Похищенная, или Красавица для Чудовища

– Ничего, и это тоже можно исправить. Скоро она забудет и о проклятии.

Услышав тихие слова отца, Кейран весь внутренне напрягся и осторожно поинтересовался:

– Хочешь уничтожить ее воспоминания? Это потому у нее постоянно болит голова?

– Я лишь пытаюсь вернуть Мишель родителям. Но так, чтобы потом самому не лишиться своих детей.

– У любой магии есть цена. Отец! – взволнованно воскликнул он. – Чем на этот раз будешь расплачиваться?

– Как обычно, деньгами, – пожал плечами Сагерт. – Бокор в обиде не останется.

Кейран сдержался, хоть и сам не понял, как сумел совладать с полыхнувшей в груди яростью. Как не набросился на отца, в чертах которого не нашел ничего, кроме отчаянной решимости и безразличия. Сагерта не заботили последствия. А единственный бокор, с которым водил дружбу папаша, звался Тафари. Старик с болот… О нем ходила дурная слава. Кейран помнил историю про бывшего хозяина Тафари, свихнувшегося и пустившего себе пулю в лоб. И это был не единственный случай, когда люди, так или иначе связанные с колдуном, становились безумцами.

Если он позволит отцу в одиночку решать их проблемы, а сам останется в стороне, у Мишель Беланже не будет будущего. Какое может быть будущее у сумасшедшей?

Раздался тихий стук в дверь. Получив разрешение войти, в кабинет проскользнула рабыня в цветастом тиньоне, разбиравшаяся в травах и готовившая простейшие целебные снадобья. Это она избавляла от мелких хворей рабов в Блэкстоуне. Ей и поручили заняться лишившейся чувств гостьей.

– Девушке уже лучше. Сейчас она спит.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Сагерт и повелел, потянувшись к тлевшей в малахитовой пепельнице сигаре: – Этой ночью будь с ней. И если снова почувствует себя хуже, сразу доложи мне.

Кивнув, служанка растворилась в полумраке холла. Кейран собирался последовать за рабыней, когда в спину ударило резкое:

– Держись подальше от Беланже и не создавай мне еще больше проблем. Если из-за ваших с Галеном глупостей пострадает Катрина…

– Ты перестреляешь нас, как бешеных псов. Нет необходимости мне об этом напоминать, отец, – усмехнулся Кейран и вышел, прикрыв за собой дверь.

Гонимый из поместья навязчивой идеей: как можно скорее отправиться на болота к отшельнику.





Глава 17




Ноги Мишель в столовую не несли, но ничего не поделаешь, приходилось идти. Здороваться с членами, как оказалось, про́клятой семьи и занимать место под их пронизывающими взглядами. Она мысленно порадовалась, что хотя бы не было Галена. Одним оборотнем за столом меньше – и то хорошо.

Под утро пленнице полегчало. По крайней мере, ее больше не бил озноб и терзавшие всю ночь кошмары все-таки выпустили ее сознание из своих силков.

– Как самочувствие, Мишель? – будничным тоном поинтересовался Сагерт, откладывая газету и поднося к губам чашку с кофе, над которой вилась тонкая струйка пара.

– Мне уже лучше, – отозвалась пленница. Правила хорошего тона требовали добавить «спасибо», но у Мишель язык не поворачивался благодарить своего тюремщика. Тем более что благодарить его было не за что.

Возможно, именно по вине мистера Донегана в последнее время она чувствует себя перезревшим ямсом, место которому среди отходов на заднем дворе.

– Рад это слышать, Мишель. Рад слышать… – Король хлопка снова раскрыл газету, отгородившись ей от пленницы.

Мишель пожалела, что такой же не было у Аэлин. Пусть бы закрылась чем-нибудь и перестала испепелять ее взглядом. Еще вчера вид насупленной, исходящей ревностью девицы вызвал бы у нее чувство злорадства и удовлетворения. Но сегодня, встретившись взглядом с Аэлин, Мишель не испытала ничего, кроме жалости.

«Не удивительно, что она влюбилась в кузена. По большому счету ей ведь здесь и влюбляться больше не в кого», – угрюмо размышляла Мишель, пока ковыряла политые сладким соусом вафли.

Теперь она понимала, что для квартеронки Кейран являлся целым миром просто потому, что другого мира Аэлин не знала.

С трудом протолкнув в себя половинку вафли, Мишель поспешила подняться. Извинилась за то, что вынуждена их оставить, сославшись на все еще ощущавшуюся слабость. Мистер Сагерт девушку великодушно отпустил, в то время как его сын после слов о слабости, казалось, был готов пригвоздить Мишель к сиденью взглядом. Смотрел на нее пристально, не то пытаясь задержать, не то стремясь проникнуть в ее мысли и понять, о чем она думает. Что сейчас чувствует.

Оказавшись за пределами визуальной досягаемости Донеганов, Мишель облегченно перевела дыхание. Больше всего она боялась, что ее начнут расспрашивать о дневнике Каролины, в тщетных поисках которого она перерыла всю комнату. Мишель была рада, что Донеганы предпочли не поднимать щекотливую тему. На допрос с пристрастием в том состоянии, в котором пребывала сейчас, ее бы точно не хватило.

Мишель и правда чувствовала себя неважно, а потому, вернувшись в спальню, сразу легла в кровать. Хотела ослабить шнуровку платья, но сил даже на это не осталось.

Она прикрыла глаза, чувствуя, что начинает проваливаться в трясину сна, в котором оживали ее наихудшие страхи.



До самого вечера Мишель то выныривала из беспокойного забытья, то снова погружалась в никак не желавшие отпускать ее кошмары. От обеда и ужина пленница отказалась: одна только мысль о еде вызывала в ней рвотные позывы. Мишель не могла есть, не могла читать, даже думать о чем бы то ни было не получалось. Ее охватила апатия, и как прогнать ее, она не представляла.

Такой – потерянной, ко всему безразличной, казалось, утратившей искру жизни, – ее и застал поздним вечером Кейран. Мишель блуждала где-то между сном и явью, среди чудовищ, поселившихся в ее сознании, и тех, что находились с ней рядом в реальности.

Молодой человек притворил за собой дверь и сказал вместо приветствия:

– Я помогу тебе одеться.


Мишель приподнялась на постели, не выказав ни удивления, ни возмущения тем, что Донеган посмел явиться к ней на ночь глядя. Застал ее в ночной рубашке и теперь самым бессовестным образом ее разглядывает. Впрочем, он уже однажды видел ее полураздетой, а до того и вовсе поймал в ванной под ненадежным покровом из мыльной пены. Мишель флегматично рассудила, что младшего Донегана ей уже нечего стесняться и просто спросила:

– Зачем? – Откинувшись на подушки, она вяло наблюдала за тем, как Кейран, распахнув платяной шкаф, сдергивает с вешалки первое попавшееся платье и выуживает сложенную вчетверо шелковую шаль. – Кейран, послушай… Я сейчас не в том состоянии, чтобы отправляться с тобой на прогулку. К тому же Аэлин…

Мишель и сама не знала, зачем упомянула мисс Кунис. Стоило хотя бы одной мысли о ней просочиться в разум, и Мишель начинало грызть раскаяние. У нее ведь было столько поклонников… Но ей их оказалось мало, и она лишила Аэлин внимания жениха.

И вот теперь этот самый чужой жених, от которого Мишель, сколько ни пыталась, не могла отвести взгляда, приглушенно ругаясь, все пытается отыскать митенки и шляпку.

– Куда вы их только деваете?!

Обнаружив все, что ему было нужно, Кейран сбросил вещи на кровать и протянул Мишель руку, чтобы помочь подняться.

– Остальное потом соберут.

– Но что ты задумал?

Спорить у Мишель не было ни сил, ни желания. Она послушно облачилась в нижнее белье, прежде велев Донегану отвернуться, а потом позволила ему затянуть корсет и надеть на нее легкое муслиновое платье.

– Так и будешь молчать? – обернувшись и встретившись с Кейраном взглядом, почувствовала, что начинает падать. В серую бездну глаз, медленно в ней растворяясь.

И ей уже не хочется вспоминать об Аэлин. Не хочется о чем-то спрашивать. Только смотреть в эти глаза, просто стоять вот так, замерев, в его присутствии.

– Поговорим по дороге. – Кейран набросил ей на плечи шаль и быстро завязал ленты капора. – А сейчас надо уходить.

«Наверняка криво завязал», – подумалось Мишель, но она не стала задерживаться на этой мысли. Как и на кружевных митенках, которые Донеган попросту запихнул себе в карман, не желая больше тратить время на сборы.

– Уходить куда?

– Из этого дома.

– Но…

Пленница осеклась, когда ее подхватили на руки и сказали, одной коротенькой фразой разом прогнав и слабость, и апатию:

– Я похищаю тебя, Мишель.

Сердце в груди забилось быстрее.

– Если это одна из ваших шуточек, мистер Донеган, то не самая удачная, – обхватив его шею, заметила она.

Старые половицы тоскливо скрипели под тяжелой поступью Кейрана, и пусть каждый шаг приглушала ковровая дорожка, узор которой стерло полуночной тьмой, Мишель они казались оглушительно громкими.

– Я вполне серьезен и настроен более чем решительно, – без тени улыбки, которой обычно сопровождалась каждая его острота, заверил он пленницу.

Мишель даже не стала спрашивать, куда он собрался ее увезти, потому что была уверена: не успеют они добраться до лестницы, как откуда ни возьмись выскочит вездесущий Бартел. Или мистер Сагерт степенно выплывет из своего кабинета и, пока они будут спускаться, будет прожигать их взглядом. А может, дорогу им преградит преисполненная негодования мисс Чопорная Ледышка – Катрина. Или ее кузина своими криками всех переполошит.

Мишель уже со счету сбилась, сколько раз она пыталась выбраться из ненавистного дома. Долгое время не теряла надежды. Сначала та горела ярко, потом просто тлела, а с возвращением в поместье мистера Сагерта совсем погасла. Мишель устала надеяться, устала ждать чуда и почти смирилась с мыслью, что покинет Блэкстоун только тогда, когда это будет угодно королю хлопка.

Она была благодарна Кейрану за это неожиданное проявление благородства, за искренний смелый порыв, но нисколько не сомневалась, что их путешествие закончится, даже не успев начаться. В доме или в лучшем случае у ворот, где ей представится возможность несколько коротких мгновений насладиться свободой, полюбоваться на проглядывавшую сквозь кованый узор ворот широкую дорогу.

Вот только какой в этом смысл? Лишь душу себе лишний раз разбередит.

– Кейран, это глупая затея, – напряженно оглядываясь по сторонам, шепнула своему похитителю Мишель.

– Глупо будет оставить тебя здесь и ждать, пока из-за магии сойдешь с ума.

– О чем это ты говоришь?!

От резкого контраста – из теплого дома в прохладу ночи – у Мишель закружилась голова. А может, она кружилась из-за всего, что с ней происходило и что сейчас слышала.

– Отец хотел, чтобы ты забыла о безумствах Галена. О Блэкстоуне и о проклятии… Но цена у забвения слишком высока. Для тебя. А этого (чтобы ты расплачивалась) не хочу я.

– То есть… ты и правда похищаешь меня? – Мишель захлестнуло волнение, накрыла радость.

– А на что это, по-твоему, похоже, ангел?

Только сейчас пленница поняла, что действительно может стать свободной. И Галену, выдернув из вольта иголку, она подарит свободу.

Тем страшнее стало осознание, что план самонадеянного Кейрана вот-вот провалится. Она едва не застонала, когда увидела вырисовывающуюся в конце аллеи высокую мощную фигуру раба, и тут же мысленно отругала себя. Ведь знала же, что этим все и закончится! Кто-то обязательно их заметит, попытается остановить. И даже если Кейран велит слуге убраться с дороги, ничто не помешает тому броситься в дом и разбудить хозяина. Да они даже до межи не успеют добраться, как их нагонят и приволокут обратно!

– Кейран…

– Успокойся, малышка, Адан нас не выдаст, – словно прочитав ее мысли, мягко проговорил он.

Только когда они поравнялись с темнокожим верзилой, пленница узнала в нем преданного слугу Катрины. Как и прежде невозмутимого, с лицом, лишенным всяких эмоций, смиренно державшего за повод вороную лошадь.