Последнее письмо от твоего любимого

Энтони пошел по тропинке, освещенной установленными в клумбах фонариками. Где-то далеко в ночном море мерцали огни кораблей.

Ветер донес с террасы отзвуки приглушенных голосов:

— Интересный парень, — сказал Монкрифф, но по тону было ясно, что он, мягко говоря, придерживается иного мнения.

— Вот самодовольный хлыщ! — пробормотал себе под нос Энтони.

— Мистер О’Хара? Можно мне с вами?

Слегка покачиваясь, Энтони обернулся и увидел Мариетту. Она стояла перед ним в накинутом на плечи кардигане, сжимая в руках сумочку.

— Я знаю, как дойти до города. Есть горная тропинка, можем пройти по ней. Мне почему-то кажется, что один вы обязательно заблудитесь, — заявила девушка, беря едва держащегося на ногах журналиста под руку. — Нам повезло, что сегодня чистое небо. В свете луны хотя бы будем видеть, куда идем.

Сначала они шли молча.

Прислушиваясь к шуршанию песка под ногами, Энтони зацепился за невысокий лавандовый куст и тихонько вздохнул. Несмотря на чудесную погоду и очаровательную спутницу, ему вдруг стало отчаянно тоскливо. Он и сам плохо понимал отчего.

— А вы не очень-то разговорчивы, мистер О’Хара. Вы там еще не заснули? — спросила Мариетта под доносящийся со стороны виллы смех.

— Скажите, а вам нравятся такие вечера? — ответил вопросом на вопрос журналист.

— Милый дом, — пожала плечами она.

— Милый дом. Это и есть ваш критерий того, насколько удачно вы провели вечер, мадемуазель?

— Мариетта, — слегка приподняв бровь, но не обращая внимания на его резкий тон, поправила она. — Пожалуйста, называйте меня просто Мариетта. То есть вы хотите сказать, что вам вечер не понравился?

— После общения с такими людьми, — провозгласил он, вполне отдавая себе отчет, что выпил и ведет себя агрессивно, — мне хочется засунуть револьвер в рот и нажать на курок. — Мариетта хихикнула, и, заручившись ее негласной поддержкой, Энтони продолжил развивать тему: — Мужчины говорят только о том, у кого что есть. Женщины не видят ничего, кроме своих украшений. У них есть деньги, есть возможность делать что угодно или поехать куда угодно, но никто из них и носа не высунет за пределы своего ограниченного мирка. — Энтони снова споткнулся, но Мариетта успела поддержать его под локоть. — Я бы с большим удовольствием провел вечер с попрошайками, которые ошиваются около отеля «Кап». Если, конечно, типы вроде Стерлинга еще не привели все в порядок и не вывезли неугодных лиц в какое-нибудь менее бросающееся в глаза место.

— А я-то думала, вам понравилась мадам Стерлинг, — упрекнула его девушка. — В нее влюблена половина мужского населения Ривьеры… судя по всему.

— Маленькая избалованная тай-тай. Таких полно в любом городе, мадемуа… простите, Мариетта. Красива, словно кукла, и ни одной оригинальной мысли в голове, — увлекшись собственным красноречием, продолжал он, но вдруг заметил, что девушка остановилась.

Почувствовав, что тут что-то не так, Энтони обернулся и с ужасом увидел на тропинке в двух шагах от него Дженнифер Стерлинг.

Она сжимала в руках его льняной пиджак, светлые волосы серебрились в лунном свете.

— Вы забыли, — процедила она сквозь зубы, глаза сердито сверкали в голубоватом свете луны.

Энтони шагнул вперед и забрал у нее пиджак, и тут Дженнифер повысила голос:

— Прошу простить нас, мистер О’Хара, что мы так вас разочаровали. Простите нас за то, что наш образ жизни столь оскорбляет ваши нежные чувства. Видимо, для того, чтобы заслужить ваше одобрение, надо иметь черную кожу и жить в абсолютной нищете.

— Господи! — встревоженно воскликнул он. — Простите! Простите, ради бога. Я выпил лишнего.

— Это точно. В любом случае, я нижайше прошу вас не нападать на Лоренса в прессе, каким бы ни было ваше личное мнение по поводу меня и моей избалованной натуры, — отчеканила она и, развернувшись, пошла к дому.

Энтони поморщился и беззвучно выругался, и тут ветер донес до него ее последние, брошенные через плечо слова:

— Возможно, в следующий раз вы дважды подумаете, прежде чем соглашаться провести вечер в компании таких зануд, и поймете, что можно просто вежливо отказаться.





4




Ты не позволяла мне взять тебя за руку, не позволяла даже дотронуться до твоего мизинца, персик мой нежный.

Мужчина — женщине, в письме



— Мадам, я не помешаю вам, если начну пылесосить? — донеслось из коридора, и Дженнифер, заслышав шаги экономки, села на пятки. — О! Все ваши вещи… — опешила миссис Кордоза, застыв на пороге с пылесосом в руках. — Не знала, что вы решили привести в порядок комнату. Позволите вам помочь?

— Нет, спасибо, миссис Кордоза, — ответила Дженнифер, вытирая лоб и окидывая взглядом содержимое шкафа, равномерно разбросанное по всей спальне. — Занимайтесь своими делами, я просто разбираю вещи, чтобы самой знать, где что лежит.

— Как скажете, — нерешительно ответила экономка, не двигаясь с места. — Я закончу, а потом пойду по магазинам. В холодильнике есть мясная нарезка. Вы сказали, что не хотите плотно обедать.

— Да-да, этого вполне достаточно, спасибо.


Вскоре в коридоре загудел пылесос, и Дженнифер снова осталась одна. Выпрямившись, она открыла очередную обувную коробку. С помощь миссис Кордозы Дженнифер уже несколько дней в самый разгар зимы занималась весенней уборкой: доставала все с полок и из ящиков, рассматривала, перекладывала, наводила чистоту и порядок с внушающей ужас скоростью и тщательностью, запоминала, как выглядят ее вещи, — одним словом, пыталась показать дому, который упорно отказывался признавать ее, кто здесь хозяйка.

Генеральную уборку Дженнифер поначалу затеяла ради развлечения, чтобы хоть немного отвлечься от грустных мыслей о том, что она обречена играть роль, которую ей отвели. Однако со временем это занятие привязало ее к дому, помогло лучше понять, какой она была раньше и как жила. Она обнаружила письма, фотографии и детский альбом — с одной из фотографий на нее хмуро смотрела маленькая девочка с хвостиком, которая сидела на упитанном белом пони. Разглядывая старательно исписанные школьные тетради и легкомысленные, шутливые письма, Дженнифер с облегчением поняла, что многое ей действительно кажется знакомым. Как далеко была эта избалованная, всеми обожаемая и, наверное, даже испорченная девочка от женщины, в теле которой она теперь оказалась…

Она узнала о своей жизни практически все, что только возможно, но чувство потерянности, ощущение чужой жизни не исчезало. Вчера вечером после двух мартини она пожаловалась на это Ивонне.

— Дорогая, такое со всеми бывает, — ласково погладила ее по плечу подруга. — Ты себе не представляешь, сколько раз я просыпалась, смотрела на храпящего мужа, от которого так и разило перегаром, — в общем, само очарование! — и думала: «Боже мой, как я могла до такого докатиться?»

Дженнифер заставила себя улыбнуться. Ее, как всегда, никто не слушает, и остается лишь смириться с этим. На следующий день после ужина, встревоженная и расстроенная, она поехала в клинику, чтобы поговорить с мистером Харгривзом. Тот сразу же принял ее, хотя Дженнифер сочла это скорее знаком внимания к жене особо состоятельного клиента, чем профессиональным отношением к работе. Доктор сказал ей примерно то же самое, что Ивонна, однако не так образно.

— Травма головы может по-разному повлиять на человека, — сообщил он, затушив сигарету. — Одним сложно сосредоточиться, другие начинают рыдать в неподобающих ситуациях, третьи длительное время испытывают приступы агрессии. Я лечил нескольких джентльменов, которые после таких травм вдруг стали проявлять склонность к насилию. Депрессия — довольно распространенная реакция на то, что с вами произошло.

— Мистер Харгривз, но дело не только в депрессии. Я действительно надеялась… надеялась, что со временем приду в себя.

— А вы хотите сказать, что не пришли?

— Все как-то не так. Не так, как должно быть. Временами, — неуверенно улыбнулась Дженнифер, — мне кажется, что я схожу с ума.

— Послушайте меня, дорогая, — кивая, словно он слышал подобные излияния тысячи раз, заговорил доктор, — время — лучший лекарь. Я знаю, что это избитая фраза, но тем не менее это правда. Не старайтесь добиться какого-то особенного, правильного самоощущения. Что касается черепно-мозговых травм, каждый случай совершенно уникален. Вы можете чувствовать себя странно — «как-то не так», по вашим словам, — еще довольно долго. Давайте-ка я пропишу вам таблетки, от которых вам станет лучше. Главное — поменьше думать, — заверил ее он, второпях выписывая рецепт.

Дженнифер терпеливо выслушала его, забрала рецепт и вышла из кабинета. «Главное — поменьше думать».

Вернувшись домой, она принялась наводить порядок в доме и разбирать вещи. У нее была целая гардеробная, заваленная одеждой. В шкатулке из орехового дерева лежало четыре золотых кольца с драгоценными камнями, а в другой шкатулке, побольше, — прочая бижутерия. У Дженнифер в наличии имелось двенадцать шляпок, девять пар перчаток и восемнадцать пар обуви, отметила она про себя, убирая последнюю коробку. На торце каждой коробки она написала: «Низкий каблук», «Бордовые вечерние», «Зеленый шелк». Она подержала в руках все туфли, пытаясь вспомнить, когда надевала их. Пару раз в ее сознании на мгновение появлялась расплывчатая картинка: ее собственные ноги, обутые в туфли из зеленого шелка, она выходит из такси, возможно, по дороге в театр, — но все эти картинки были раздражающе эфемерными и исчезали, прежде чем она успевала разглядеть их.

«Главное — поменьше думать».

Ту книжку она заметила случайно, убирая последнюю пару туфель в коробку. Под слоем оберточной бумаги оказался исторический любовный роман в дешевом издании. Она взглянула на обложку и удивилась, что, в отличие от книг, попадавшихся ей на глаза раньше, совершенно не помнит сюжет.

Возможно, я купила его, а потом передумала и не стала читать, решила Дженнифер, пробежав взглядом по первым страницам, — кажется, вещица довольно-таки мрачная. Полистаю сегодня перед сном, а если не понравится — отдам миссис Кордозе. Дженнифер положила книгу на тумбочку и отряхнула пыль с юбки. Сейчас надо заняться более насущными проблемами: например, убрать весь этот развал и в конце концов решить, что надеть сегодня вечером.



С дневной почтой в офис пришли два письма. Как будто под копирку написаны, подумала Мойра, прочитав их: одни и те же симптомы, одни и те же жалобы от рабочих одной и той же фабрики, где они оба начали работать около двадцати лет назад. Возможно, начальник прав и все это происки профсоюзов, однако, если раньше такие письма приходили крайне редко, то теперь шли одно за другим.

Оторвавшись от чтения, она увидела, что мистер Стерлинг вернулся с обеденного перерыва. Что же ему сказать? На прощание он пожал руку мистеру Велфорду, и по их довольным улыбкам Мойра поняла, что встреча прошла удачно. Недолго думая, она убрала письма в верхний ящик стола. Положу их к остальным, решила она, зачем его расстраивать? К тому же она и так прекрасно знала, какова будет его реакция.

Босс проводил мистера Велфорда из конференц-зала до самого лифта. Глядя на него, Мойра вспомнила, что он сказал ей утром. Кроме них, в офисе еще никого не было. Остальные секретарши приходили не раньше девяти, а вот Мойра, в отличие от них, всегда являлась за час до начала рабочего дня, включала кофеварку, рассортировывала необходимые документы, проверяла поступившие за ночь телеграммы — словом, делала все, чтобы к приходу мистера Стерлинга все уже было налажено. Во-первых, это ее работа, а во-вторых, ей нравилось завтракать на работе — здесь она чувствовала себя не так одиноко, как дома, особенно после смерти мамы.

Стерлинг привстал и слегка поднял одну руку, жестом приглашая ее зайти в кабинет, прекрасно зная, что она заметит. Мойра всегда вполглаза следила за ним на случай, если ему что-то вдруг понадобится. Она разгладила юбку и быстро вошла в кабинет, ожидая, что он продиктует ей очередное письмо или попросит принести какой-нибудь бухгалтерский отчет, но он вдруг встал и тихо прикрыл дверь за ее спиной. Мойра изо всех сил старалась не выдать волнения — за все пять лет он впервые захотел поговорить с ней при закрытых дверях. Она нервно поправила прическу.

— Мойра, насчет того дела, о котором мы с вами говорили несколько недель назад… Помните? — тихо произнес мистер Стерлинг, подходя к ней вплотную.

Она уставилась на него, оцепенев от его близости, от неожиданного поворота событий, и непонимающе покачала головой — с ужасно глупым видом, как говорила она себе впоследствии.

— Дело, о котором мы говорили, — нетерпеливо повторил он, — после того, как моя жена попала в аварию. Я просто хотел уточнить… Вы уверены, что ничего не приходило?

— Ах да, да-да, конечно, — затараторила Мойра, нервно теребя воротничок блузки. — Нет, сэр, что вы, сэр. Я сходила туда дважды, как вы просили, — нет, ничего не приходило. Вообще ничего, — помедлив, добавила она, — я уверена.

Он с облегчением кивнул, а потом, против обыкновения, ласково улыбнулся ей и сказал:

— Спасибо, Мойра. Вы же знаете, насколько высоко я ценю вас, правда? — Мойра слегка покраснела от неожиданной похвалы, а он подошел к двери и, открыв ее, добавил: — Умение хранить тайны — одно из ваших самых главных достоинств.

— Я… Вы всегда можете на меня положиться, сэр, — запинаясь, ответила она. — Вы же знаете.

— Что с тобой стряслось, Мойра? — спросила ее одна из машинисток, столкнувшись с ней после этого в дамской комнате, и тут Мойра поняла, что напевает себе под нос какую-то песенку. — Ты выглядишь как кошка, которой дали сметаны! — воскликнула она, подкрашивая губы и нанося немного духов на запястья. — Неужели Марио из почтового отдела наконец-то пал к ногам нашей красотки? — спросила машинистка, и из кабинки донесся язвительный женский смех.

— Если бы ты внимательно относилась к работе, а не к глупым сплетням, Филлис, то, возможно, не засиделась бы в младших машинистках! — бросила ей в ответ Мойра.

Как только она закрыла за собой дверь, из туалета донесся взрыв хохота, но в тот день даже это не испортило ей настроения.



Площадь была украшена рождественскими гирляндами: белые лампочки конусообразной формы висели между фонарными столбами в викторианском стиле и на деревьях в скверах и парках.

— С каждым годом все раньше и раньше, — заметила миссис Кордоза, поворачиваясь от панорамного окна в гостиной к вошедшей в комнату Дженнифер и задергивая шторы. — А ведь еще даже не декабрь.

— Зато как красиво, — надевая сережки, возразила Дженнифер. — Миссис Кордоза, если вас не затруднит, застегните мне, пожалуйста, пуговицу сзади — мне самой не достать.

Рука постепенно заживала, но подвижность еще не восстановилась настолько, чтобы Дженнифер могла одеться без посторонней помощи. Пожилая экономка взялась за края воротничка, застегнула его на обтянутую синим шелком пуговицу, сделала шаг назад и посмотрела на Дженнифер:

— Это платье всегда очень вам шло.

Дженнифер уже привыкла к тому, что в такие моменты едва успевала сдержаться, чтобы не спросить: «Правда? А я его уже когда-то надевала?» Она научилась виртуозно скрывать свои чувства, убедив всех окружающих в том, что прекрасно осознает свое место в их жизни. Немного подумав, она сказала:

— Что-то не помню, когда я надевала его в последний раз…