После войны

Монтегю напыжился и отрывисто сказал:

– С полдюжины человек.

– Детей, не так ли?

Военную полицию обвиняли в том, что она арестовывает в основном детей, – в камерах сидели сотни мальчишек, пойманных на краже угля. Пресса попыталась раздуть эту историю, но полиция скрыла возраст арестованных.

Льюис поднял один из плакатов. «Дайте нам инструменты, и мы закончим работу!»[69] Он повернул плакат, чтобы и Монтегю мог прочитать.

– Знаете, кого они цитируют?

– Вы поступили бы так же, если бы были здесь, – зло ответил тот.

Льюис отшвырнул плакат.

– Мы предлагаем им демократию, а потом наказываем за то, что они ею пользуются.

Позже Баркер повез Льюиса на срочную встречу с генералом де Бильером.

– Майор прав, – говорил Льюис в машине. – Я должен был находиться там. Или по крайней мере отправить людей для подкрепления.

– Предполагалась мирная демонстрация, сэр. Профсоюз уверил нас в этом. Парни просто запаниковали. Это не ваша вина, сэр, – отозвался Баркер.

– Похоже, дело пахнет увольнением.

– Сомневаюсь, сэр.

– А зачем еще вызывать среди ночи на ковер к де Бильеру?

– Думаю, ему прислали бутылку виски и он хочет узнать ваше мнение, сэр.

Льюис выдавил улыбку. Генерал был большим любителем виски и славился тем, что подбирал людей на основании их способности отличить смешанный от односолодового.

– Они не могут вас уволить, – продолжал Баркер. – Вы один из немногих, кто понимает, что здесь нужно делать. Полагаю, у командования кое-что другое на уме.

– Я вовсе не столь незаменимый, каким вы меня считаете, Баркер.

Но если на словах Льюис отмахнулся от комплимента, то в душе принял его и отложил про запас как противоядие закрадывающемуся в душу сомнению в себе. В армии прямолинейное «молодец» было редкостью. Похвала обычно уравновешивалась затрещиной. Эта скупость на поощрения не являлась исключительной чертой военных, было в ней что-то очень английское. Прямое следствие сдержанности и рационализма, которые Льюис находил и в себе, а еще опасения, что кому-то будет позволено зазнаться, влезть, как говорится, в сапоги не по размеру. В этом одна из причин, почему – как утверждают англичане – они никогда не примут диктатора с такой готовностью, как их континентальные соседи.

– Список уже почти полностью составлен, сэр, – продолжал Баркер.

– Список?

– Список пропавших без вести. Вы же сами просили?

В голове как будто что-то звякнуло: сколько еще тарелочек он раскрутил и о скольких благополучно забыл? Идея составить список «пропавших мертвых», людей, которых не нашли после бомбежек, и сверить его с именами тех, кто до сих пор находился в госпиталях, изоляторах, санаториях и монастырях региона, была одной из его инициатив, но оказалась погребенной под грузом более насущных дел.

– Совсем забыл. Надеюсь, вы не потратили на это дело слишком много времени.

– О, оно отняло у меня всю жизнь, сэр. Но скоро я уже начну сличать имена со списком пациентов. Дайте только еще несколько недель.

– А как другой доклад – по ценностям?

– Ну, кое-кому из шишек, у кого рыльце в пушку, я с этим докладом как кость в горле, так что в ближайшее время повышение не светит.

– Хорошо.

Льюис и на самом деле так думал. Хотя бы потому, что Баркер действительно был ему нужен. Но он искренне верил, что многие из поднявшихся наверх теряют мотивацию, которая и привела их туда. Люди берут на себя роли, не соответствующие их способностям, закапывая в землю истинные свои таланты. Шишек и без него хватает – этого девиза он придерживался всегда.



Де Бильер, скорее, полулежал, чем сидел за столом, когда Льюис вошел в кабинет. Генерал тут же предложил стул, виски и сигарету – не самая стандартная преамбула к головомойке. Присутствие комиссара Берри наводило на мысль, что Баркер, возможно, и прав: его вызвали не для объявления отставки, а ради чего-то иного.

– Вы знакомы с комиссаром?

– Да, сэр. Встречались во время визита министра. – Льюису нравился Берри: получив работу невыполнимую и непопулярную, он выполнял ее с легкостью и достоинством.

Берри тепло пожал Льюису руку:

– Ну, здравствуйте, полковник. Человек, поделившийся домом.

– Не своим домом, сэр, но – да.

– Немецкие советники высокого мнения о вас.


– И именно поэтому, – де Бильер сделал паузу, чтобы дать Льюису прикурить, – вы сейчас здесь. Ввиду вашей способности понимать другую сторону.

Льюис сел, вспомнив, что даже заключенным дают покурить перед казнью. Что-то уж слишком умасливают – не иначе как где-то надо дерьмо подтирать. В окне за спиной генерала висела полная луна, такая большая и чистая, что Льюис ясно различал рябь на ее поверхности. Уж не туда ли его собираются отправить?

– Если какой-то капитал у меня и был, сэр, он остался на фабрике Цейсса.

– Произошедшее там сегодня вечером неприятно, – сказал де Бильер, – но это в первую очередь часть гораздо большей проблемы. Демонтаж вызывает серьезную озабоченность по всей зоне. Протесты проходят в Кельне, Ганновере, Бремене, Руре. Нагнетается напряжение, усугубляемое холодом и нехваткой продуктов. Немцы начинают нас ненавидеть. Они все еще думают, что мы хотим превратить их страну в гигантскую ферму и уничтожили судостроительную промышленность, чтобы дать преимущество Белфасту и Клайду.

– Мы и в самом деле взорвали полностью функционирующую судостроительную верфь мирового класса.

– Случившееся с «Блом и Фосс» было ошибкой, теперь мы это понимаем. Но цели и задачи быстро меняются. Едва ли не ежемесячно. Год назад нашей целью была демилитаризация. Потом денацификация. Затем сокращение промышленных мощностей. Дальше, черт возьми, надо просто накормить народ. Теперь же всем ясно – за исключением французов и русских, – что нам нужна сильная Германия. Достигнута договоренность о слиянии нашей зоны с американской. В новом году мы станем Бизонией. И возможно, когда французы осознают свое место в будущем мире, то и Тризонией. Ни для кого не секрет, что русские не склонны возвращать свою зону. И чем дольше мы занимаемся демонтажем немецкой тяжелой промышленности, тем упрямее они будут.

Вскользь упомянув трагические события вечера, генерал, похоже, возвращаться к ним не собирался. Для него это был рядовой инцидент местного значения, несравнимый с тектоническими сдвигами, затрагивающими целые страны. Льюис даже ощутил укол разочарования. Перспектива отставки вовсе не так уж его и пугала.

– У нас еще есть шанс избежать полного провала в отношениях с русскими. И первый шаг в этом направлении – соблюдение нами Потсдамского договора о репарациях. Пока этого не произойдет, они поставлять хлеб не будут. Если срочно не провести демонтаж, Комиссия по репарациям наложит санкции, позволить которые мы себе не можем. Американцам придется платить, чтобы накормить миллионы людей, и «железный занавес», о котором трубит Черчилль, станет реальностью.

Де Бильер протянул Льюису папку. Заголовок гласил: «Список объектов, подлежащих демонтажу. Категория 1. Секретно».

– В этом регионе четыре объекта первой категории. Русские посылают с Комиссией свою команду – убедиться, что разобрано все. Мы хотим, чтобы вы были нашим специальным уполномоченным. И приступать надо немедленно.

Льюис пробежал глазами по списку объектов.

– Гельголанд?

Тогда почему бы и не на Луну?

– Предполагается сложить все боеприпасы в одном месте и там взорвать. Нам нужен кто-то, кто нравится немцам, кто может выполнить эти требования и кто относится к этим людям с сочувствием и пониманием. Репутация, полковник, у вас подходящая. И мэр о вас очень высокого мнения.

Посторонний услышал бы в этом похвалу, но Льюис знал: именно так, без лишнего шума, и убирают неугодного. Им не понравилось, как он разговаривал с министрами и прессой. Он покритиковал их действия в присутствии Шоу и должен быть наказан – но конструктивно.

– Я не… специалист в этой сфере. У меня нет опыта.

– Эта сфера – люди, полковник, – сказал де Бильер. – А с людьми вы работать умеете.

– Другими словами, вам нужен кто-то, кто будет взрывать с заботой о людях?

Де Бильер нетерпеливо рыкнул, прочищая горло. Свои навыки продавца он уже использовал и распинаться перед Льюисом дольше желания не имел.

– Полковник, я презираю русских, и мне не по душе эти репарации. Но если мы не хотим еще одной войны, то должны это сделать. До конца зимы.

Осторожное зондирование превратилось в приказ.

– Ваша задача – сопровождать Кутова и его наблюдателей. С вами также будет постоянно находиться один наблюдатель от французов и один от американцев. Я так понимаю, ваш переводчик говорит по-русски. Если все пройдет хорошо, будете отсутствовать не больше нескольких недель. На это время вас заменит ваш помощник.

На протяжении всего разговора Льюис представлял, что Рэйчел здесь, с ним. Как она отнесется к этому назначению? Не станет ли оно последней каплей?

– Мне подождать до конца Рождества?

– Русские больше не празднуют Рождество, полковник. Да и лучшего времени для такого дела не найти, – твердо сказал де Бильер. – Пока мы тут будем распевать рождественские гимны, вы под шумок взорвете все хозяйство.

Будь генерал сентиментален, он не забрался бы сам высоко по службе. Даже когда погиб Майкл, Льюису не предложили – да он и не просил – пару лишних дней отпуска после похорон.

– Сэр, я пробыл со своей семьей всего несколько месяцев, да и то почти не виделся с ними. Нам будет очень трудно…

– Полковник, я руковожу страной, а не брачной конторой.



– Герр Морган просит вас в гостиную, сэр.

– Он… злой?

Хайке задумалась.

– Нет, вроде бы нет, сэр.

Ну конечно, нет. Полковник никогда не злится. Даже если узнает, что его жена поцеловала другого мужчину, он, наверное, поговорит о погоде, а потом предложит ему свою машину.

– Спасибо, Хайке. Сейчас спущусь.

Люберт отложил чертежное перо и плотно закрыл чернильницу. Пригладил было волосы, передумал и снова взъерошил, приведя в естественное состояние.

Полковник стоял у рояля, устремив задумчивый взгляд на реку. Одет по полной форме, в перчатках – опять куда-то собирается. Льюис приподнял уголок рта в намеке на улыбку.