Пираньи Неаполя

– Вот так, сразу? Ничего не разведав, без подготовки? – сомневался Агостино. Чаша весов неумолимо клонилась в сторону ограбления.

– Подготовка? Зачем? Это тебе что, “На гребне волны”[16]? Подъезжаем, заходим, максимум пять минут, берем кассу и сваливаем. Перед самым закрытием. Удираем, по пути обчистим пару табачных лавок у вокзала.

Николас назначил встречу всем троим через час у своего дома. Всем было велено позаботиться о мопедах и шлемах, биту он брал на себя. Несколько лет назад он увлекся бейсболом и даже начал собирать коллекцию бейсболок. Посмотрел всего одну игру по интернету, быстро надоело: правила его не интересовали. Однако очарование этого мира, столь американского, не ослабило своего воздействия, поэтому, как только представился случай, он украл бейсбольную биту без этикетки, лежавшую по недогляду в магазине “Мондо Конвеньенца”. Николас ни разу ее не использовал, ему импонировала ее агрессивность, примитивная злоба: точно такая была у Аль Капоне в фильме “Неприкасаемые”.

Николас заранее просчитал, кому ее доверить. Когда Агостино вызвался сам, он и бровью не повел, знал, что так и будет – слишком много тот сомневался. Агостино занял место пассажира на мопеде Чупа-Чупса, который непонятно где раздобыл шлем с Акулой-монстром, персонажем старого фильма ужасов. Пассажиром у Николаса сел Зубик, на них были мятые, поцарапанные шлемы, давно утратившие свой первоначальный цвет. Двинулись к супермаркету, старому, неприметному, подальше от Форчеллы. Если что-то пойдет не так, хотя бы спалятся не сразу. Магазин уже закрывался, перед входом стояла машина частной охранной службы.

– Черт, вот сволочи! – прошипел Николас, поглаживая в кармане рукоятку пистолета, это его успокаивало.

Такого они не ожидали. На будущее нужно иметь в виду.

– Говорил я тебе, что нужно сначала выследить, идиот! Гони теперь к табачнику, – смог немного отыграться Агостино, толкнув Чупа-Чупса в спину, а тот резко надавил на газ и взмахнул рукой, давая понять, что сам знает, куда ехать. Они направились к табачной лавке, каких миллионы по всей Италии. Две небольшие витрины, увешанные скетч-карточками мгновенной лотереи и ксерокопиями формата A4, гласящими, что именно здесь неделю назад один счастливчик получил выигрыш в двадцать тысяч евро, вдвое больше, чем в прошлом году, словно фортуна и впрямь облюбовала это место. Момент выбрали верно: поблизости не слонялись вечные бездельники, рассчитывающие на легкую удачу, тротуар был пуст. Припарковали мопеды, обеспечив себе возможность побега, интуитивно определили самый надежный вариант: оживленный перекресток, над которым проходит эстакада, можно петлять среди других мопедов под прикрытием автомобилей.

Николас никого не ждал, он первым решительно вошел в табачную лавку, наставил на хозяина пистолет:

– Деньги, живо, сукин сын!

Хозяин лавки, невысокий и коренастый, в грязной майке, раскладывал на полках сигареты и не сразу услышал приглушенный мотоциклетным шлемом голос. Не вникая в смысл слов, он уловил тон, каким они были сказаны, и медленно повернулся с поднятыми руками. Он был далеко не молод и в подобной сцене, очевидно, участвовал не впервые. Николас перегнулся через прилавок и наставил хозяину пистолет в висок.

– Шевелись, гони деньги. – Николас бросил ему пакет для добычи, предусмотрительно захваченный из дома.

– Тихо, тихо, тихо, – повторял хозяин табачной лавки, – тихо, все в порядке. – Он знал, что должен придерживаться золотой середины: вести себя не слишком вызывающе, но и не слишком благосклонно. Невозмутимость будет воспринята как издевательство; проявишь агрессию – сразу конец. В любом случае конец один – пуля в лоб.

Николас сильнее перегнулся через прилавок, наставив дуло пистолета прямо на табачника, тот уже опустил вниз дрожащие руки с пакетом. Появился Агостино – бейсбольная бита за спиной.

– Ну, кому тут по башке?!

Вошел Зубик со школьным рюкзачком и принялся сгребать в него все, что попадало под руку, – авторучки, карамельки, жевательную резинку. Николас между тем внимательно следил за хозяином лавки, судорожно складывавшим в пакет банкноты по десять и двадцать евро.

– Эй, парни, живо! – закричал с улицы Чупа-Чупс. Он был самым мелким из четверки, и ему пришлось стоять на шухере. Николас покрутил пистолетом, веля лавочнику пошевеливаться, тот выгреб из кассы все, что осталось, и снова поднял руки.

– Лотерейные билеты забыл, – сказал Николас.

Табачник снова опустил руки и, указывая на пакет, жестами попытался показать, что наверняка этого достаточно, теперь они могут убираться.

– Гони сюда все билеты, сволочь, все билеты гони! – закричал Николас. Агостино и Зубик молча посмотрели на него. Они спешили к выходу на зов Чупа-Чупса и не могли взять в толк, почему Николас теряет время из-за каких-то лотерейных билетов. Им тоже казалось, что этого распухшего от денег пакета вполне достаточно. Но Николас считал иначе. Табачник должен быть наказан за вызывающее поведение. Вырвав у него из рук пакет, Николас замахнулся пистолетом так, что табачник распластался на полу. Потом повернулся к остальным:

– Уходим.

– Ну ты псих, Нико! – прокричал Агостино, поравнявшись с ним на мопеде в плотном потоке.

– Давайте, парни, возьмем еще бар, – ответил Николас.

Бар как две капли воды походил на табачную лавку. Две грязные витрины, десятилетней давности реклама мороженого: невзрачное заведение, куда не заходил никто, кроме местных завсегдатаев. Бар закрывался, решетка была наполовину опущена. Николас и на этот раз пошел первым. Вытащил из урны пустой мусорный мешок, а пакет с деньгами табачника убрал под седло мопеда. Бармен и двое официантов переворачивали стулья, клали их на столы и не сразу заметили вошедших Николаса и Зубика, который взял у Агостино бейсбольную биту.

– Деньги сюда, живо, все деньги сюда! – закричал Николас и бросил мусорный мешок к ногам официантов. Пистолет не вытаскивал – адреналин, полученный в табачной лавке, еще бежал по венам, словно убеждая, что все пойдет как надо. Но один из официантов, прыщавый парнишка немногим старше Николаса, бравируя, подцепил ногой мешок и отправил его под стол. Николас занес руку за спину: если они нарываются, самое время их продырявить, – однако и Зубику бейсбольная бита жгла руку. Он начал с кофейных чашек, приготовленных к завтраку. Одним ударом расколотил все, осколки взмыли в воздух, и даже Николас инстинктивно закрыл лицо рукой, забыв, что на нем мотоциклетный шлем. Затем настал черед крепкого алкоголя. Янтарный плевок вырвался из разбитой бутылки немецкого ликера “Егермейстер” и попал прямо в лицо юному официанту, отбросившему под стол мусорный мешок.

– Сначала я бабахну по кассе, а потом, черт возьми, кому-то по голове, – пригрозил Зубик. Он целился битой то в одного, то в другого официанта, как бы примеряясь, чей череп раскроить первым. Николас подумал, что с Зубиком надо будет поквитаться. Только не сейчас, и, усилив накал, все-таки вытащил пистолет. Прыщавый официант упал на колени и пополз за пакетом, а его приятель подбежал к кассе, чтобы открыть ее. День, несомненно, удался – Николас увидел выручку в купюрах по пятьдесят. В бар вбежал Агостино, привлеченный шумом, и принялся сбрасывать в рюкзак бутылки с виски и водкой, уцелевшие от ярости Зубика.

– Эй, парни, уже полторы минуты. Кончай канитель! – крик Чупа-Чупса отрезвил троих налетчиков, они мигом выскочили на улицу. Снова в седле, снова в потоке машин, каждый наедине со своими мыслями. Все получилось так легко и быстро, как в настоящем боевике. Только Николас думал о другом: правой рукой управлял скутером, объезжая “Фиат Пунто”, который почему-то решил вдруг остановиться, а левой набирал сообщение Летиции: “Спокойной ночи, моя пантера”.



Утром, едва открыв глаза, Николас первым делом проверил телефон. В голове еще шумели события минувшего дня. Летиция ответила, как он и ожидал, сопроводив сообщение цепью сердечек. В школу пришел в десять и, поскольку все равно опоздал, полчаса роли не сыграют, решил выкурить в туалете косяк. Третьим уроком, если он правильно помнил, был Де Марино, единственный преподаватель, которого он мог терпеть. По крайней мере, проявлял заинтересованность. Конечно, не к тому, что тот рассказывал, на это Николасу было глубоко плевать. Его цепляло упорство, с которым Де Марино хотел быть услышанным, и внимание к подросткам, сидевшим перед ним. Вот за это Николас его уважал, хоть и понимал, что Валерио Де Марино не сможет никого спасти.

Прозвенел звонок. Шум распахиваемых дверей и топот в коридорах. В туалет, где прятался Николас, с минуты на минуту прибежит толпа. Николас выбросил остаток сигареты в унитаз и пошел в свой класс. Де Марино вошел, оглядывая учеников не так, как другие, для которых работа в школе – лишь часть производственного конвейера: наконец-то закончилась смена, все по домам.

Учитель подождал, пока все соберутся, а потом взял в руки книгу в мягком переплете, свернув ее, как газету, трубкой. Он сидел за столом и постукивал книгой по колену.

Николас уставился на преподавателя, не обращая внимания, что и Де Марино пристально смотрит на него.

– Фьорилло, тебя лучше сегодня не спрашивать, так?

– Лучше нет. Голова ужасно болит.

– Ты хотя бы знаешь, что мы сейчас изучаем?

– А то!

– Н-да. В таком случае я не буду тебя спрашивать, что мы сейчас изучаем. Я задам тебе хороший вопрос, потому что на хороший вопрос отвечать легко. Ведь так?

– Как хотите, – ответил Николас и пожал плечами.


– Из нашей программы что тебе нравится большего всего?

Николас действительно знал, какую тему они проходили.

– Мне нравится Макиавелли.

– А почему?

– Потому что он учит властвовать.





Шпана




Николас решил найти способ заработать, ведь с арестом Копакабаны наркосбыт приостановился. Нужно осмотреться, понять, с чего начинать. Копакабана знал, что деньги должны постоянно быть в обороте, времени терять нельзя. Дон Феличано пошел на сделку со следствием и мог разболтать все. Женившись на Виоле Стриано, Котяра оказался первым претендентом на роль босса Форчеллы, стоило лишь уладить вопрос с Копакабаной. Но почему-то он этого не делал.

Никто не посылал гонцов к Копакабане за решетку, молчали боссы, молчали их жены. В чем дело? К шантажу он не прибегал. Есть два пути: рэкет или наркосбыт. Или ты крышуешь магазины, собираешь с них дань и ни о какой другой торговле не помышляешь, или магазины ничего не платят, но терпят по соседству сбытчиков травки и кокаина. Таковы были его убеждения.

После нескольких удачных ограблений Николас, Агостино и Бриато с помощью старого бельгийского револьвера решили заняться рэкетом.

– А что?! – оживился Бриато. – Чтоб мне сдохнуть, Николас, отличная идея!

Они сидели в баре, проигрывая в автоматах награбленную мелочь, и строили планы. Зубик и Бисквит предпочитали слушать, пока.

– Эти барахольщики… Все, кто торгует вдоль дороги, будут нам платить, – не унимался Бриато, – сунем ствол в зубы всем этим чертовым неграм и марокканцам, пусть отстегивают в день по десять-пятнадцать евро.

– А сможем? – недоверчиво спросил Агостино.

– И еще, те, у стадиона, они точно платили дань Копакабане, – сказал Николас.

– Не, по-моему, Копакабана ничего не собирал у стадиона.

– Ну тогда будем грабить парковщиков после матча.

– Слушайте, парни, если не сделаем общую кассу, если не будем работать вместе, нам придется вечно пахать на кого-нибудь! Поймете вы это, наконец, или нет?

– Меня все устраивает. Сначала поработаем, а там посмотрим. – Агостино бросил в автомат два евро и добавил, нажимая кнопку: – Так сказал Копакабана.

– Что, что он сказал? Ты говорил с ним? – вскочил Николас.

– Нет, не я… Его бразильская жена сказала, что пока Котяра с ним не договорится, ничего не получится, так что мы сами по себе, он к нам без претензий, мы сами должны позаботиться о себе.

– Ну конечно, – отзвался Зубик, – будет Котяра у него спрашивать… Решит, и все дела! Если б здесь по-прежнему командовал дон Феличано, все было бы нормально. Неужели в Неаполе некому серьезно решать вопросы? – Он с силой ударил по игральному автомату, проглотившему за разговорами не меньше тридцати евро, и уселся на пластмассовый стул рядом с остальными.

– Проклятый дон Феличано, – сплюнул Николас, – он нас кинул. Лучше не вспоминайте о нем.

– Он не всегда был таким, – вступился Зубик.

– Да бросьте вы. – Агостино поставил локти на стол, молча скрутил косяк и так же молча пустил его по кругу. Запах марихуаны, лучший в мире, действовал на него умиротворяюще. Зубик, как обычно, выпустил дым через щель в отколотых резцах, эта его манера курить нравилась девчонкам.

Когда очередь дошла до Бисквита, тот жадно затянулся и, передавая косяк Агостино, сказал: – Я думаю, Мараджа прав. Надо держаться вместе… Тогда мы – сила.

Агостино беспокоился, он понимал, что держаться вместе подразумевало, кроме всего прочего, объединение вокруг кого-то одного и против кого-то другого. Работать на себя означало в худшем случае вступить в конфликт, разозлить кого-то, и тогда ты должен покаяться, отдавая часть заработанного, или получишь в морду. Объединиться, создать свою банду означало также, что у нее будет главарь, и Агостино понимал, что это не он. Он понимал и то, что ему придется улаживать дела с двоюродным дядей в любом случае, станет он ревнителем или предателем, и ни один из вариантов ему не нравился.

Как будто в подкрепление своих слов, Бисквит небрежно вытащил из кармана пачку смятых купюр.

– Ничего себе! Какого хрена они у тебя как из жопы? – вытаращил глаза Зубик.

– Настоящим парням кошелек не нужен, – холодно ответил Бисквит.

– Ну вы даете! Бисквит тебя загасил! – Николас дал Зубику легкий подзатыльник.

– Откуда у тебя столько капусты, Бисквит?

– Приятели помогли, Оресте и Ринуччо.

– Кто такие? – заволновался Николас, ведь любое неизвестное имя – это потенциальный противник.

– Оресте! – повторил Бисквит чуть громче, будто перед ним был глухой.