Похищение с сюрпризом
Часть 29 из 49 Информация о книге
**** Гастону снился всё тот же сон. Молодая Кара трясла его за плечи и повторяла знакомую фразу. Однако появились и новые подробности. Устав от ругани, чародейка потащила его за руку по коридорам замка, гораздо богаче, чем у Винзуров. Не обращала внимания ни на горестный рев, ни на заплетающиеся детские ноги. «Сам виноват», - процедила она, остановившись у неприметной двери. – «Придется увезти тебя, чтобы спасти от судьбы. И от смерти». «Мама…» - прохныкал он. Но Кара резко развернула его и схватила за ворот: «Сиди в спальне! Не смей больше никуда выходить! Ты понял, Габриэль?» Он лишь всхлипнул и кивнул. «Вот и славно. А я пока настойку особенную приготовлю. Выпьешь ее перед сном…» Кара ушла, а Гастон прошагал в спальню с детской кроватью под пологом. Но вместо того, чтобы взобраться на неё, завертелся на месте, приговаривая: «Елисей! Ну, где же ты, Елисей?» Никто не отозвался, и маленький Гастон сел на пол. Вытер рукавом мокрые щеки, приказывая себе успокоиться, ведь мальчики не плачут. Но неугомонные слезы побежали еще сильнее. Слезы обиды. Он не сделал ничего дурного и не понимал, за что его ругают. Тем более, прежде мама никогда не повышала на него голос. «Ну, и чего ревешь? Тебе не положено». Нет, это не мать вернулась. Рядом стоял серебристый лис и взирал с укоризной. «Елисей! Мама ругается!» «Ругается? И что же ты натворил?» «Я…» - мальчик снова громко всхлипнул. – «Я просто… просто…» - Ой! Ой-ой-ой! Гастон не сразу понял, что происходит. С чего бы отцу проникать в странный сон? Да еще дуть на обожженную руку и стенать, как девчонке? Хотя ожоги на пальцах, и впрямь, получились знатные. - Как он нас нашел?! К ним подскочила Лизетта с ошалелым выражением лица, и до Гастона дошло, что происходящее – не продолжение сна, а самая настоящая реальность. Папенька загадочным образом умудрился их разыскать и попытался среди ночи украсть медальон. - Он мой! Отдайте! – процедил он, «убаюкивая» пострадавшую руку. Выглядел родитель жалко. И вовсе не грозно, как раньше. Постарел, осунулся, будто не сутки прошли, а несколько месяцев. Обычно идеально уложенные волосы торчали во все стороны, а глаза… глаза, как у пса побитого, по-другому не скажешь. Но в то же время злые, будто этот самый пес поник, но затаил лютую обиду, чтобы после отыграться. - Отдайте, - повторил отец. Но не требовательно, а плаксиво. Тяжко вздохнул и опустился на пол. - Как ты нас нашел? – спросил Гастон и с уважением покосился на Лизетту. Она схватила забытые работниками вилы и направила их на свекра. Мол, только попробуйте еще что-нибудь выкинуть, я и без рогов с вами справлюсь. Отец пожал плечами. - Я его чувствую. Медальон. Отдайте. - Но он не твой. Матушка… твоя жена сказала, он был на мне. Значит, медальон – моя собственность, а ты ее присвоил. Ульям Ла-Пьер скривился, будто увидел нечто омерзительное. - Считай это платой. За твое содержание и воспитание. - Платой?! – возмутилась Лизетта. Вилы угрожающе задрожали. – Он – ваш сын. Это ваша обязанность - растить и… Она не договорила, потому что свекор расхохотался, как безумный. - Сын? Еще не хватало! Мои сыновья приличными людьми выросли. Один служит и империю защитит от врагов, коли понадобится. Другой булки да пироги печет, тоже дело важное и нужное. А этот, - он разочарованно кивнул на Гастона, - сплошное недоразумение. Слава богам, я тут никаким боком. - Но госпожа Ла-Пьер сказала… - начала Лизетта, но свекор перебил. - Лишь то, что я ей внушил. Правду она бы не потерпела. - К-к-какую правду? – выдохнул Гастон. Боги! Что еще скрывает эта семейка?! Фальшивый папаша сложил руки на груди, но задел обожженные места и застонал. - Ничегошеньки я тебе не скажу, пока имущество не вернешь. - Не вздумай, - шепнула Лизетта, но в планы Гастона обмен и так не входил. - А если я прикажу? – спросил он проникновенно. - Не выйдет, - Ульям Ла-Пьер усмехнулся. – Медальон дает власть. Но не сразу. Нужны недели, дабы он с тобой сроднился и начал на окружающих влиять. Так что не надейся на откровенность, бездарь ты никудышный. Эх, была надежда, что хоть монах из тебя выйдет, и пользу будешь людям приносить. Да куда там… Гастон возвел глаза к потолку. Опять с этим монашеством привязался. Не уймется всё. - Чья это была идея? Твоя, небось? Ла-Пьер хитро прищурился. - Вовсе нет. Я в монахов не особо верю. Мать твоя придумала. Настоящая. Так и велела, когда тебя отдала. Мол, как вырастет, пусть в монастырь отправляется и живет там до конца дней, сколько бы боги не отвели. Тьфу! – он сообразил, что нарушил собственный же зарок ничего приемному сыну не рассказывать. – На этом всё. Даже не спрашивай, кто твоя мать и откуда. - Кто она, я и без тебя знаю, - объявил Гастон с толикой самодовольства. – Чародейка. Карой звать. О, да! Надо было видеть папенькино лицо. Глаза скакнули на лоб, густые брови почти слились с волосами, рот открылся так, что нижняя челюсть того гляди до груди достанет. - От…от…откуда узнал?! - Виделись недавно, - бросил он с деланным равнодушием. - Врешь! Кара умерла. Уж много лет минуло! Теперь опешил Гастон. Как это – умерла? Не с призраком же он встречался? - Умерла, - повторил Ла-Пьер. – Во время вторых родов. Вместе с ребенком. Девочкой. Гастон и Лизетта переглянулись. Дина! Но ведь она очень даже жива. Как и мать. Неужели, обман? Но для чего все это понадобилось? «Что ты наделал? Что же ты наделал?» - вновь зазвучало в ушах. Гастон поежился. Что если причина всего этого «маскарада» его таинственный поступок? Тот, который так напугал и разгневал мать? - Почему Кара меня отдала? Говори! Но Ла-Пьер не шевельнулся. Погрузился в печальные думы о прошлом. - Ладно! – Гастон сжал кулаки от бессильной ярости. – Тогда скажи, кто мой отец? Он не сомневался, что мужчина, который много лет назывался его родителем, снова промолчит. Но не спросить не мог. Вопрос будто жег рот. Однако Ла-Пьер встрепенулся. Посмотрел на приемного сына, а в глазах промелькнула ненависть. - Художник. Такой же никчемный бездельник. Ты и внешне похож на него. Только волосы от матери достались. - Художник? – переспросил Гастон благоговейно. Сердце сжалось, будто угодило в тиски. Вспомнилась детская страсть к рисованию и бесконечные порки за нее. Отец запрещал брать в руки угольки и краски, говорил о предсказании, мол, сыну надобно забыть о художествах, иначе навлечет беду на всю семью. Значит, всё ложь. Приемный родитель не хотел, чтобы ребенок рисовал, потому что ненавидел настоящего отца. Из-за этой ненависти он лишил Гастона единственного занятия, приносившего истинную радость. Лишил призвания. Стоп! Но почему, собственно, Уильям Ла-Пьер ненавидел мужа Кары? - Проклятье, - простонал Гастон, взъерошивая пятерней волосы. – Ты был влюблен в нее! В мою мать! На груди вновь вспыхнул сдвоенный медальон. Но не обжег. Предал уверенности. - Отвечай мне! Я приказываю! Он сам не понимал, почему это сказал. Слова пришли сами. И, как ни странно, помогли. Отец подчинился, хотя лицо исказилось от напряжения и нежелания говорить. - Кара была моей невестой. Но мне пришлось жениться на Инессе. Родители настояли. Она собиралась за моего старшего брата, но он погиб за три дня до свадьбы. Увидел, как лошадь, в телегу запряженная, понесла. Скакала прямо на детишек, что в траве играли. В общем, спас их от смерти неминуемой, а сам… - Ла-Пьер горестно махнул рукой. – Инесса осталась ни женой, ни вдовой. Она ведь у нас жила. Ее семья брак не одобрила, из дома выгнала. Конечно, жених с невестой ночевали отдельно, но людям не докажешь. Вот родители решили, что я должен жениться, чтобы Инессу от позора уберечь. - И ты беспрекословно согласился? – изумился Гастон. Это папенька-то? Ему же плевать на чужие приказы с высокой колокольни. - В семье Ла-Пьер принято отца с матерью слушаться. Даже если у самого иные желания. Гастон с трудом удержался от ругательств. Вот, как! Сам по приказу родителей взял в жены нелюбимую женщину, заставив страдать и себя, и настоящую невесту, но с собственными детьми поступал также, не позволяя самим выбирать жизненный путь.