Поцелуй, Карло!

Карло осмотрелся. Его парадный мундир висел на двери. Медали болтались на перевязи, оттягивая шелк. Кофр стоял в углу комнаты.

– Мне надо ехать. Sono un ospite d’onore di una festa a Roseto[62], Пенсильвания.

– Нет. Я не могу этого позволить. У вас была операция. Вы можете подхватить инфекцию, если выпишитесь. Я пошлю телеграмму и объясню обстоятельства вашего отсутствия.

Карло посмотрел в глаза сестры Джулии. Неважно, на каком конце света ты пребываешь, спорить с монахиней везде бесполезно.

Он кивнул на мундир:

– C’e una lettera nella tasca della mia uniforme. – Карло вздохнул. – I miei piani[63].

Сестра записала маршрут Карло и адрес получателя в Розето и ушла. Листок с текстом телеграммы она передала дежурной медсестре:

– Телеграмма в Розето, Пенсильвания.

– Где это, сестра?

– Пошлите в Филадельфию, там разберутся.



ТЕЛЕГРАММА

КОМУ: БУРГОМИСТРУ Р. ТУТОЛОЛЕ

ОТ: СЕСТРЫ ДЖУЛИИ ДЕННЕХИ, БОЛЬНИЦА СВ. ВИНСЕНТА, Н.-Й.

ПОСОЛ ЗАБОЛЕЛ РИСКОМ ЖИЗНИ. ВСТРЕЧУ ОТМЕНИТЬ. СДД.





5


По случаю дебюта Ники в «Двенадцатой ночи» семейство Палаццини выкупило весь девятый ряд партера целиком. Ники предупредил девушек насчет шляп, и те сделали ему одолжение. Тетя Джо спрятала шиньон под сеточку; Эльза надела скромную шляпку из черного бархата, которая очень шла к ее воскресному пальто; Линина бирюзовая атласная каскетка без полей выглядела так, будто Лине голову перебинтовали; а Мэйбл надела берет, свой единственный миниатюрный головной убор. Берет изумрудного бархата хоть и смотрелся не по сезону, но был признан крошечным и потому годным для похода в театр.

Тетя Джо пригласила семейство Де Пино. Пичи, одетая с головы до пят во все розовое, казалась плюхой малинового варенья, восседая между своими родителями по самому центру ряда. Троица застыла, будто кол проглотив, напоминая гранитные колонны тосканской гробницы.

Ники не постеснялся сообщить Де Пино о «шляпном правиле», так что Пичи повязала волосы лентой с плоским розовым бантом, а вот ее мамочка, пытаясь вписаться в отведенные рамки, остановила выбор на небольшой соломенной шляпке, украшенной высокими страусовыми перьями. (Зрительнице позади Кончетты пришлось взгромоздиться на городскую телефонную книгу, чтобы видеть сцену поверх этих самых перьев.)

Дом обосновался в крайнем кресле в конце ряда. Его больное колено торчало в проход, как прут для поиска воды. Нино сидел возле отца, Доминик-сын занял последнее сиденье с другой стороны, место Джио рядом с братом оставалось пустым.

Джио переминался с ноги на ногу в глубине зала, положив подбородок на балюстраду, и глядел на сцену. Лицо кузена напоминало яблоко, на котором хорошенько потренировались стрелки из Шервудского леса. Джио помнил предупреждение Ники насчет ловчил, занимающих чужие кресла в театре, но вот беда – в толпе кузен всегда страдал клаустрофобией. Стоило ему попасть в людное место, как он начинал обильно потеть, хватать ртом воздух и искать выходы, так что Джио обосновался поближе к одному из них, чтобы в случае чего спастись бегством.

Калла прошлась по коридору позади гримерных в подвале. Из комнат выходили актеры в костюмах, чтобы подняться наверх и занять свои места в первой сцене спектакля. На Калле была тюлевая юбка карамельного цвета с пышным многослойным подъюбником и белоснежная блузка, с которой так хорошо сочетался мамин жемчуг. На ходу она причесывала щеткой волосы.

– Ну что, как у нас дела? – спросила она ведущего актера труппы.

– У нас все хорошо.

Тони сунул окурок в жестянку-пепельницу, собираясь подняться на сцену. Калла отвела его в угол:

– Пригляди там за Ники, ладно?

– Он справится.

– Ты так думаешь?

– Он этот спектакль получше меня знает.

– Мне кажется, он очень нервничает. – Калла сжала руки.

– А мой первый выход? Ты помнишь?

– Ага. Ты сбежал через служебную дверь. Нам пришлось дать занавес. Папа отыскал тебя на Пайн-стрит, в переулке.

– И душа у меня была в пятках.

– Пойду посмотрю, как он.

Калла прошла в конец коридора, к мужской гримерной, и постучала в дверь:


– Все в приличном виде?

Услыхав утвердительное мычание в ответ, она вошла и увидела Ники. Тот сидел в одиночестве перед зеркалом.

– Ты готов?

Ники кивнул.

– Ты замечательно сыграешь, – сказала Калла, чтобы его поддержать.

Ники кивнул.

– Я постараюсь… пережить это.

– Ты все делаешь просто отлично.

– Вся моя семья здесь.

– У нас аншлаг. Твой дядя пригласил всех, кто служил в Американском легионе, и они оплатили полную стоимость. Роза чуть не рехнулась. Ей никогда не приходилось считать такое количество денег. Пришлось даже счетной машинкой воспользоваться. Спасибо тебе! – Калла повернулась, чтобы уйти, но Ники схватил ее за руку. Она посмотрела на него, и на сердце у нее потеплело. – Ты готов, Ник. Честное слово, готов.

Она улыбнулась, и в эту минуту лицо Каллы Борелли показалось Ники ангельским ликом. Свет, отраженный в зеркале, мерцал в ее глазах, словно в черных шпинелях, волосы обрамляли лицо, словно картину. Золотая и чистая, она парила над ним, оберегая. И чувство защищенности позволило ему быть с ней откровенным.

– Я боюсь.

Калла села рядом и взяла его за руки:

– Ты знаешь все до последнего слова. А если и забудешь что-то, Тони и Норма тут же тебя прикроют. Энцо тебе верное подспорье. Он знает все роли в пьесе и подстрахует тебя. Да и Джози, как обычно, так и норовит сзади прижаться… (Ники засмеялся.) Бояться нечего, если только ты не боишься успеха.

– Я делаю именно то, что хочу, – тихо сказал Ники.

– Так что в этом плохого?

– Со мной такое впервые.

– Ну, самое время. И ты это заслужил.

Фрэнк Арриго стоял в дверном проеме гримерки, наблюдая, как его подруга держит за руки парня в лосинах, как они склонились друг к другу и шепчутся, чуть ли не щека к щеке. Момент был так интимен, казалось, голубки вот-вот поцелуются. Фрэнк даже попятился, не желая мешать, но тут вспомнил, что Калла – его девушка, и увиденное ему не понравилось. Ревность окатила его всего мерзкой грязно-зеленой волной.

– Эй! – рявкнул он, и они отпрянули друг от друга.

Калла подпрыгнула на стуле, а Ники обернулся к Фрэнку.

– У меня тут небольшой сценический мандраж, – объяснил он.

– Хлопни рюмашку, глядишь – и отпустит.

Фрэнк подал руку Калле, и та встала и пошла за ним.

– Все у тебя получится, – подбодрила Калла Ники. – Увидимся после спектакля.

– Если я расщедрюсь, – предупредил Фрэнк.

Роза Де Неро приглушила свет в фойе. За много лет работы в Театре Борелли она впервые была в приподнятом настроении. Время постановки больше не тянулось для нее бесконечно долго, ей, между прочим, было чем заняться. Аншлаг означал полный сбор, какое же это было для нее удовольствие после стольких вечеров, когда боґльшая часть бархатных кресел в зрительном зале пустовала. Роза вернулась в кассу, чтобы сосчитать выручку.

Гортензия Муни протиснулась в застекленную дверь и подошла к окошечку кассы:

– Один билет, пожалуйста.

Роза подняла на нее глаза.

– Есть у вас места для цветных? – непринужденно поинтересовалась Гортензия.

– В бельэтаже, кажется.

– Вам кажется? – Гортензия улыбалась, но в голосе чувствовалось праведное возмущение.

– Цветные зрители еще ни разу в этом театре не появлялись.

Гортензия хмыкнула:

– Ну, у Шекспира нас маленько есть. Отелло, например. У вас найдется билет для меня?

– Да, найдется. Осталось всего одно место в бельэтаже. Два доллара.