Похитители дыма

– Разве я не приказал тебе заткнуться? – ответил Борис, даже не потрудившись повернуться к брату.

– Но леди обычно не приходят наблюдать за казнью.

– Обычно – нет, – не удержался от ответа Борис, – но Кэтрин нужно преподать урок верности. Она должна понять, какими будут последствия, если она решит не выполнять те планы, которые мы уготовили для неё. – Брат повернулся к девушке и добавил: – Во всех подробностях. До мельчайшей детали.

Гарольд нахмурился:

– Какие планы?

Борис не удостоил его ответом. Гарольд закатил глаза, наклонился к сестре и спросил:

– Всё дело в твоём замужестве?

Губы Кэтрин расплылись в тонкой улыбке.

– Это же казнь, поэтому я не могу даже представить, как ты можешь связывать её с моим замужеством? – Борис уставился на неё, и девушка поспешила добавить: – Я хочу сказать, что я польщена возможностью стать женой принца Цзяна из Питории, и прослежу, чтобы все детали свадьбы прошли согласно плану, и не важно, увижу ли я, как кому-то оттяпают голову, или нет.

Гарольд задумался на несколько мгновений, а затем спросил:

– Но почему что-то может пойти не по плану?

– Всё пройдёт по плану, – пообещал Борис, – отец не позволит ничему помешать свадьбе.

Это было правдой. От Кэтрин требовалось тщательное соблюдение всех деталей плана, и именно поэтому она была здесь. Примерно неделю назад девушка совершила ошибку, сказав своей служанке Диане, что она, Диана, возможно, сможет выйти замуж по любви. Когда же Диана спросила принцессу, за кого бы она вышла замуж, если бы могла выбирать, Кэтрин пошутила: «За кого-то, с кем я говорила хотя бы один раз», а затем добавила: «За кого-то умного, внимательного и заботливого». При этих словах она вспомнила, как в последний раз разговаривала с Эмброузом, когда он сопровождал девушку на конной прогулке. Он пошутил о качестве еды в казармах, затем посерьёзнел и принялся описывать нищету в столичных переулках. Диана словно бы прочитала её мысли и произнесла: «У вас сегодня был довольно продолжительный разговор с сиром Эмброузом».

На следующий день после этого разговора Борис вызвал к себе Кэтрин, и девушка поняла, что её служанка была не столько её служанкой, сколько соглядатаем Нойеса. Кэтрин выдержала довольно продолжительную лекцию и допрос от своего брата, но к её ответам тщательнее прислушивался Нойес, хоть тот и устроил целое представление из своего поведения, небрежно привалившись к стене и позёвывая время от времени. Нойес даже не был лордом, едва ли в его жилах вообще текла благородная кровь, но от его кривой ухмылки у Кэтрин душа уходила в пятки. Девушка боялась Нойеса раза в два сильнее, чем своего брата. Нойес был доверенным лицом её отца, его шпионом, его глазами и ушами. Борис, конечно, тоже пользовался расположением короля, но всегда был удивительно предсказуем.

Во время их разговора Борис повторял обычные слова о безоговорочной преданности и послушании, и Кэтрин была довольна тем, что ей удавалось оставаться спокойной.

– Я всего лишь нервничаю, как нервничает любая невеста перед свадьбой. Я никогда не видела принца Цзяна. Точно так же, как я пытаюсь быть самой лучшей дочерью для моего отца, я надеюсь, что стану хорошей женой для Цзяна. И я не могу дождаться возможности увидеть его, поговорить с ним, узнать его получше, услышать об его интересах.

– Его интересы не должны тебя заботить. Что заботит меня, так это то, что ты не имеешь права выражать мнение, перечащее королю.

– Я никогда не позволяла себе в чём-то перечить отцу.

– Ты намекала своей служанке, что тебе могли бы подобрать жениха и получше, и что ты не хочешь выходить замуж за принца Цзяна.

– Нет, я всего лишь предположила, что замужество Дианы может быть успешным в другом ключе.

– Для тебя непозволительно не соглашаться с планами короля.

– Я не соглашаюсь с тобой, а не с планами короля.

– Я часто задаюсь вопросом, – перебил их Нойес, – в какой момент рождается предатель? Где в точности пересекается грань между верностью и предательством?

Кэтрин выпрямилась.

– Я не пересекала никаких граней.

И она не пересекала никаких граней, она не сделала ничего, кроме того, что думала об Эмброузе.

– По моему опыту… и, поверьте, принцесса Кэтрин, у меня крайне значительный опыт в этой области, – пробормотал Нойес, – по моему опыту, предатель в мыслях и сердце довольно скоро становится предателем на деле.

И по тому, как он смотрел на неё, казалось, будто бы он действительно мог прочитать её мысли. Но Кэтрин уставилась на него в ответ и произнесла:

– Я – не предательница. Я выйду замуж за принца Цзяна.

Кэтрин знала, что это правда. Совсем скоро она станет женой человека, которого никогда не встречала, но она не могла запретить своему разуму и своему сердцу быть в другом месте. Не помогало и то, что она постоянно думала об Эмброузе, любила их беседы, исхитрялась быть рядом с ним и, да, однажды даже коснулась его руки. Конечно, если бы Эмброуз коснулся её, его бы казнили, но она не видела причин, почему она не могла касаться его. Но неужели эти мысли и одно прикосновение и правда были предательскими деяниями?

– Лучше всего чётко представлять себе, где пролегает эта грань, принцесса Кэтрин, – тихо произнёс Нойес.

– Я вполне чётко это представляю, спасибо, Нойес.

– Я бы также хотел не оставлять никаких сомнений касательно последствий, – он небрежно, почти пренебрежительно махнул рукой, – и поэтому вы обязаны посетить казнь норвендского изменника и своими глазами увидеть, что бывает с теми, кто предаёт своего короля.

– Наказание, предупреждение и урок, и все они довольно удобно соединены в одном флаконе, – Кэтрин повторила жест Нойеса.

– Это воля короля, ваше высочество, – не моргнув глазом, ответил Нойес.

К сожалению, на следующий же день после этого допроса с Дианой случилась досадная неприятность. Она споткнулась на каменной лестнице, сломала руку и не смогла больше выполнять свои обязанности. Сара и Таня, – две другие служанки Кэтрин – были рядом с Дианой во время происшествия, но почему-то не смогли предотвратить падения.

– Мы полностью согласны с Нойесом, ваше высочество, – с улыбкой произнесла Таня, – предатели должны быть наказаны…

Крики: «Брэдвелл! Брэдвелл!» вернули Кэтрин в настоящее.


На ступенях эшафота стояло двое мужчин, одетых в чёрное. Пожилой протянул руку к толпе. Его юный и, на удивление, невинный помощник нёс инструменты их ремесла – меч и простой чёрный капюшон.

– Это Брэдвелл, – совсем некстати пояснил Гарольд, наклонившись к Кэтрин поверх Бориса. – Он провел более сотни казней. Сто сорок одну казнь, если я не ошибаюсь. И ему ни разу не потребовался второй удар.

– Сто сорок одна казнь, – эхом откликнулась Кэтрин. Интересно, сколько из них посетил Гарольд.

Брэдвелл ходил по эшафоту, размахивая своей рабочей рукой, словно бы разминал плечевые мускулы, и качая головой из стороны в сторону. Гарольд закатил глаза:

– Проклятье, он выглядит нелепо. Эту работу следовало бы отдать Гейтакру.

– Если я не ошибаюсь, маркиз Норвендский сам потребовал Брэдвелла, и король согласился, – произнёс Борис. – Норвенд хотел, чтобы казнь прошла без запинок, и посчитал Брэдвелла идеальным кандидатом на роль палача. Но в этом деле нет никаких гарантий.

– Гейтакр тоже всегда рубит головы с одного удара, – возразил Гарольд.

– Я согласен с тобой. Я бы и сам выбрал Гейтакра. Брэдвелл кажется уже старомодным. И всё же, если он облажается, это зрелище станет ещё интереснее.

При упоминании маркиза Норвендского взгляд Кэтрин метнулся на противоположный край эшафота, к другой смотровой площадке. Настолько открыто обсуждать других людей казалось девушке рискованным, но теперь, когда Борис сам затронул эту тему, она могла спросить:

– А это там не маркиз Норвендский на другой платформе, в зелёном камзоле?

– Он самый. И весь клан Норвенд вместе с ним, – ответил Борис, хотя Кэтрин заметила, что на казни присутствуют только мужчины семьи. – Вся родня предателя должна наблюдать за его казнью. По правде говоря, они должны требовать смерти предателя, в противном случае они утратят свои титулы и земли.

Кэтрин хорошо знала законы.

– А что с их честью?

Борис фыркнул:

– Они пытаются цепляться за неё, но, если уж они не могут уследить за своими, им придётся побороться, чтобы сохранить своё положение при дворе.

– Честь и положение при дворе это одно и то же, – ответила Кэтрин.

Борис взглянул на сестру:

– Как я и сказал, они с трудом цепляются и за одно, и за другое. – Он отвернулся к противоположной платформе и добавил: – Как я погляжу, твой страж там, вместе с ними. Хорошо хоть он не надел форму.

Кэтрин не осмелилась это комментировать. Эмброуз действительно был без своей формы королевского гвардейца, но вот было ли это проявлением верности к королевской семье или же неуважения к ним? Принцесса знала, что у него своё понимание чести. Он говорил, что хочет поступать правильно, что хочет защищать Бригант и помочь вернуть величие страны – не ради себя, а ради помощи всем прозябающим в нищете жителям королевства.

Она заметила Эмброуза ещё когда занимала своё место. Тогда она заставила себя отвести взгляд, но теперь, когда Борис упомянул его, принцесса могла позволить посмотреть на него чуточку дольше. Его бело-золотистые в солнечном свете волосы были распущены и мягкими волнами спадали на лицо и плечи. Он был одет в чёрный камзол с кожаными ремнями и серебряными пряжками, чёрные брюки и сапоги. Его лицо было мрачным и бледным. Эмброуз уставился на палача и не обращал на Кэтрин никакого внимания.

Кэтрин смотрела на Эмброуза столько, сколько она могла смотреть на любого другого мужчину, затем заставила себя отвести взгляд. Но его образ остался с ней: его волосы, его плечи, его губы…

Из-за эшафота показалась вереница придворных. По тому, как они отступали назад и кланялись, было очевидно, что там идёт её отец. Сердце Кэтрин лихорадочно забилось. Она жила в уюте и безопасности, в крыле королевы, вместе со своей матерью и служанками, и неделями, а то и месяцами могла не видеть своего отца. Для Кэтрин, единственной дочери короля, его общество было редким и случайным событием.

Показался король. Он шёл быстрым шагом, его красно-чёрный дублет подчёркивал широкие плечи, его высокая шляпа добавляла ему роста. Кэтрин быстро вскочила на ноги и смиренно наклонила голову, присев в глубокий реверанс. Она находилась на платформе над королём, но её голова должна была быть ниже его. Каким бы высоким ни был её отец, ей пришлось изрядно изогнуться, чтобы оказаться ниже его. Кэтрин глубоко втянула живот, её бёдра напряглись в полуприседе. Корсет больно впился в талию. Девушка сосредоточилась на дискомфорте, зная, что переживёт его. Краешком глаза она видела короля. Отец запрыгнул на королевский помост, шагнул вперёд, и над увидевшей своего повелителя толпой разнёсся долгий, медленный клич: «Алоизий! Алоизий!»

Борис выпрямился, и Кэтрин, выждав два дополнительных удара сердца, тоже подняла голову. Король не двигался. Он оглядывал толпу и никак не показывал, что вообще заметил свою дочь. Затем он уселся рядом с Гарольдом, на его стуле за мгновение до этого появились красные подушки, призванные смягчить предстоящее королевскому седалищу бремя. Кэтрин выпрямилась, ощущая облегчение в желудке. Гарольд тоже выпрямился и на какое-то мгновение замешкался, застыв неподвижно, и только потом занял свое место, хотя Кэтрин не сомневалась, что её младший брат в восторге от того, что сидит по соседству с королём. Девушка дождалась, пока сядет Борис, затем разгладила юбку и снова заняла своё место.

С этого момента всё стало происходить очень быстро. В конце концов, король не славился терпением. На эшафоте показались новые люди. Там было четверо мужчин в чёрном, ещё четверо в форме стражников, и между ними, едва видимая за их фигурами, стояла узница.

Толпа глумилась и кричала: «Изменница!» Затем: «Шлюха!» и «Сука!» и другие слова – куда, куда хуже.

Кэтрин было знакомо значение этих слов, и иногда она встречала их в книгах, но никогда, никогда она не слышала, чтобы кто-то, даже Борис, произносил их вслух. А теперь они раздавались повсюду вокруг неё. Эти слова имели бо́льший вес, чем она думала, и это были совсем не красивые, поэтичные или умные слова, но напротив – примитивные и вульгарные, они хлестали по лицу словно пощёчины.

Кэтрин снова заметила Эмброуза, неподвижно стоящего напротив неё. Лицо её охранника исказилось, пока толпа издевалась и оскорбляла его сестру. Кэтрин зажмурилась.

– Ты не смотришь, сестрица, – прошипел ей на ухо Борис, – ты здесь, чтобы посмотреть, что бывает с предателями. Это для твоего же блага. Так что, если ты не повернёшься к эшафоту, я лично буду держать твои веки открытыми.

Кэтрин не сомневалась в искренности его слов. Она открыла глаза и снова повернулась к эшафоту.

Леди Анна Норвендская была одета в платье из голубого шёлка с серебряным кружевом. Её драгоценности поблескивали в солнечном свете, а собранные в пучок светлые волосы сияли золотом. В обычные дни леди Анна считалась красавицей, но сегодня был далеко не обычный день. Сегодня она была болезненно худой, её кожа побледнела, без поддержки стражников она вряд ли бы устояла на ногах. Но заметнее всего был её рот – толстые чёрные нити протянулись от верхней губы к нижней. Её рот был зашит, а подбородок и шея покрылись коркой засохшей крови. Ей уже вырвали язык. Кэтрин хотела снова посмотреть на Эмброуза, но не осмелилась, она бы не вынесла ещё раз увидеть его таким. О чём он думает, увидев свою сестру в таком виде? Кэтрин уставилась в направлении леди Анны и поняла, что секрет кроется в том, чтобы сконцентрироваться на стражнике, держащем осужденную, сосредоточиться на том, какие толстые у него пальцы и как крепко он сжимает свою подопечную.

Королевский глашатай шагнул вперёд и, обратившись к толпе, потребовал тишины. Когда шум утих, он начал зачитывать написанное в свитке, перечисляя преступления леди Анны. «Заманивание женатого мужчины в искушение» касалось отношений леди Анны с сиром Освальдом Пенсом. «Игнорирование призыва к королю» означало попытку побега с сиром Освальдом, когда Нойес со своими людьми пришли за ними. «Убийство людей короля» значило именно это, и как бы не было трудно в это поверить сейчас, леди Анна лично заколола одного из королевских солдат в схватке, оставившей после себя три трупа, включая сира Освальда. Убийство было основной причиной казни. Убийство одного из людей короля равносильно убийству самого короля – это была государственная измена, потому, подытоживая свою речь, глашатай произнёс: «И за измену Бриганту и нашему доблестному королю».

Толпа обезумела.

– Изменница, убийца и шлюха будет лишена всего своего имущества, которое отойдёт Короне.

Один из одетых в чёрное мужчин подошёл к леди Анне и стал снимать с неё украшения одно за другим. Каждый раз, когда он касался очередной драгоценности – броши, кольца или браслета, – из толпы доносились радостные возгласы и крики. Каждая вещь складывалась в шкатулку, которую держал ещё один человек. Когда все драгоценности были сняты, мужчина взял нож и разрезал платье леди Анны сзади. Когда платье сорвали с плеч осужденной, из толпы донёсся свежий возглас. Осуждённую почти сшибли с ног, но страж поднял её и крепко держал стоя. Толпа снова захлебнулась криком, словно свора гончих, и начала скандировать: «Раздевай! Раздевай! Раздевай!»

Леди Анна осталась в своём нижнем белье, прижимая тонкую ткань к груди. Её руки тряслись, и Кэтрин увидела, что пальцы осуждённой сломаны и изуродованы. Сначала принцесса не могла понять – почему, но затем до неё дошло, что всё это часть ритуала казни предателя. Осужденным за измену не позволялось общаться с верными подданными короля, поэтому им вырывали языки и зашивали рты. Но поскольку все придворные дамы в Бриганте могли переговариваться знаками, когда им не было дозволено говорить вслух, леди Анне переломали и пальцы.

Один из мужчин распустил осуждённой волосы – длинные, тонкие и бледно-жёлтые. Он зажал их в кулак и отрезал у основания шеи. Волосы тоже отправились в шкатулку. Наконец леди Анна оказалась почти раздетой. Несмотря на летнее солнце, несчастная дрожала, её разорванное платье казалось почти прозрачным и прилипло к ногам в том месте, где узница обмочилась. Казалось, даже достоинство леди Анны было отнято в пользу короля.