Полиция

Молчание.

— Прости, что не смогла помочь тебе, — произнесла Беата. — А вот сейчас мне выпало «Испытай удачу», так что…

— Будем надеяться, что она развернется к нам лицом.

— Кто?

— Удача.

— Вот-вот.

— И последнее, — сказала Катрина. — Я хотела бы поговорить с Ирьей Якобсен, которая предоставила алиби Валентину. Она числится пропавшей без вести. Но я поискала в Сети.

— И?

— Адрес не менялся, никаких налоговых выплат, выплат по страховкам, кредиток. Никаких поездок или мобильных телефонов. Когда люди производят так мало действий, они обычно попадают в одну из двух категорий. Самая большая из них — это умершие. Но потом я кое-что обнаружила. Регистрацию в лотерее. Одна-единственная ставка. Двадцать крон.

— Она играла в лотерею?

— Надеюсь, удача развернется к нам лицом. В любом случае это означает, что она относится к другой категории.

— И какой же?

— К активно скрывающимся.

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе отыскать ее?

— У меня есть ее последний известный адрес в Осло и адрес ларька, в котором она заполнила лотерейный купон. И я знаю, что она принимала наркотики.

— Хорошо, — сказала Беата. — Я поговорю с нашими агентами.

— Спасибо.

— Не за что.

Молчание.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Да. Тебе нравится фильм «Поющие под дождем»?

— Я не люблю мюзиклы, а что?

— Задушевного друга не так-то легко найти, как думаешь?

Беата тихо засмеялась:

— Да. Давай как-нибудь поговорим об этом.

Они положили трубки.



Антон сидел и ждал, сложив руки на груди и вслушиваясь в тишину. Он посмотрел в сторону коридора.

Мона сейчас находилась у пациента и скоро должна была выйти и улыбнуться ему своей лукавой улыбкой. Может быть, она положит руку ему на плечо. Или погладит его по волосам. А может, быстро поцелует, дав ему возможность на минуту почувствовать вкус своего языка, который всегда пах мятой, а потом удалится по коридору, дразняще крутя пышной задницей. Может, она и не собиралась его дразнить, но ему хотелось думать, что собиралась. Что напрягала мышцы и поигрывала ими ради него, ради Антона Миттета. Да, ему было за что благодарить судьбу, как говорят.

Он посмотрел на часы. Скоро придет смена. Он уже собирался зевнуть, как вдруг услышал возглас.

Этого было достаточно, чтобы Антон мгновенно вскочил на ноги и распахнул дверь. Он оглядел комнату слева направо и убедился, что в палате находятся только пациент и Мона.

Мона стояла возле койки, открыв рот и вытянув руку вперед. Она не отрываясь смотрела на пациента.

— Он… — начал Антон, но не закончил вопроса, услышав, что звук никуда не делся. Звук прибора, регистрирующего сердцебиение, был таким пронзительным, а тишина настолько полной, что он слышал короткий ритмичный писк даже из коридора.

Кончики пальцев Моны касались той точки, где ключицы соединяются с грудиной, — точки, которую Лаура называла «ювелирной впадиной»: именно в ней покоилось золотое сердечко, подаренное ей Антоном на одну из годовщин свадьбы. Они не праздновали годовщины, но отмечали их по-своему. Может быть, и настоящие женские сердца поднимались к этой точке, когда они были напуганы, загнаны или напряжены, потому что в таких ситуациях Лаура касалась своими пальцами той же точки. Эта поза, так похожая на позу Лауры, отвлекла его внимание от всего остального. И даже когда Мона широко улыбнулась ему и шепотом, будто боясь разбудить пациента, произнесла несколько слов, ему померещилось, что слова эти прозвучали из другого места:

— Он заговорил. Он заговорил!



Катрина потратила три минуты, чтобы хорошо известными обходными путями пробраться в компьютерную систему Полицейского управления Осло, а вот найти записи допросов по делу о попытке изнасилования в отеле в Утте оказалось сложнее. Обязательная оцифровка всех звуковых и видеозаписей на пленочных носителях шла довольно быстро, но с каталогизацией дело обстояло значительно хуже. Катрина использовала для поиска все ключевые слова, какие смогла придумать: «Валентин Йертсен», «отель», «Утта», «изнасилование» и так далее, но поиск не дал результата. Она уже почти сдалась, когда внезапно помещение заполнил высокий мужской голос, полившийся из динамиков:

— Она ведь просила об этом.


Катрина почувствовала, как по телу побежали мурашки. Такое же ощущение бывало у нее, когда они с отцом сидели в лодке, а он спокойно сообщал, что у него клюет. Она не знала почему, но была уверена, что это тот самый голос. Это был он.

— Интересно, — ответил другой голос. Низкий, почти вкрадчивый. Голос полицейского, которому необходимо добиться результата. — Почему ты так говоришь?

— Они просят об этом, разве нет? Разными способами. А после им становится стыдно, и они бегут в полицию. Но вам это и так известно.

— Значит, эта девочка в отеле в Утте попросила тебя об этом, я правильно понял?

— Она бы попросила.

— Если бы ты не взял ее до того, как она это сделала?

— Если бы я был там.

— Ты только что сознался, что был там в тот вечер, Валентин.

— Только чтобы ты рассказал мне об этом изнасиловании во всех подробностях. Знаешь, в тюрьме сидеть скучно. Надо… как можно лучше расцвечивать будни.

Молчание.

И веселый смех Валентина. Катрина поежилась и поплотнее завернулась в вязаную кофту.

— Кажется, ты продал масло, а… как там дальше говорится, начальник?

Катрина закрыла глаза и вызвала в памяти его лицо.

— Давай подождем с делом в Утте. А что скажешь насчет девочки в Маридалене, Валентин?

— А что с ней?

— Это ведь ты сделал, да?

Громкий смех.

— Надо тебе потренироваться получше, начальник. Стадия конфронтации на допросе должна быть как удар обухом по голове, а не как мягкая пощечина.

Катрина отметила, что словарный запас Валентина гораздо шире, чем у среднестатистических заключенных.

— Значит, ты не отрицаешь, что сделал это?

— Нет.

— Нет?

— Нет.

Катрина услышала дрожь возбуждения в голосе полицейского, когда он сделал вдох и, стараясь сохранять спокойствие, спросил:

— Означает ли это… что ты признаешься в изнасиловании и убийстве в Маридалене в сентябре?

Во всяком случае, он хорошо знал инструкции, потому что уточнил вопрос, на который, как он надеялся, Валентин ответит утвердительно, чтобы впоследствии адвокат обвиняемого не мог утверждать, что обвиняемый неправильно понял заданный на допросе вопрос или не понял, о каком деле шла речь. Но в голосе собеседника полицейского она услышала материнские нотки:

— Это означает, что мне нет нужды отрицать.

— Что…

— Слово начинается на «а», заканчивается на «и».

Короткая пауза.

— Откуда такая уверенность, что у тебя есть алиби на тот вечер, Валентин? Ведь это случилось довольно давно.

— Потому что я думал об этом, когда он мне рассказал. Думал о том, чем я занимался в то время.

— Кто тебе рассказал?

— Ну, тот, кто изнасиловал девочку.

Долгая пауза.

— Ты сейчас издеваешься над нами, Валентин?

— А ты как думаешь, полицейский Закриссон?