Пока смерть не обручит нас

Меня тащили следом за лошадью за связанные руки. Ступая по мосту, ведущему к массивным поднятым воротам я чувствовала, как ужас окутывает меня все сильнее, накрывает с головой… Потому что это все уже совсем не походило на розыгрыш… Но тогда это могло означать, что я сошла с ума. Но разве галлюцинации могут быть настолько сильны, что я чувствую. Как камушки забиваются мне в сандалии и болят мышцы рук и ног. Изуверы тащат меня еще с самой развилки и я, не приученная к физической нагрузке, скоро просто упаду.

— Пошевеливайся, ленивая дрянь! Не то я пришпорю лошадь, и твоя белая кожа сотрется о мостовую в лохмотья!

Я прибавила шагу, понимая, что вот-вот рухну и не смогу пройти ни шага. Надо было заниматься спортом. Мама так и не отдала меня никуда. Жалела. Сама бывшая гимнастка решила не портить мне жизнь и вырастила комнатным цветочком и теперь комнатный цветочек вот — то погибнет от легкого бега трусцой за лошадью. Боже, о чем я думаю? Я неизвестно где! Меня тащат на казнь! В какой-то Адор, где все сумасшедшие изверги. На моих глазах у женщин отобрали детей, а еще какой-то вонючий солдат хотел меня изнасиловать прямо в повозке.

И я не смогу подумать об этом завтра, как моя любимая Скарлетт ОХара. Я должна об этом думать прямо сейчас… должна лихорадочно пытаться сообразить, что мне теперь делать и как выжить в этом бреду. Как вернуться обратно. Может быть там сейчас Миша истекает кровью и умирает. Если закрыть глаза и прошептать молитву, может получится вернуться? Может я плохо молилась?

— Что ты там бормочешь, ведьма? Жаль мне не отдали приказ отрезать тебе язык!

Они все бешеные маньяки. Здесь нет нормальных людей. Здесь — это где? Нет, я понимала на что это все похоже я все же смотрю телевизор, хожу в кино и читаю книги. Только не исторические и не фантастику. Я всегда читала триллеры и детективы.

— Я устала и больше не могу идти.

Сэр Чарлз (так его называли другие солдаты) резко обернулся ко мне.

— Заткнись! Тебе запрещено говорить! Разве ты не знаешь, что давала обет молчания? Или у вас в Блэре нарушают даже обеты?

— Что? Я… я не давала никакого обета. Послушайте, Чарльз… — что с моим голосом? Почему он как-то странно звучит? Словно и не мне принадлежит? — я … я случайно здесь оказалась. Я не Элизабет Блэр… я не монашка. Я вообще не отсюда. Я все объясню и…

— Еще одно слово, и я вырву тебе язык щипцами до того, как это сделает палач! Заткнись твааарь!

Откуда это все берется? Откуда сваливается на меня вся эта немыслимая ерунда, какой-то дичайший бред сумасшедшего или наркомана. Наверное, я в больнице. Меня накололи какими-то транквилизаторами я все это вижу так как я под препаратом. Значит я вот-вот очнусь. Надо просто потерпеть. Просто помолчать и перестать так трястись. Это все не на самом деле. Этого всего нет.

Едва мы ступили на мостовую я зашлась глубоким вдохом. Потому что меня окружал самый настоящий средневековый город. Люди сновали по улице в старинной одежде, повсюду слышался гул и топот копыт, грохот колес и где-то крики петухов и блеяние овец. Но едва нас заметили раздался первый вопль:

— Ведьма! Ведьму поймали настоящуююююю! Из Блэраааа! — Завопил какой-то мальчишка и нас постепенно начала окружать толпа.

Кажется, я когда-то смотрела такой фильм ужасов. Ведьма из Блэр. Он был мега популярным и его сняли самой обычной любительской камерой. В нем подростки….Боже! Как же мне страшно!

Надо думать о чем-то другом… Надо думать о дороге, об аварии и молиться. Отче наш, сущий на небесах да святится имя твое… Первый ком грязи ударил меня в плечо. Второй попал мне в живот, третий в лицо. Это ведь не происходит на самом деле. Не происходит. Но мне же больно!

Ощутила, как чья-то рука дернула меня вверх, и я оказалась в седле.

— Успокой толпу, Генри. Она не должна сдохнуть до суда!

Прикрыл меня плащом и пришпорил коня. Я поморщилась от него воняло потом, грязью и просто немытым телом.

— Проклятая ведьма! На костер ее! Без суда! Дочку Антуана Блэра сжечь! Сжечь, как он убивал наших детей!

Вскоре голоса остались где-то позади, но я боялась открыть глаза и боялась даже пошевелиться. Пока меня не швырнули вниз так, что я упала на колени и не подняли тут же на ноги за шкирку. Не успела ничего рассмотреть кроме железных дверей и каменных стен. Меня потащили двое стражников, прихватив под руки, куда-то вниз и затолкали в темницу. Швырнули на тюфяк и лязгнули замком. Я тут же бросилась к решетке и затрясла ее изо всех сил.

— Выпустите меня отсюда! Слышите? Я не Элизабет Блэр! Я Елизавета Шеремет! Лагутина в девичестве! Я не ведьма! Я врач! Я… господи….кому я кричу?

— Не ори, всем плевать. Могут прийти и забить до полусмерти за то, что орешь.

Голос доносился откуда-то сбоку, и я метнулась по клетке, чтобы рассмотреть ту, что сидела со мной по соседству. Я увидела женщину в ободранной одежде с всклокоченными светлыми волосами. Она сидела на соломе, откинувшись на каменную стену.

— Вы… вы кто? Как выбраться отсюда? Где найти телефон? Это ведь какая-то интерактивная игра для психопатов, да? Типа Голодных игр или не знаю… Здесь же есть камеры, да?

Она смотрела на меня, как на умалишенную.

— Бесноватая ты какая-то. И словечки дьявольские не с нашего языка.

Так. С ней все ясно. Она из той же шайки-лейки. Она мне не поможет… или … или…

— Эй, а… кто такая Элизабет Блэр и почему ее называют ведьмой?

Женщина даже подалась вперед, всматриваясь в мое лицо и склоняя голову то к одному плечу, то к другому. Словно пыталась разглядеть во мне нечто скрытое под кожей.

— Ты — Элизабет Блэр. Ты что? Не помнишь себя? Не иначе как головой ударилась или свихнулась в своем монастыре Молчальниц.

— Каком монастыре?

— Монастыре, куда отдают всяких убогих, больных, бесноватых, юродивых, отвергнутых, одержимых дьяволом и нечистой силой и учат смирению, изгоняют дьявола и приближают к Богу. Молчать ты должна. Обет давала, что слова не произнесешь. Лишь поэтому живой осталась. В тебе живет голос зла.

— Ничего я и никому не давала. Я…, - черт, с ней можно даже не разговаривать.

— В день совершеннолетия постриг принимаешь и голос отдаешь Всевышнему вместе с языком. Молчальницы немые.

— Почему они решили, что я зло? Почему отдали меня в монастырь? Что со мной не так?

— Так на тебе печать мрака. Никто с твоим цветом глаз не рождался веками. С тех пор как сожгли Клеменцию Блэр… у нее глаза были, как у тебя светло-зеленые. Дьявольские глаза, звериные.

Я нервно рассмеялась. Нет. Этого не может быть на самом деле. Не может быть, чтобы… чтобы я слышала по-настоящему весь этот бред!


— Это и все? Просто цвет глаз? Только за это?

Женщина ухмыльнулась и прижалась лицом к решетке.

— Ты и правда притворяешься, что ничего не помнишь? Или это ведьминский трюк? Так от меня ничего уже не получить. Я уже даже не олла я отработанный материал. Меня утопят в Эглане за прелюбодеяние.

Она снова расхохоталась уже истерически и сползла в свое сено.

— Присвоят себе моего мальчика, а меня… меня умертвят, и он никогда не узнает, кем была его мать.

Я не понимала, о чем она и кто такие эти оллы… или как она назвала это слово. Но ее отчаяние в эту минуту было таким сильным, что я ощутила его на физическом уровне.

— Может быть… будет ведь суд, да? Я слышала они говорили о суде и о каком-то герцоге Ламберте. Может тебя помилуют, может он выслушает тебя и…

Она то ли зарыдала, то ли засмеялась снова. Я не видела больше ее лица.

— Кто помилует? Этот дьявол? Это исчадие ада? Да он скорее придумает способ принести как можно больше страданий, как можно больше увечий и душе, и телу.

Он сама лють лютая. Нет зверя страшнее и твари более опасной и жестокой, чем … чем этот ублюдок!

Я, тяжело дыша, смотрела на нее, и вся моя надежда на предстоящий суд таяла так же, как и надежда, что я вот-вот очнусь от этого безумия.

— Кто такие оллы? — тихо спросила я скорее для того чтобы просто что-то спросить. Потому что на меня наваливалась тяжесть всего происходящего, и я уже с ней не справлялась. Я чувствовала себя больной и… сумасшедшей.

— Никто… ничто… сосуды, вынашивающие семя богатеев. Хуже шлюх. Олла — просто вещь. Ее трахают пока не обрюхатят, а потом уничтожают за ненадобностью после рождения ребенка.

Резко повернулась ко мне, цепляясь за прутья своей клетки.

— Все знатные женщины Адора бесплодны они либо не вынашивают, либо рожают мертвых детей. Они думают, что об этом никто не знает… уничтожают каждого, кто пронюхал их тайну. Клеменция Блэр — твоя прапрабабка прокляла их до сотого колена!

Издалека послышался топот ног. Кто-то спускался по лестнице и женщины тут же вскочила и вжалась в стену. Трое мужчин в черных плащах с капюшонами пришли в сопровождении двух стражников с копьями. Они вытащили несчастную с ее клетки. Она кричала и рыдала, умоляла их пощадить ее, просила отрезать ей язык, если не верят, что она будет молчать. Но ее никто не слушал ее волокли по полу за волосы как мешок, а я смотрела вслед и чувствовала подрагивание во всем теле и замерзание затылка, как и шевеление волос.

Этого не могло происходит на самом деле… но происходило.





* * *


Её монашеское одеяние навевало тоскливые мысли, при виде черного сукна с серыми вставками и белого воротника хотелось тот час отвести от нее взгляд. Длинные каштановые волосы спрятаны под чепец, а тонкие пальцы перебирают четки. Размеренно и очень медленно, отщелкивая какой-то мотив.

Они ярко-красные и кровавым пятном выделяются на фоне черного платья, Ее называли ведьмой с рождения и говорили, что в ней течет кровь самого дьявола. Она родилась в самую темную ночь, когда луна прячется во мраке, а отряд Антуана Блэра захватывал земли Адора и сжигал мелкие деревеньки на границе с вражеским государством. Граф таскал свою жену за собой повсюду любил ее дьявольской любовью. Никогда с ней не разлучался, но ушел в бой, а ее оставил под присмотром нескольких солдат. На сносях она уже почти была. А когда вернулся не нашел… Выкрали ее адорские крестьяне, к столбу привязали и сжечь собрались. Избитую и окровавленную вынес ее из поверженной деревни Антуан. А наутро умерла графиня, родив ему дочь.

Всех мужчин Блэровские воины в том селении истребили, скотину угнали, женщин изнасиловали, а детей утопили в водах Эглана.

Когда Антуан увидел цвет глаз ребенка, то отступил от колыбели и велел за епископом послать. А мамки и девки крестным знамением себя осеняли и от колыбели шарахались, нашептывая молитвы. На этом напасти не закончились едва епископ попытался прикоснуться к младенцу как тотчас назад отпрыгнул. Словно какая-то сила оттолкнула его от ребенка, не позволяя дотронуться.

Сам епископ тогда испугался и вел длинную беседу с Антуаном о том, что пока не поздно надобно умертвить ребенка и сказать, что при родах померла малютка. В нее дух сожжённой Клеменции вселился. И дух этот изгнать надобно не то поздно будет и накличет она беду страшную на весь Блэр. Граф епископа не послушал, дочь людям показал, но все шептаться начали, что это дитя с ведьминскими глазами убило мать своим рождением и на них на всех тоже проклятия нашлет.

Антуан малышку окрестил Элизабет и отправил подальше от глаз людских и от сплетен в дальнее поместье в надежде, что со временем глаза свой цвет изменят, но чуда так и не случилось со временем они становились все ярче, все зеленее, а люди злые, испуганные мятежи затевать начали, смуту разводить.

Граф подождал еще немного и отправил дочь от себя подальше в монастырь Молчальниц. Там она приняла бы постриг и навсегда отказалась от мирской жизни. Ей бы ничего не угрожало и дожила бы до самой старости, а не была бы убита суеверными фанатиками. Он смотрел, спрятавшись за колоннами, как его малышке выжигают на ручке клеймо ведьмы, чтобы никогда в жизни она не могла покинуть стены монастыря.

Иначе быть ей узнанной людьми, как беглая монахиня Молчальница. Вот и все. Мирская жизнь малышки Элизабет была окончена, и он мог больше не волноваться о ее судьбе.

Так бы и было, если бы спустя пять лет в Блэр не пожаловал сам герцог Морган Ламберт и не предложил Антуану заключить перемирие. Объединить их народы, скрепить союз навсегда и заодно искоренить суеверия будто Клеменция Блэр прокляла весь род Ламбертов.

Морган предлагал жениться на дочери Блэра. Но не ожидал, что ему откажут… Нет, не граф. Сам Антуан этого не ожидал. Он приехал тогда в монастырь на свидание к дочери.

— У тебя есть шанс выйти отсюда, есть шанс окончить кровавую бойню. Есть шанс начать жить, как нормальная женщина, родить детей.

Элизабет молчала, она смотрела отцу в глаза, и он не понимал, что означает этот взгляд. Ему вообще казалось, что дочь смотрит сквозь него.

— Выйдешь замуж за Моргана Ламберта и война будет окончена.

Но она вскочила со стула, где сидела смирено сложив руки, и убежала в свою келью. Спустя время мать-настоятельница подала Антуану бумагу, в которой дочь наотрез отказывалась выйти за сэра Моргана Ламберта сына убийцы ее матери и душегуба. Лучше отдать голос Всевышнему и навсегда остаться у него в услужении. Письмо Антуан передал в руки самому Моргану и даже испытал гордость за собственную дочь… а также и горечь понимания, что им против Адора никогда не выстоять.

Война началась почти в тот же день и продолжалась несколько долгих лет пока Блэр не был окончательно повержен, а сам Антуан убит и растерзан на куски, разбросанные врагами по степям и лесам, а голову графа еще долго таскали нанизанной на копье и показывали оглушенным и онемевшим от ужаса жителям Блэра, которые все же преклонили колени перед победителями. Войско Адора приближалось к монастырю, окружая его со всех сторон. Элизабет Блэр смотрела как конница подъезжает к воротом, из окна своей кельи и перебирала в руках четки. Она молилась, чтобы смерть забрала ее раньше, чем они переступят порог обители.

А потом начался жуткий кошмар, потом начался ад, который она никогда в своей жизни не забудет. Солдаты ворвались в святую обитель. Они насиловали монахинь и жестоко убивали. Они поглумились даже над мертвыми телами и развесили их в монастырском дворе и на колоколах.

Только Элизабет не тронули. Ее вытянули из кельи и поволокли к клетке… а она смотрела расширенными от ужаса глазами на раскачивающиеся на ветру трупы монахинь и беззвучно кричала, широко открыв рот под тихий и жуткий звон колоколов.