Планировщики

– Где вы это купили?

– Одна знакомая достала, чтобы покончить с собой, а я украла.

Рэсэн улыбнулся. Ей эта улыбка могла показаться издевательской, но на самом деле то была улыбка почти сострадания. Рэсэн сжал губы. Он так делал всегда, если не знал, что сказать.

– Если эта знакомая купила яд по интернету или у наркодилера, то вероятность того, что это подделка, весьма велика. Тогда не оберешься головной боли от проблем. Допустим, яд настоящий, но цианид калия – это не такой уж и романтический яд, как вы думаете. И смерть от него не наступает мгновенно. Наверняка вы имели в виду яд, что глотают шпионы, чтобы в считаные секунды покончить с собой. Но это в капсулах, жидкий концентрат цианистого калия, а не порошок.

Будто отшвыривая окурок, Рэсэн бросил на пол пакетик с белым порошком. Женщина тут же упала на колени и подобрала его, как драгоценность. И посмотрела на Рэсэна, словно не веря в происходящее.

– Значит, я не могу умереть от него?

– Обычно достаточно двухсот пятидесяти миллиграммов, чтобы умереть. Однако это очень мучительная смерть. Все мышцы парализуются, внутренности каменеют, глотка и язык пересыхают, и смерть от удушья наступает не сразу, а длится от нескольких десятков минут до нескольких десятков часов. Зависит от организма, может и больше времени занять, но случается, что кто-то выживает. К тому же тело человека, умершего от цианида, – не то, на что хочется смотреть.

У женщины поникли плечи. Ее лицо выражало полное отчаяние. Она повернулась к окну, уже не плакала и не дрожала. Пустыми глазами отрешенно посмотрела в небо. Рэсэн взглянул на часы. 16:30. Мотель нужно покинуть до темноты. Как только зайдет солнце, эта улица мгновенно заполнится размалеванными проститутками, мужчинами, пьяными от водки и вожделения.

– У меня есть подходящий яд, – сказал Рэсэн и взглядом указал на черный кейс. Женщина быстро посмотрела в угол.

– Это удобный яд. От него человек не страдает так, как от цианистого калия или отравы для крыс, и его тело не будет изуродовано. Он будет выглядеть, словно просто спит. Яд относится к барбитуратам, а создал его в середине девятнадцатого века Адольф фон Байер, разрабатывая успокоительное и снотворное. Название яд получил по имени его подруги Барбары. На самом деле препарат принимают и в наши дни как успокоительное. Он успокаивает, действует как снотворное, может вызывать легкие галлюцинации. Праматерь таких современных препаратов, как барбитал и люминал. Во всем мире его применяют при эвтаназии.

Выслушав пространное объяснение Рэсэна, женщина кивнула. Лицо ее ничего не выражало.

– Если вы ответите на один вопрос, я дам вам это лекарство. И тогда вы умрете спокойно, как хотели.

Женщина подняла голову и в упор посмотрела на Рэсэна. В глазах ее читалось: “Спрашивайте, если вам нужно что-то узнать”.

– Вы помните высокого мужчину, что пришел убить вас?

Она кивнула.

– Почему этот мужчина оставил вас в живых?

Женщина немного подалась назад. Словно вспоминая Чу, она поднесла руку ко лбу. Должно быть, вновь переживала события того дня, и на лице проступали то недоумение, то ужас.

– Я не знаю. Он просто смотрел на меня с полчаса, а затем встал и ушел.

– И ничего не делал?

– Ничего не делал. Просто тихо сидел и смотрел на меня.

– Какие-то слова говорил?

– Сказал: “Не появляйся ни в одном знакомом тебе месте. Если и вправду у тебя счастливая судьба, то, может, и будешь жить”.

Рэсэн кивнул.

– Этот мужчина умер? – спросила женщина.

– Пока еще жив. Но скоро, наверное, умрет. Если попадаешь в список приговоренных, трудно остаться в живых.

– Он умрет из-за меня?

– Может быть. Но не только из-за вас.

Рэсэн посмотрел на часы. Затем бросил на женщину взгляд, означающий, что время пришло. Она никак не отреагировала. Он открыл кейс и достал пузырек. А также бутылку “Джека Дэниэлса”. Молча наблюдавшая за его действиями женщина вдруг сказала:

– Если вы тайно сожжете мой труп, то никто не узнает о моей смерти, да? А моя мама все будет ждать меня.

Рэсэн на пару мгновений застыл. Женщина плакала. Беззвучно. Хорошо, что не рыдает в голос, подумалось ему. Он ждал, когда она перестанет плакать. Может, именно этот беззвучный плач и сломал пружину внутри Чу? Рэсэн не знал ответа. Минут через пять он легко коснулся плеча женщины, давая понять, что пора. Она нервно сбросила его руку, словно говоря, что знает об этом и без него.

– Можно я напишу маме короткое письмо?

На лице Рэсэна появилось замешательство.

– Мне все равно, даже если вы не передадите его.

Глаза женщины все еще были полны слез. Рэсэн посмотрел на часы и кивнул. Она достала ручку, ежедневник и начала писать.



Мама, прости меня.

И папу, ушедшего на небо, тоже прошу простить меня.


Я хотела скопить денег, выучиться и выйти замуж, но не получилось.

Прости, что ухожу раньше тебя.

Не беспокойся за меня. То, как я ухожу, не так уж и плохо.

Моя жизнь и вправду была похожа на нищенскую судьбу.



Слеза упала на слово “небо”, и чернила растеклись. Женщина вырвала листок и протянула Рэсэну.

– Красивый почерк, – сказал он, посмотрев на письмо.

Он сам не понимал, почему произнес эти слова. Она сунула ежедневник обратно в сумочку. Он подумал, что она собирается достать носовой платок, чтобы вытереть слезы, однако она извлекла косметичку. В ее взгляде стоял вопрос: “Можете дать мне еще несколько минут?” Рэсэн приподнял ладони, показывая, что не возражает. Не меньше десяти минут она тщательно приводила в порядок свое лицо, а он все это время стоял как истукан, не сводя с нее глаз. Что это за желание такое – выглядеть лучше, чем есть на самом деле? Рэсэн покачал головой. Женщина закончила макияж, положила косметику в сумочку и закрыла ее. Замок громко щелкнул.

– Вы побудете со мной, пока я не перестану дышать? Мне немного страшно, – сказала она с улыбкой.

Рэсэн кивнул и достал таблетку. Женщина около трех секунд смотрела на яд, лежавший в его ладони, затем тонкими пальчиками взяла таблетку и положила в рот. Рэсэн подал ей стакан, наполненный до половины виски, и она выпила залпом.

Он хотел уложить ее на кровать, но она отвела его руку и легла сама. Затем сложила руки на груди и остановила застывший взгляд на потолке. Примерно через две минуты у нее, похоже, начались галлюцинации.

– Какой алый ветер. И синие львы. А с ними такие милые белые медведи цвета радуги. Это и есть рай?

– Да, это называется раем. Вы сейчас на пути в рай.

– Спасибо вам за эти слова. А вы отправитесь в ад.

– Значит, мы больше с вами не увидимся. Потому как вы, без всякого сомнения, окажетесь в раю, а я, несомненно, буду гореть в аду.

Женщина послала Рэсэну улыбку. Из ее улыбающихся глаз текли слезы.



И даже после смерти женщины Чу продержался еще два года.

Как подобает очень способному убийце и безумцу, от которого у планировщиков одни проблемы, Чу ускользал от упорного и маниакального преследования. Истории о том, как убийцы, ослепленные вознаграждением за поимку Чу, выслеживали его, а затем сами попадались в расставленные им сети, передавались из уст в уста, раздувались подробностями, искажались и будоражили Артель мясников. Рэсэн полагал, что ничего необычного в этом нет. Чу был не из тех, с кем могли справиться киллеры-простофили из Пхучжу или старые сыскари, выслеживающие проституток. Но правдивы ли все слухи, узнать не представлялось возможным. Неважно, кто убит, ищейка или киллер, – в их мире убийства всегда сокрыты в тени. И все же, верны были все эти истории, возникавшие, точно пузыри на воде, или нет, Чу пока не поймали.

Через год после начала преследования Чу явно изменил свою стратегию. От обороны он перешел к нападению, отыскал нескольких планировщиков, убил их, а затем отправил на тот свет и нескольких подрядчиков и брокеров. А однажды Чу преспокойно объявился в самом центре Пхучжу и разнес до основания офис одного из подрядчиков смерти. Однако убитые планировщики не имели никакого отношения к заказу на ту проститутку. Более того, на самом деле они даже профессионалами не являлись, так, дилетанты. По каким соображениям Чу творит такое, никто в толк взять не мог. Но если он нацелился на тех, кто в действительности вершил дела в мире планировщиков смерти, то к ним он и приблизиться бы не сумел.

После того как Чу превратил офис одного из членов Артели мясников в руины, а затем похитил какого-то типа, совершенно, кажется, ему не нужного, к Старому Еноту явились важные люди. Был среди них и Хан, директор охранной фирмы, под вывеской которой скрывалась большая киллерская компания, он контролировал изрядный кусок рынка смерти, к нему стекались деньги от предприятий помельче. Компанию Хану составили деляги из Пхучжу, коих он воспринимал как банальных бандитов, и такое соседство со всей очевидностью указывало на то, сколь сильно Чу вывел из себя планировщиков. Хан устроился в кресле с таким выражением, словно ему в рот запихнули пригоршню дерьма.

Енот уселся за стол, и деляги из Пхучжу принялись излагать наболевшее.

– Да с ума же спятить! Да вообще этот Чу, щенок этот, чего он хочет? Да надо узнать, чего он хочет, тогда и усмирить как-то можно, приманку подкинуть. Да надо же что-то делать, а?

– Я вот о чем. Почему этот требух засратый ничего не говорит? Он чё, немой? Если нужны бабки, пусть так и скажет – бабки нужны; если чем-то обидели, пусть скажет – так и так, обидели меня, мудозвоны; если злится, пусть скажет – так и так, злюсь я. Пусть хоть что-то скажет. А то ишь, припадочный, пиздохуй шелудивый, выеживается, ни слова не сказамши.

– У меня из-за этого долбоебины Чу не просто убыток. Из моих ребят уже трое копыта откинули. И на этом, думаете, все? На то, чтоб обработать мертвяков, опять вынь да положь кругленькую сумму. Только Мохнатому и радость, мать вашу в растопырку! И ваще, почему эта блядюга только мне палки сует? Тут до хренищи более крутотянских, чем я.

– У тебя дома что, зеркала нет? Где ты видишь тут крутотянистей себя?

– А может, ты этому Чу вексель выписал, а, козлина? Надо было бабки наличными сунуть, наличными! Чу от этих ценных бумаг больной на всю голову делается.

Старый Енот взирал на этот балаган с выражением крайней заинтересованности на лице. Чем же настолько заинтересовался он, что состроил такую физиономию? А ведь может и так случиться, что Чу заявится в библиотеку и воткнет нож ему в брюхо.

– Говорят, во времена династии Чосон среди ученых-конфуцианцев бытовало такое выражение: “Никто не знает, в какую сторону прыгнут Хынсон[4] и лягушка”. Как раз подходит к нашей ситуации, – проговорил Енот, тонко улыбаясь.

– Однако что, по вашему мнению, этот Чу думает себе? Как вам кажется, господин Енот? – спросил мясник Чхве, крутивший свой дешевый бизнес с незаконными эмигрантами корейского происхождения из Китая.

– Откуда мне знать, что у него в башке? Меня решил придушить или тебя надумал за шею схватить.

Тихо сидевший в углу Хан впервые подал голос:

– Давайте поднимем сумму за его поимку до ста миллионов. И тому, кто сообщит точную информацию о его местонахождении, тоже надо дать денег. Тогда быстрей шевелиться будут. Да и сыскари тоже засуетятся. Вот так, может, и поймаем.

– Деньги? Мы что, должны скинуться? – спросил мясник Чхве.

– Да вы что! Как это – скидываться, когда масштаб бизнеса у всех разный, а? Мое хозяйство все порушено, ущерб нешуточный! – недовольно сказал Минари Пак, пострадавший от нападения Чу, украдкой покосившись в сторону Хана.

– Деньги внесу я.

Хан сказал это не для того, чтобы выставить себя в лучшем свете, и не для того, чтобы показать, кто тут главный. Он словно бы хотел одного: чтобы это тоскливое собрание жалких людишек закончилось как можно скорее. Его высокомерное заявление дельцы из Пхучжу восприняли с недовольными физиономиями, однако про себя, конечно, вздохнули с облегчением.

– Говорят, желание помочь беднякам возникает в амбаре, полном зерна. Так и ты, Хан, – с язвительной усмешкой произнес Енот.