Платье невесты

* * *


Студия располагалась в одном из многочисленных павильонов внутри здания. Вокруг сновало множество людей с бумагами, осветительной техникой, звукозаписывающими устройствами и даже едой на подносах. Массивные декорации были выстроены таким образом, что перед внушительного размера камерой раскинулась просторная гостиная какого-то загородного дома. Все было оборудовано на таком высоком уровне, что даже занавески на имитациях окон плавно колыхались, а сквозь них доносился едва различимый шум океана.

— Татьяна, где же ты так долго? — Запричитала одна из женщин, подлетев к ним.

— Пробки. — Не покраснев соврала Танечка. Обернулась к Марусе. — Это Виталина, наш костюмер. — И после того, как они обменялись короткими кивками, шепнула Еникеевой: — Присядь здесь, сейчас начнется волшебство съемочного процесса.

Ступив за ширму, Танечка без стеснения скинула всю одежду и надела на голое тело легкий халатик, поданный костюмером. Она словно и не замечала испуга и смущения сковавшего Марусю от всего происходящего. И даже не ее, Танин, голый лобок и вздыбленные от кусочка льда, принесенного ассистентом, розовые соски заставили Еникееву начать задыхаться удушливой волной стыда, а ворвавшиеся вдруг на площадку и разгуливающие с болтающимися наголо пенисами трое крепких мужчин-актеров.

— Танюш, как настроение? — Один из обнаженных незнакомцев остановился возле дивана.

Стоящий вверх блестящей шпагой член застыл как раз возле лица Маруси. Девушка, продолжая отчаянно краснеть, откинулась на спинку дивана, но глаз от детородного органа мужчины оторвать не смогла — он легонько подергивался, буквально завораживая ее. Наверное, актеры что-то принимали перед съемками, чтобы обеспечить себе столь железобетонную эрекцию.

— Все хорошо, спасибо, Кристиан. — Они с Танечкой обменялись воздушными поцелуями.

— Как я в прошлый раз? Справился? — Расплылся в загадочной улыбке широкоплечий аполлон.

Их совершенно не смущало ни присутствие посторонней, ни то, что рабочий инструмент будущих съемок почти упирался ей, Марусе, в лицо.

— Ты очень старался, малыш. — Танечка картинно закатила глаза. — А последний камшот[2] это что-то потрясающее. — Она хихикнула. — Неожиданно и феерично. Я пол упаковки салфеток извела тогда, отмывая лицо.

Они посмеялись, еще раз обменялись воздушными поцелуями, и мужчина удалился на площадку.

— Если бы он еще чеснока тогда не пережрал, — фыркнула Танечка, надевая изящные тапочки на каблучке с меховым помпоном, — было бы совсем замечательно. Как вспомню этот горький привкус его спермы, фу, сразу воротит. — Она достала из сумочки тюбик со смазкой, выдавила ее на ладонь, поставила ногу на подлокотник дивана, беззастенчиво отодвинула кружевные стринги и обильно смазала промежность. Затем вытерла руку о салфетку, лежавшую на подносе с бутербродами, скомкала ее, швырнула на пол, легким движением головы откинула волосы назад и очаровательно улыбнулась. — Не смотри так. Издержки профессии. Никто не идеален. Но трахается этот парень, как конь, и, как уж я старалась не кончать по-настоящему, все равно дважды испытала с ним оргазм прямо под камерами.

— Ух, ты… — Сглотнула Маруся, прикладывая ладони к горячим щекам.

— Ладно, я быстро. — Таня махнула рукой и поспешила под свет прожекторов. — Жди.

— Будете бутерброд? — Спросила услужливая костюмерша, подойдя к Марусе.

— А… нет, спасибо. — выдавила улыбку девушка.

— Как хотите. — Пожала плечами Виталина. — Вам лучше встать и подойти ближе, а то отсюда плохо видно.

Еникеева поднялась и встала рядом с ней. Толстый волосатый режиссер с пальцами-сосисками орал на всю съемочную площадку, объясняя, чего хочет от актеров, и кто, что должен делать.

— Татьяна, немного удивления, немного, понимаешь? Не нужно так гротескно! Ты не ожидала, что бригада строителей окажется столь горячей, но ты не прочь поиграть с ними. Немного робости, желания в глазах. Да, вот так! Где гример? Нужно больше грима, это парни только что делали ремонт, почему они такие чистые? Присыпьте их пылью!

Маруся смотрела на то, как по команде «мотор» с Танечки слетает халатик, и как трое горячих мускулистых мужчин со «шпагами» наголо раскладывают ее на кухонном столе, и не понимала, как костюмерша, да и все собравшиеся, со скучающим видом могут жевать бутерброды, будто ничего из ряда вон выходящего и не происходит.

— Энергичнее, мать вашу! Энергичнее! — Орал режиссер, склонив голову и глядя на совокупляющихся актеров под каким-то странным углом. — Вы что, чаю попить собрались? Вот так! Дери ее, как следует! Работай, сукин ты сын!

Второй оператор с камерой в руках как раз в этот момент подлезал снизу, чтобы крупным планом снять два «поршня» одновременно входящие и выходящие с хлюпающим звуком в один влажный «цилиндр».

— Кристиан, не стой без дела! Ты здесь не для красоты!

Так и не нашедший подходящего отверстия сзади и не сумевший вовремя пристроиться голый парень вынужден был обойти стонущую морским котиком Танечку и лихо вставить свой член в ее раскрытый рот.

— Отличный темп. — Похвалил режиссер. — Кристиан, собери ей волосы на затылке, пусть будет видно лицо. Татьяна, тебе хорошо! Покажи нам, как ты довольна! Вот так, молодец. Уже лучше.

Глаза качающейся на поверхности стола Танечки томно закатились за веки. Она все еще стонала, но теперь уже тише, и только в те моменты, когда член Кристиана, толкаясь, до упора врезался ей в глотку. Она все еще выглядела счастливой и востребованной, все еще изображала удовольствие, но Маруся теперь крепко сомневалась в том, хорошо ли на самом деле было ее подруге.

— Неплохо! Так, работаем, товарищи! Не сбавляем темп!

И, глядя на колыхающиеся полные груди, на точеный зад, который одновременно и с остервенением атаковали сейчас двое потных мужчин, на идеально белую, без единого синяка, кожу Танечки и на ее прилипшие к спине мокрые волосы, Еникеева думала только о том, что очень хочет убежать отсюда подальше.

— Скукота. — Зевнула Виталина. Будто актеры картошку в огороде копали, а не изображали сейчас перед камерой почти эквилибристические трюки, раскорячившись на широком скользком столе вчетвером.

«А на помаде Таня все-таки сэкономила», — пронеслось в голове Маруси при взгляде на ярко-красные следы, остающиеся на основании члена Кристиана на каждом новом толчке.

— Вот так! Терпи, не кончай! Продолжай в том же ритме. Нет, ускоряйся еще. Татьяна, кричи! Да мне плевать, что его член у тебя во рту. Тебе хорошо. Кричи! Матерись! Не сдерживай себя! — Продолжал громыхать режиссер.

Еникеева развернулась и на ватных ногах медленно поплелась к выходу.





30





Нет, она не смогла.

Долго сидела на продавленном диване, смотрела на аккуратную стопочку квадратиков из фольги и понимала, что не сможет. Вот так просто взять длинную иглу и сделать несколько незаметных проколов — не получится. Она все еще хотела по любви, а не вот так — вероломно, обманом. Маруся все еще мечтала о том, что Витя уйдет от жены потому, что любит: ее, а не надменную Натали, не способную сделать его счастливым.





* * *


А Виктор никак не спешил определиться, ему постоянно что-то мешало. То сына нужно было возить к врачу, то пса, то вообще неподходящий момент — у Натали серьезные проблемы на работе. А потом и его самого уволили, существенно сократив штат геологов фирмы. «И кому я теперь нужен такой безработный? Вот найду подходящую должность, устроюсь, смогу платить алименты сыну и тогда уйду».

Но это «тогда» никак не наступало. А Маруся продолжала стараться. Она записалась в фитнес-клуб, исправно его посещала, пробовала на себе всевозможные диеты, оставляла кучу денег в салоне красоты: эпиляции, массажи, обертывания, маникюр, педикюр, коррекция бровей, ногтей, настроения, пару раз ей даже делали уколы красоты. Да и на белье девушка теперь не скупилась. Поражала впечатление Виктора всем, чем могла.

А он часто даже новую стрижку не замечал. Прибегал, быстренько съедал специально приготовленный для него легкий супчик — у Вити наметилось обострение гастрита, нужно было соблюдать строгую диету, потом он торопливо курил на подоконнике, небрежно швырял сигарету в пепельницу и тут же расстегивал ширинку. Всё на бегу.

И у Маруси не было и двух минут, чтобы полюбоваться любимым после секса. Ни его спутанной челкой, вечно лезущей на глаза, ни светлыми глазами, по-детски наивными и такими озорными, что захватывало дух от умиления, ни крохотной родинкой на шее, ни мелкими морщинками в уголках глаз, когда он задумывался о чем-то важном. Она помогала ему надеть обувь, пока он с горящим взглядом рассказывал ей о будущих походах в горы или катании на байдарках, и вдыхала его аромат, оставшийся на пустом пороге, что напоминал ей о несбывшихся надеждах. И снова ложилась одна в холодную постель.

— Ты превратилась в визуальную проекцию человека. — Пыталась воззвать к ее разуму Марго. — Посмотри на себя. У тебя ж глаза абсолютно пустые. Тусклые. И ты ничего не замечаешь вокруг.

И, конечно, Маруся об этом знала. Она все понимала. И что любовь эту сама себе придумала, и что не изменится ничего. И Витя ее не изменится. И ничего поделать с этим не могла.

И даже когда осенью вызвала его на очередной откровенный разговор. Написала на тетрадном листке все то, о чем не могла сказать в лицо. О том, что мечтает засыпать и просыпаться с ним. О том, что хочет без стеснения держать его за руку и гулять так по всему городу — открыто, никого не боясь. И о том, что готовила бы ему завтраки, обеды, ужины. И никогда бы не ворчала. И даже пса сама бы выгуливала, если бы он только был с ней рядом, и она могла бы считать его только своим и ничьим больше.

Надо признать, он даже отреагировал. Прочитал внимательно, затем обнял ее, молча прижал к себе. А потом впервые за долгое время занимался с ней любовью, а не торопливым кроличьим сексом. Медленно и глядя в глаза. Целуя ее чувственно и глубоко, забирая вместе с поцелуями все тревоги и сомнения. Сливаясь с Марусей в единое целое, отдавая всего себя и делая каждое движение до невозможного приятным — будто бы не было на земле в этот момент никого и ничего, кроме них двоих.

А потом, разумеется, соскочил с дивана, и бегом в душ. Потому что час уже поздний, домой пора. Туда, где он с Натали дни проводит. И ночи. А ей, Марусе, по-прежнему должны были доставаться лишь жалкие часы, минуты, крохи, обрывки мгновений — точно подачки с барского стола.

И ничем не получалось больше этого Витю пронять. Ни полным игнорированием его существования — он как будто даже и не заметил ее душевного бунта, ни попытками вызвать ревность — на рассказы о выдуманных парнях из клуба, о пылком коллеге, оказывающем знаки внимания, любовник никак не отреагировал. И даже предложение жить втроем с маленьким Сереженькой на Марусину зарплату его не тронуло.

И ходила с тех пор Еникеева по своей квартире как неприкаянная. И не хотела уже ничего, только бы освободиться поскорее от этого груза и вдохнуть свободной грудью. И ненавидела уже свое жилище с расставленными повсюду мужскими вещами, напоминавшее ей всем видом музей имени Вити: вот его кружка, вот его пепельница, вот щетка, расческа, тапки, одеколон.

И даже пришедшая в голову мысль выбить клин клином не помогла: оставшись однажды зимой наедине со знакомым Марго, который казался приятным, хорошим парнем, неожиданно воспылавшим к ней страстью, она не смогла изменить Вите на глазах у его чертовых тапочек.

Ведь это было бы нечестно.

По отношению к Виктору, не к тапочкам, разумеется. И выгнав неудавшегося кавалера, девушка горько рыдала, представляя, как же там он — ее Витя. Думает, наверное, про нее, скучает. А она ведь чуть было не предала их чистую любовь!

А потом был еще один одинокий Новый Год, наполненный тяжкими думами, еще одно поздравление от начальника, еще одно случайное столкновение взглядов, когда они традиционно соприкоснулись бокалами на вечеринке. И снова мысли о Вите — как же он там? Со своей Натали. И понимание того, что нужно рвать. Нужно рубить с плеча эти узлы. И срочно.

А потом приходил Виктор, и снова вселял в нее утраченную надежду. Пусть ненадолго, но это всегда срабатывало. И снова были задушевные разговоры только для двоих, снова влюбленные взгляды, приятные слова и ощущение, что кто-то очень близкий и нужный рядом. Снова все было хорошо. И беспощадная адова карусель делала еще один оборот вокруг своей чертовой оси. И вся эта чехарда, уже кисло привычная и невыносимо тягостная, казалась нескончаемой и, увы, неминуемой.

Разве что день рождения немного добавил сил. Еникеева купила любимому лыжи: долго изучала этот вопрос на форумах, копила, выбирала, донимала консультантов в магазине, советовалась. Оплатила, принесла, поставила у себя в прихожей. Представляла, как он будет лететь в них с горы, думая только о ней. Или они вместе будут.

Но тогда нужно будет прикупить еще одни такие, для нее — только поменьше. Ерунда — вопрос, нужно только позвонить в уже знакомый магазин. Или наведаться. Вдвоем. Э-эх, мечты!

Витя обещал, что придет в семь, но… не пришел. Маруся нервно следила за стрелкой наручных часов. Звонить не решалась. Вероятно, не смог вырваться — жена вернулась домой раньше назначенного времени. А вдруг увидит, что ему звонит посторонний, и устроит скандал? Нет, лучше подождать, сам объявится.

Но к девяти она отчаялась окончательно. Пнула злосчастные лыжи, зажмурилась и закусила губу, когда они с грохотом рухнули, больно ударив ее по ноге.

«Что же я? Хуже всех? Дома сидеть и ждать его, как монашка. Да пошло оно все к черту! И не пропадать же прическе и макияжу».

Собралась, оделась, вызвала такси.

— Маргоша, ты меня сегодня на танцы звала. — Сказала в трубку. — Я согласна!

Подруга радостно продиктовала адрес. Маруся накинула плащ, надела сапожки на каблучке, капнула немного духов за уши и на запястья. Покрутилась у зеркала, затем закрыла дверь и спустилась вниз. Таксист ей попался болтливый, всю дорогу до клуба рассказывал анекдоты, зато денег взял мало, да еще и комплимент сделал на прощание.

— Всего доброго! — Хлопнула дверцей.

— Всего хорошего, красавица.

Она посмотрела вслед удаляющейся машине и мысленно поблагодарила мужчину за подаренное хорошее настроение. Огляделась в поисках вывески — та сияла яркими неоновыми огнями, переливалась серебристыми отсветами в стеклах витрин и кляксах весенних луж. Маруся решительно шагнула в сторону клуба, радуясь, что поступила верно — неожиданная вылазка в люди спасла ее вечер от одиночества.

Но тут что-то вдруг заставило ее обернуться. И сердечко, рвано дернувшись, вдруг замерло в груди. На противоположной стороне дороги в светлом прямоугольнике окна отчетливо вырисовывалась знакомая парочка. Они сидели за столиком ресторана, нежно держась за руки и широко улыбаясь друг другу.

Ее Витя и холодная кукла с осанкой балерины — его законная жена Натали.





31