не только смешно, но и унизительно. Потому что Софи считала себя такой крутой и неотразимой, ведь ею интересовались сразу двое мужчин, а она сама особенно не интересовалась ни одним из них. Ей вдруг показалось, что у нее куча времени. Стоит лишь возгордиться, как тебя тут же обязательно поставят на место.

И вот она опять одинока, и ей без малого сорок. Очень-очень одинока, и ей совсем скоро исполнится сорок. Замужество ускользнуло, и мечты о детях уплыли между ее неловкими, жадными пальцами. Все надо делать вовремя. И теперь у нее никогда не будет крошки Лили или крошки Джейка. На смертном одре Софи спросит себя: «Что я сделала для человечества?» И станет вспоминать о своих достижениях на посту начальника отдела кадров. Вокруг нее соберутся благодарные члены Комитета по контролю морального состояния сотрудников. Единственный человек, который, очевидно, в нее влюблен, – это Томас, но он женат на другой. А единственный человек, в которого она сама влюблена, – это Кэллум, но он тоже женат на другой.

– Софи.

– Ха! Я как раз о тебе думала.

Софи поднимает глаза на Кэллума, чувствуя, что ее непреодолимо тянет к этому человеку, как металлическую стружку к магниту. Чтобы намертво не приклеиться к его груди, ей приходится упереться каблуками в землю.


– Неужели? И что же именно?

– Я думала… – Черт! Она совершенно не представляет, как закончить фразу.

Но похоже, Кэллума это не смущает. Он оживленно сверкает глазами:

– Может, ты хотела потанцевать со мной?

– Забавно! Именно об этом я и думала!

Кэллум подает ей руку, и Софи берет его за ладонь. В ее крови бурлит безумная радость.

Кэллум наклоняется к ней с широко распахнутыми глазами и спрашивает:

– Глинтвейн сегодня удался, правда?

– О-о! – с трепетом отвечает Софи. – Он просто бесподобен.





* * *


Роза направляется к палатке Энигмы. Сама не зная почему, она тревожится за Грейс. Что-то в выражении ее лица смущает Розу. Какое-то оно безучастное, даже пустое. Кого же оно ей напоминает? О господи, точь-в-точь такое лицо было у того парня, Дженкинса, которого она видела на свадьбе Доры после войны. Ну и глупости же порой приходят ей в голову! Грейс вовсе не страдает военным неврозом! И не собирается совершить глупость!

Тот парень, Дженкинс, повесился в гараже.

Вероятно, дело в том, что Роза всегда немного волновалась за Грейс. С того самого дня, когда Лаура вернулась из роддома домой и вручила новорожденную дочь Саймону со словами: «Вот. Теперь сам с ней и возись. Это ведь ты очень хотел ребенка».

Роза внушает себе, что у Грейс все хорошо, просто замечательно! У нее замечательный муж – Кэллум обожает Грейс, это все видят – и прекрасный ребенок.

Музыка играет чересчур громко. У Розы болит спина. Кто-то натыкается на нее.

– О господи! Извините, пожалуйста!

Потом этот человек исчезает в толпе.

Нынче празднование Годовщины происходит как-то очень уж бурно. У каждого в руках стакан глинтвейна, он сегодня прямо нарасхват, хотя, на вкус Розы, в нем многовато лимона и не хватает мускатного ореха. Когда она наконец входит в палатку младенца Манро, то видит восседающую в кресле с видом важной дамы Энигму, которая указывает на кого-то пальцем. Здесь также Вероника со своей новой подружкой. Та держит на руках Джейка. Кажется, все ведут оживленный разговор с неким мужчиной, одетым, о боже, в желтую футболку. Это же Псих! Очевидно, он все-таки нашел Веронику. Подойдя ближе, Роза видит, что он держит в вытянутых руках какую-то странную урну. Псих объявляет:

– Это прах Элис Манро. Моей матери, Элис Манро.

Вероника открывает от удивления рот, да так и забывает его закрыть.

Энигма от души хохочет:

– Ну не знаю, чей это прах. Но, уверяю вас, точно не Элис Манро!

– Господи, только этого нам не хватало! – произносит рядом с Розой знакомый голос.

Роза оборачивается и изумленно спрашивает:

– А ты что здесь делаешь?





* * *


Рон с ревом мчится по реке на водном мотоцикле. Он поедет с Марджи в отпуск в Тасманию на микроавтобусе с прицепом. Он наконец-то повесит на террасе эту ужасную гравюру, изображающую младенца в цветочном горшке. Он впредь будет более терпеливым с тещей, он разрешит Марджи смотреть это дурацкое шоу в воскресенье вечером, он будет устраивать пикники и присобачивать рождественские фонарики на водосточные желоба. Ему столько всего надо спросить у жены: «Ты по-прежнему тоскуешь по своему отцу, даже не подозревая, что и я ведь тоже по нему скучаю? Ты по-прежнему пишешь письма родителям пропавших детей, думая, что я об этом не догадываюсь? Ты по-прежнему знаешь наизусть слова всех песен Бадди Холли? Как ты считаешь, наши дети нормальные?» Господи Исусе, неужели Вероника пыталась ему сегодня сказать, что она лесбиянка?





* * *


– Я думала, ты в Турции! – говорит Роза.

– Я решила вернуться домой пораньше, – отвечает Лаура.