Последний шанс

Но не настолько же?

Да, конечно, нервные.

Это совершенно нормально.

Я совершенно нормальная. Я молодая мать, севшая за стол выпить чашку чая.

Она снова пробует нарисовать знакомые черты Габлета. Он смотрит на нее с новым выражением, холодным и безучастным.

Прежде с ней такого не случалось. Работа над книгами о приключениях Габлета всегда доставляла Грейс столько радости. Вдохновения у нее было в избытке, не хватало только времени.

Грейс работала над книгами про Габлета Макдаблета уже больше четырех лет. Все началось с незамысловатых картинок. Разговаривая по телефону, она рисовала что-то в ноутбуке, и появился этот озорной эльф. Он понравился Грейс, и она, долго не раздумывая, сочинила смешную историю о первом дне Габлета в школе. Потом Кэллум втайне от жены отослал сказку в издательство детской литературы, и там на удивление быстро согласились напечатать ее в иллюстрированной книге в твердой обложке, предназначенной для детей от трех до пяти лет. Пока что Грейс не заработала достаточно денег, чтобы отказаться от довольно скучной работы графического дизайнера в солидной компании. Сочинение иллюстрированных историй для детей не приносит особых доходов, если только автор не феноменально успешен, и, кроме того, на написание каждой из двух книг про Габлета у нее ушло по два года. «Два года!» – недоверчиво и немного насмешливо скажет обыватель. Можно подумать, Грейс должна была выдавать по одной книге каждые две недели! А ведь каждая иллюстрация – это почти картина маслом, кропотливая работа, которую один щедрый критик назвал совершенным произведением искусства.

После издания первой книги Грейс пригласили в местный детский сад – почитать о приключениях Габлета группе сидящих на полу, ерзающих четырехлеток. Она очень нервничала. В присутствии малышей Грейс чувствовала себя огромной и неуклюжей, не зная толком, каким тоном с ними беседовать, и стараясь не говорить с ребятишками как с умственно отсталыми или глухими. Когда подруги неожиданно (непонятно зачем!) подносили телефонную трубку к ушам своих сопящих чад, чтобы те поговорили с тетей Грейс, она чаще всего молчала. А чего, интересно, мамаши от нее ожидали? Что она скажет что-нибудь вроде: «Ну, чем ты занимался в последнее время?» Или: «Я слышала, ты только что научился ходить, да? И как у тебя, хорошо получается?»

Грейс была убеждена, что не понравится дошколятам. Она почему-то вообще обычно не нравилась людям. Подруги всегда доверительно сообщали ей свои впечатления от первого знакомства: «Ты казалась такой холодной и неприветливой». Вероятно, дети, в отличие от взрослых, не станут скрывать свою неприязнь. Наверное, они будут свистеть и шикать. А может быть, ребятишки все разом набросятся на нее, как бешеные крысята. Кто знает, что они натворят? Это ведь существа другого сорта.

Когда Грейс читала четырехлеткам истории собственного сочинения, ей казалось, что это звучит нелепо, но тут она услышала первый смех. Это было то место, где Габлет прыгает, как на трамплине, вверх-вниз на мамином вкусном пироге с тыквой. Дети были в восторге. Один мальчик встал, чтобы показать, как он будет прыгать в подобной ситуации. Воспитательница, сидевшая в заднем ряду, словно догадываясь, что Грейс нервничает, подняла вверх большие пальцы, а дети, усевшись на места, в ожидании следующего смешного эпизода обратили к гостье любопытные мордашки с сияющими глазенками. Так вот что люди видят в детях.

Грейс закончила чтение, и, когда воспитательница спросила детей, есть ли у них вопросы, поднялся лес рук, и каждый тянул свою повыше.

– Габлет потому все время проказничает, что ему не нравятся его остроконечные ушки, да?

– А захочет Габлет прийти ко мне в гости? Думаешь, он будет прыгать на пироге? Мама очень на него рассердится!

– Габлет смешной, когда шалит! Я так смеялась! Я смеялась целых сто часов!

– В тот раз, когда мама Габлета за плохое поведение отослала его на Луну, а он позвонил Мелли, и они убежали на Марс – представляешь, это случилось и со мной тоже! Но знаешь что, это было не взаправду! Это был сон!

Слова клиента о том, что генеральный директор высоко оценил ее дизайнерские идеи, не шли ни в какое сравнение с истинным удовольствием, которое испытала Грейс от заявления четырехлетней девочки: «Я смеялась целых сто часов!»

Так что в тот день она решила, что хочет заниматься только книгами про Габлета. Когда Грейс забеременела и мать предложила им временно пожить в ее доме на острове, они с Кэллумом разработали за ужином перспективный план на дальнейшую жизнь.

Грейс оформит в своей компании декретный отпуск (в надежде, что ей не придется туда вернуться). Когда ребенок (забавно было думать, что у них действительно скоро появится настоящий ребенок, самостоятельное существо) будет спать, она сможет спокойно работать над третьей книгой про Габлета и к концу года закончит ее. А Кэллум найдет частных учеников и станет подрабатывать репетиторством. Строители продолжат работу, и их дом мечты в Голубых горах будет построен задолго до возвращения Лауры из заморского путешествия. За два года они накопят денег, и Кэллум сможет открыть свою музыкальную школу для взрослых. Они станут разумно вкладывать инвестиции. Они будут принимать мультивитамины и каждый день пить свежевыжатый сок: морковный, сельдерейный и яблочный. (Им придется купить соковыжималку.) Они станут здоровыми, счастливыми и успешными. У них родится еще один ребенок. Может быть, даже два! Почему бы и нет? Пока все выглядит совершенно не сложным!

Кэллум записал все это в блокнот. А Грейс проиллюстрировала каждый пункт забавными картинками. На ужин в тот вечер у них была утка под соусом. И они легли спать, вполне довольные собой.

Вспоминая тот вечер, Грейс плотно заштриховывает лист блокнота. Их планы были такими банальными, разве нет?

Она вспоминает, как надавливала рукой на свой живот, чтобы ребенок толкнулся в ответ, и как радовались они с Кэллумом в предвкушении грядущих перемен. Чем же отличается ее воображаемая жизнь от реальной? Все идет по плану. Ребенок спит, а она сидит за обеденным столом, приготовившись поработать над Габлетом, однако все вдруг кажется банальным и бессмысленным, на нее накатывает привычная тоска.

Габлет? Не такая уж оригинальная книжка с картинками, которая не слишком хорошо продается на переполненном книжном рынке и не приносит особых денег.

Ее замужество? Грейс вспоминает, как потеряла голову при первой встрече с Кэллумом. Ну не дура ли она была: «Ах-ах, я так его люблю!» Действительно ли она испытывала эти чувства? Господи, он всего лишь неопрятный мужчина, который не так уж много помогает жене по дому, у которого начинает отрастать брюшко и по утрам ужасно пахнет изо рта. Мужчина, неизменно уверенный в том, что он всегда прав, и это выводит Грейс из себя.

Она вслух произносит: «Милая, нельзя быть такой стервой!»

И вспоминает тот день, когда впервые позвонили из издательства по поводу Габлета. «Это тебя», – сказал тогда Кэллум, с трудом пряча широкую улыбку. Заинтригованная, Грейс взяла трубку, и муж внимательно следил за выражением ее лица, пока не увидел радость, и в тот же миг закружился по кухне в буйном победном танце.

Как может она не любить Кэллума?

Да нет же, она любит его. Конечно любит.

Заплакал ребенок. Грейс смотрит на часы. Ну надо же, опять прошло два часа, а она и не заметила.

Нет, с ней определенно что-то не так.





Глава 15




Из теплого зала ресторана Софи смотрит на толпы людей, которые снуют взад-вперед по набережной, наклонив голову под порывами свежего ветра. Ничем не примечательная пара в черных пальто, взявшись за руки, спешит куда-то и постепенно трансформируется в знакомые фигуры ее родителей – словно бы это спецэффект в кино. Софи невольно улыбается, пытаясь взглянуть на них глазами постороннего человека. Обыкновенные люди среднего возраста, явно супруги, модно одетые, довольные и несколько беспечные, как отпускники. Оба невысокого роста, отчего хорошо смотрятся вместе. Женщина останавливается и что-то показывает жестами – рубит воздух ладонями. Мужчина пожимает плечами, хватает ее за руку и тянет в сторону ресторана. Софи с облегчением улыбается. Она собирается прочитать родителям письмо тети Конни, и пусть они решают, как ей лучше поступить.

Софи смотрит, как родители с раскрасневшимися лицами входят в дверь и снимают пальто. На отце элегантный серый костюм и малиновый галстук. На круглом лице старомодные очки в золотой оправе. Помогая жене раздеться, он одаривает ее чарующей улыбкой. Мать, одетая в трикотажное синее платье, смотрится в большое зеркало, пытаясь пригладить непокорные вьющиеся волосы, которые растрепались от ветра. Они болтают с метрдотелем как с добрым старым другом. До нее доносятся взрывы смеха. Родители Софи всегда так действуют на окружающих.

Наконец оба смотрят в сторону Софи, и она поднимает руку. Папа и мама одновременно расплываются в улыбке, как будто не видели дочь несколько месяцев, а не всего пару недель. Подруга Софи Клэр, впервые встретившись с семейством Ханивел, сказала: «Теперь я понимаю, почему тебя все любят. Тебя всегда обожали. Ты ждешь от окружающих этого обожания, и вот результат».

«И ничего я не жду обожания, – смутившись, ответила Софи, хотя вполне возможно, что теория подруги была справедливой. – И вообще, все родители любят своих детей».


«Но не так, как твои любят тебя, – возразила Клэр. – Это что-то запредельное».

– Привет, милая! – восклицает мать. – Какая у тебя потрясающая блузка! Только взгляни на мои волосы. Ну и видок, будто меня казнили на электрическом стуле. – И для пущей убедительности она таращит глаза и трясет головой.

– Привет, Софи, – говорит отец. Он выдвигает стул для жены и целует дочь в щеку. – Наше опоздание полностью на совести твоей мамы. Еще не пила? Два очка долой? Пожалуй, освещение здесь слишком тусклое. Я тебя почти не вижу.

Каждый третий четверг месяца отец Софи приглашает жену и дочь в очередной ресторан, который предварительно выбирает с особой тщательностью. Семейство Ханивел питает слабость к хорошей кухне. Они составили собственный рейтинг ресторанов Парижа, Лондона, Нью-Йорка и, разумеется, Сиднея. Это одно из их совместных семейных увлечений, наряду с походами в оперу, игрой в скрабл и просмотром по телевизору реалити-шоу.

Гретель, мама Софи, любит рассказывать знакомым о том, как они, бывало, брали с собой в рестораны маленькую дочурку. Чтобы девочка доставала до стола, ее сажали на две подушки, и она с важным видом «читала» меню, которое было в два раза больше ее самой. Официанты готовили для Софи коктейли такого же цвета, как у мамы, и она делала вид, что курит леденец на палочке, как родители, понарошку пуская дым изо рта («маленькая актриса»), но Гретель обычно опускает эту часть рассказа, чтобы слушатели перестали охать и ахать. Вообще-то, мама огорчается, представив, какое количество сигарет они выкурили в присутствии дочери. И теперь стоит только Софи немного закашляться, как она тут же хватает мужа за руку: «Послушай только! Это называется пассивное курение! И о чем мы только думали? Наверное, навредили ее бедным маленьким легким!»

Отца Софи зовут Ганс. Ганс и Гретель. В юности общие друзья решили для прикола свести их и подстроили встречу. Ганс и Гретель сначала противились, но в тот самый момент, когда с противоположных концов катка «Принц Альберт-парк» их одновременно заметили ухмыляющиеся друзья, оба неожиданно и бесповоротно влюбились. Будь это фильм, сцена пошла бы в замедленном темпе и Ганс и Гретель под романтический саундтрек заскользили бы по льду прямо в объятия друг друга. В реальной жизни дело обстояло несколько иначе: поскольку ни один из них прежде не стоял на коньках, парень с девушкой, дико размахивая руками, храбро ринулись через каток на негнущихся ногах, встретились посередине, поздоровались за руку и одновременно рухнули на лед.

«Я ударилась копчиком, – вспоминала Гретель. – Было жутко больно, но от счастья я чувствовала себя немного пьяной. Я поняла, что это судьба, и поняла, что Ганс тоже обо всем догадался. Я быстро взглянула на часы, чтобы запомнить точный момент, когда впервые повстречала своего будущего мужа. Это случилось в двадцать минут третьего пополудни, одиннадцатого июня тысяча девятьсот шестьдесят второго года».

И не имеет значения, сколько раз Гретель рассказывает Софи эту историю, обе они в конце неизменно всхлипывают. Их легко растрогать. Ведь обе они – и мать, и дочь – вообще склонны ко всему романтическому: романтическим комедиям, романам эпохи Регентства и даже к романтической рекламе.

Роман Ганса и Гретель еще не окончен: с тех самых пор они живут дружно и счастливо. Единственное, что омрачает счастье, – это что Софи оказалась единственной их дочерью. Вообще-то, Ганс и Гретель собирались обзавестись дюжиной наследников, однако этим планам осуществиться было, увы, не дано. «Ничего, – бодро говорит ее мать, – зато мы с первого раза сорвали джекпот: вон какая у нас замечательная доченька!»

Софи кажется, что у ее родителей должен был быть целый выводок чумазых крикливых ребятишек. Мама бы безмятежно восседала за уставленным едой столом, раскладывая по тарелкам огромные порции питательной запеканки, ероша вихры одного отпрыска и шлепая по пальцам другого. А папа ловко переворачивал бы на барбекю сосиски, успевая в промежутках подбрасывать в воздух соседских детишек, как жонглер шары, и потешая гостей репликами вроде: «Ты чей? Вроде бы у меня такого не было?» Сама Софи была бы идеальной старшей сестрой – доброй, любящей, строгой, но справедливой. Она позволяла бы младшим сестренкам изредка пользоваться своей косметикой, рассудительно давая им советы, как лучше держать себя на свидании. Она возила бы младших братишек на футбол и помогала бы им делать уроки. Будь она старшей сестрой, она, вероятно, не краснела бы столь мучительно.

Но, увы: вместо воображаемой большой семьи в реальности есть только Ганс, Гретель и Софи. Словно три гостя на вечеринке, куда больше никто не пришел, они стараются создать впечатление большой, шумной группы, и это им так хорошо удается, что многие хотели бы к ним присоединиться. Окружающие всегда отмечают, насколько они сплоченная семья, как весело они проводят время и как похожи на трех лучших друзей. Когда Софи была маленькой, ее приятелей до глубины души изумляло то, что она приглашала маму с папой в игру. Она считала всех родителей просто детьми большого размера. Как же она краснела, когда ей указывали на эту ошибку. («Маму нельзя пускать в наш домик, Софи. Она не может с нами играть. Это как-то… странно».)

В этот четверг Ханивелы решили опробовать новый ресторан на набережной, с окнами от пола до потолка, из которых открывается вид на белые паруса Оперы, напоминающей гигантскую, отлитую из золота скульптуру. Все трое сидят в гробовом молчании, изучая увесистое меню в твердой обложке и в нерешительности перелистывая страницы. Потом откладывают его, сосредоточенно хмурятся, снова берут и продолжают листать. Наконец, сцепив пальцы над меню, каждый озвучивает свой выбор, словно объясняет сложную математическую формулу.

– Конфи из форели, выловленной в Тасмановом море, – объявляет Гретель. – А потом еще маринованные креветки с папайей, огурцом и черемшой.

Муж и дочь в восхищении качают головой. Теперь очередь Софи.

– Салат из морских гребешков. И затем – если ты думаешь, папа, что я закажу семгу, то ошибаешься – равиоли из омара, а на гарнир – помидоры с базиликом и оливковым маслом!

– Нет, только не это! – Отец подносит ладонь ко лбу. – Я тоже выбрал равиоли!

– Бери снова меню, дорогой, – говорит Гретель.

У них существует негласное правило: никогда не заказывать одинаковые блюда. Правило несправедливое, потому что Ганс всегда галантно настаивает на том, чтобы первыми выбирали жена и дочь.

Испустив театральный вздох и сжав нижнюю губу двумя пальцами, он снова нацепляет очки на нос и углубляется в меню. Тем временем мать Софи слегка откидывается на стуле, и лицо ее принимает застывшее выражение. Это означает, что внимание Гретель привлек разговор за соседним столиком. Она, как и дочь, большая любительница подслушивать.

Софи смотрит, кто же заинтересовал маму. Это явно семейная компания. Бабка с дедом, дочь и зять – или сын и невестка (это Гретель выяснит через несколько минут), а также ребенок в коляске, неслышный и невидимый. По тому, как они все сидят – немного скованно, с повернутой к коляске головой, – Софи заключает, что малыш родился совсем недавно.

Плохо, конечно, что у Софи нет братьев и сестер. Теперь ее родителям за шестьдесят, и они давно могли бы стать дедушкой и бабушкой. У матери Софи есть приятельницы, с которыми они уже лет двадцать играют в теннис, и Гретель – единственная в этой компании еще не бабушка. Софи нестерпимо думать о том, как ее мать вежливо выслушивает хвастливые рассказы этих женщин о внуках (а у ее единственной дочери между тем нет даже возлюбленного). Хуже всего то, что родители никогда не давят на нее. Никогда не задают бестактные вопросы вроде: «Ну что, никого себе не завела?» Софи чувствовала бы себя менее виноватой, если бы Гретель была похожа на мать ее подруги Клэр, которая буквально изводит дочь, обвиняя беднягу в том, что та назло ей специально не заводит детей.

– Салат из моцареллы и перца чили, а также телячья нога, тушенная на медленном огне, если кого-то это еще интересует. – Ганс закрывает свое меню. – Твоя очередь выбирать вино, Софи.

Гретель наклоняется вперед и понижает голос до хриплого шепота тайного агента.

– Первый выход в свет с новорожденным, – сообщает она Софи. – Свекровь скоро доведет невестку до слез.

– Потрясающе! – Ганс не одобряет привычку жены и дочери подслушивать. – Тебе не кажется, что нас это совершенно не касается?

– О, мне действительно очень жаль, – чопорно, словно английская королева, произносит Гретель. – Сие есть проявление крайней невоспитанности с моей стороны.

– Вынужден с этим согласиться, – строго говорит Ганс, хотя Софи понимает, что он пытается сдержать смех.

Никто громче Ганса не смеется над репликами жены, в которой явно пропал талант пародиста.

Софи наблюдает за родителями, и в груди у нее вдруг появляется неприятное ощущение, похожее на изжогу. Проходит несколько секунд, и она понимает, что это, в сущности, зависть. Она со стуком ставит на стол бокал с водой. Да, это уже не шутки! Вчера в спортзале она тренировалась на беговой дорожке, смотря на экране тренажера документальный фильм. Там рассказывалось о женщине, у которой не было рук и ног, но которая тем не менее сумела освоить скейтборд. Трогательная история о мужестве, проявленном перед лицом ужасных испытаний. Но, сдерживая слезы сочувствия, Софи на миг испытала укол зависти. А почему? Да потому, что у этой самой женщины имелся симпатичный (с руками и ногами) муж! В качестве наказания для себя и чтобы выразить признательность своим не особенно длинным, но прекрасно функционирующим ногам, Софи двадцать минут сверх нормы тренировалась на беговой дорожке. И все же ей так и не удалось окончательно избавиться от этой мысли: если уж безногая и безрукая женщина на скейтборде смогла найти мужчину, значит она, Софи, делает что-то совсем уж неправильно! А как, интересно, та женщина с ним познакомилась? Потянула за штанину, когда ехала мимо него на скейте в ночном клубе?

И вот пожалуйста, теперь еще хуже: она завидует собственным, горячо любимым родителям. Все-таки Софи – очень плохой человек. Избалованный единственный ребенок.

Она говорит:

– Хотите послушать письмо тети Конни?

– Да, конечно! – Родители моментально обращаются в слух.

Она вынимает из сумки письмо, откашливается и читает:

– «Милая Софи…»



И тут, словно она ожидала именно этого сигнала, около их стола появляется официантка.