Пир стервятников

— Нет, однако необходимо. Пошли гонца — пусть велит Рикассо открыть мои покои в Солнечной башне и уведомит мою дочь Арианну, что я буду там завтра.

Моя маленькая принцесса… Капитан очень скучал по ней.

— Вас увидят, — предостерег мейстер.

Капитан понимал, о чем он. Два года назад, когда они покинули Солнечное Копье ради покоя и уединения Водных Садов, Доран был еще совсем не так плох. Тогда он еще ходил, хоть и медленно, опираясь на палку и гримасничая на каждом шагу. Принц не желал показывать врагам свою нынешнюю слабость, а ведь в Старом дворце и примыкающем к нему городе полным-полно глаз. Глаз и ступеней, которые он одолеть не сможет, думал капитан. Ему пришлось бы взлететь, чтобы добраться до вершины Солнечной башни.

— Пусть видят. Нужно же кому-то вылить масло на бурные воды. Дорну следует напомнить, что у него пока еще есть принц — пусть даже этот принц стар и разбит подагрой.

— В Солнечном Копье вам придется дать аудиенцию принцессе Мирцелле. С ней будет ее белый рыцарь, а он, как вам известно, исправно пишет своей королеве.

— Не сомневаюсь.

Белый рыцарь… Капитан нахмурился. Сир Арис приехал в Дорн со своей принцессой, как он, Арео Хотах, когда-то со своей. Даже имена у них до странности схожи: Арео и Арис, но на этом и конец сходству. Капитан навсегда оставил Норвос и его бородатых жрецов, а сир Арис Окхарт до сих пор служит Железному Трону. Хотах, бывая по делам принца в Солнечном Копье, всегда с некоторой грустью смотрел на этого человека в длинном белоснежном плаще. Он предчувствовал, что им когда-нибудь придется сразиться и что в этот день его секира раздробит череп белому рыцарю. Быть может, этот день уже недалек, подумал капитан, скользнув пальцами по гладкому ясеневому древку.

— Скоро уже и вечер, — сказал принц. — Дождемся утра. Позаботься, чтобы к рассвету мои носилки были готовы.

— Как прикажете. — Мейстер поклонился и поспешно ушел. Хотах слушал, как удаляются его шаги.

— Капитан, — тихо окликнул принц.

Арео подошел. Древко в кулаке было шелковистым, как женская кожа. Капитан стукнул им об пол, давая знать, что он здесь, но принц по-прежнему смотрел только на детей.

— Были у тебя братья, капитан? Там, в Норвосе, когда ты еще был молод? Или сестры?

— Да. Два брата, три сестры. Я был самым младшим. — Младшим и нежеланным. Лишний рот, большой парень, который слишком много ел и быстро вырастал из своих одежек. Неудивительно, что его продали бородатым жрецам.

— А я был старшим, но Морс и Оливар умерли еще в колыбели, и я не надеялся больше, что у меня будут братья. Мне было девять, когда родилась Элия, и я служил оруженосцем на Соленом Берегу. Когда туда прилетел ворон с известием, что мать разрешилась на месяц раньше срока, я был уже достаточно большой и понимал, что дитя не выживет. Лорд Гаргален сообщил мне, что у меня родилась сестра, я же ответил, что она все равно скоро умрет. Но она выжила по милости нашей небесной Матери, а год спустя на свет, вопя и брыкаясь, появился Оберин. Я был взрослым мужчиной, когда они плескались в этих прудах, — однако вот я сижу здесь, а их больше нет.

Арео не знал, что сказать на это. Он всего лишь солдат, и этот край с его семиликим богом даже после стольких лет остался чужим для него. Служить. Повиноваться. Защищать. Он принес эти обеты в шестнадцать лет, в тот день, когда взял в жены свою секиру. Простые обеты для простых душ, как говорили бородатые жрецы. Его не учили утешать горюющих принцев.

Он все еще подыскивал слова, когда на террасу, в каком-нибудь футе от принца, опять шлепнулся апельсин. Доран сморщился, как будто этот звук причинил ему боль, вздохнул и сказал:

— Довольно. Оставь меня, Арео. Я хочу еще немного посмотреть на детей.

Солнце село, стало прохладно, дети ушли в дом ужинать, а принц так и сидел под апельсиновыми деревьями, глядя на тихие пруды и на море. Слуга принес ему пурпурные оливки, лепешки, сыр и разварной сладкий горошек. Принц немного поел и выпил чашу своего любимого крепкого вина, а выпив, налил себе снова. Лишь глубокой ночью он заснул в своем кресле, и только тогда капитан повез его вниз по освещенной луной галерее, мимо стройных колонн, в комнату у самого моря, где ждала застланная свежим полотном большая кровать. Доран застонал, когда капитан переложил его с кресла, но, по милости богов, не проснулся.

Каморка капитана примыкала к спальне принца. Он сел на свою узкую койку, нашел в стенной нише точильный камень, масляную тряпицу и принялся за работу. Держи свою секиру острой, наказывали бородатые жрецы, отмечая его клеймом, и он свято исполнял этот завет.

Он точил и вспоминал Норвос, высокие кварталы на холме и низкие у реки. Он до сих пор помнил голоса трех колоколов — густой бас Нум, пробиравший до самых костей, гордые переливы Нарры, серебряный смех Ниэль. Он ощущал во рту вкус зимней коврижки с имбирем, кедровыми орешками и вишней, а запивали ее нахсой, напитком из перебродившего козьего молока, — его подавали в железных кружках и сдабривали медом. Он видел перед собой мать в платье с высоким воротником — она его надевала только раз в год, когда они ходили смотреть медведей на Шагах Грешника. Он чувствовал запах паленых волос, когда бородатый жрец приложил клеймо к его груди. Боль была такая, что Арео думал, у него сердце не выдержит, но вынес он ее, даже не поморщившись. Волосы на клейме в виде секиры так и не выросли больше.

Отточив оба лезвия до бритвенной остроты, он уложил свою жену из ясеня и железа в постель, зевнул, скинул на пол одежду и лег на соломенный тюфяк сам. Мысли о клейме вызвали у него зуд, и он долго чесал себе грудь. Надо бы собрать опавшие апельсины, подумал он, закрывая глаза, и уснул, воображая их пряный вкус и красный сок, склеивающий пальцы.

Рассвет наступил слишком быстро. У конюшни уже ждали самые маленькие из конных носилок — кедровые, с красными шелковыми занавесками. Капитан отобрал двадцать копейщиков из тридцати, размещенных в Водных Садах — прочие оставались охранять дворец и детей, многие из которых были сыновьями и дочерьми видных лордов и богатых купцов.

Принц говорил, что они оправятся в путь на рассвете, но Арео знал, что дело затянется. Пока мейстер помогал принцу вымыться и бинтовал его суставы, смазанные успокаивающим бальзамом, капитан надел медный чешуйчатый панцирь, подобающий ему по рангу, а сверху — желто-бурый плащ из песчаного шелка, чтобы солнце не нагревало медь. День обещал быть жарким. Капитан давно отказался от тяжелого плаща из конского волоса и кожаного камзола с заклепками, которые носил в Норвосе, — на дорнском солнце во всем этом испечься можно. Железный полушлем с острыми пиками на макушке он сохранил, но подстилал внутрь оранжевый шелк и им же обматывал пики. С раскаленным железом на голове он не доехал бы до дворца.

Принц все еще медлил. Перед отъездом он решил скушать красный апельсин и чаячьи яйца с ветчиной и огненным перцем. После завтрака он пожелал непременно проститься с некоторыми из детей, своими любимцами — маленьким Дальтом, отпрыском леди Блэкмонт, и круглолицей сироткой, чей отец торговал тканями и пряностями на Зеленой Крови. Говоря с ними, принц укрыл ноги красивым мирийским одеялом, чтобы не пугать юные души видом забинтованных распухших колен.

Отправились они только в полдень — принц в носилках, мейстер Калеотт верхом на осле, прочие пешком — пятеро копейщиков впереди, пятеро позади, пятеро справа и пятеро слева. Арео Хотах с секирой на плече занял привычное место по левую руку от принца. Дорога из Водных Садов в Солнечное Копье шла вдоль моря, и прохладный бриз облегчал им путь через красные камни и пески, где росли кривые карликовые деревца.

На полпути их подстерегла вторая по старшинству песчаная змейка.

Леди Ним появилась на гребне дюны, грациозная всадница на золотистой лошади с гривой, как из белого шелка. Ее сиреневое платье мерцало, как море, кремово-медный плащ трепетал на ветру, и казалось, что она вот-вот поднимется в воздух. Нимерия Сэнд, двадцати пяти лет, тонка и гибка, как ива. Прямые черные волосы, заплетенные в косу и перевитые красно-золотой проволокой, на лбу лежат острым мысом, как у отца. Высокие скулы, полные губы, молочно-белая кожа — просто красавица, не в пример старшей сестре… но мать Обары промышляла на улицах Староместа, а Ним родилась от благороднейших кровей старого Волантиса. Дюжина конных воинов с копьями и круглыми, блещущими на солнце щитами спустилась с дюны следом за ней.

Принц откинул и завязал по бокам занавески своих носилок, чтобы морская прохлада проникала к нему беспрепятственно. Леди Ним подъехала к нему, заставив свою красивую золотую кобылу идти вровень с носилками.

— Какая удача, дядя, — пропела она, как будто они встретились по чистой случайности. — Могу я сопровождать вас в Солнечное Копье? — Капитан шел по ту сторону носилок, но слышал каждое ее слово.

— Буду рад, — ответил принц, но капитан не услышал особой радости в его голосе. — Подагра и горе — плохие попутчики. — Капитан знал, что каждый камешек на дороге пронзает иглой его больные суставы.

— Подагра мне не подвластна, — сказала Ним, — а горевать об отце не стоит. Мщение пришлось бы ему больше по вкусу. Правда ли, что Григор Клиган сознался в убийстве Элии и ее детей?

— Он прокричал о своей вине перед всем двором. Лорд Тайвин обещал нам его голову.

— Ланнистеры всегда платят свои долги, — подхватила Ним, — но теперь лорд Тайвин, похоже, намерен расплатиться за наш счет. Наш славный сир Дейемон прислал мне ворона — он клянется, что отец не один раз пощекотал это чудовище во время боя. Если так, то сир Григор все равно что мертв — и не благодаря Тайвину Ланнистеру.

Принц скорчил гримасу — то ли от боли, то ли от слов племянницы.

— Возможно.

— Возможно? Так оно и есть, уверяю вас.

— Обара хочет, чтобы я начал войну.


— Ей не терпится поджечь Старомест, — засмеялась Ним. — Ее ненависть к этому городу не уступает любви, которую питает к нему наша младшенькая.

— А что скажешь ты?

Ним оглянулась через плечо на своих конников, едущих на некотором расстоянии за ними.

— Эта весть дошла до меня, когда я лежала в постели с близнецами Фаулер. Помните девиз Фаулеров? «Воспарим!» Дайте мне воспарить, дядя, — вот все, о чем я прошу. Мне не нужно войска, нужна лишь одна милая сестрица.

— Обара?

— Тиена. Обара слишком криклива, Тиена же так мила и нежна, что ни в одном мужчине не вызовет подозрений. Обара способна превратить Старомест в погребальный костер нашего отца, но я не столь кровожадна. Мне довольно четырех жизней. Золотые двойняшки лорда Тайвина в уплату за детей Элии, старый лев за саму Элию и маленький король — за отца.

— Мальчик не сделал нам ничего плохого.

— Этот мальчик — бастард, рожденный от измены и кровосмешения, если верить Станнису Баратеону. — Ее тон перестал быть игривым, и капитан поймал себя на том, что пристально наблюдает за ней. Ее сестра Обара носит свои кнут и копье на виду, но Ним не менее опасна, хотя хорошо прячет свои ножи. — Только королевская кровь может заплатить выкуп за убийство моего отца.

— Оберин погиб в поединке, сражаясь за дело, не имевшее к нему никакого касательства. Я не могу назвать это убийством.

— Называйте как хотите. Мы послали им лучшего из лучших в Дорне, а они шлют нам обратно его труп.

— Он превысил свои полномочия. «Посмотри, что такое этот малолетний король и его совет, — говорил я ему. Мы сидели с ним на террасе и ели апельсины. — Возьми на заметку их сильные и слабые стороны. Отыщи наших друзей, если таковые имеются. Постарайся разузнать, как умерла Элия, но не раздражай лорда Тайвина сверх меры». Вот что я ему говорил. Оберин рассмеялся в ответ и сказал: «Когда это я раздражал кого-то сверх меры? Предупреди лучше Ланнистеров, чтобы не раздражали меня». Он хотел добиться правосудия в деле Элии, но не желал ждать…

— Он ждал семнадцать лет, — прервала принца леди Ним. — Если бы речь шла о вашей смерти, отец повел бы свои знамена на север до того, как вы успели остыть. Если бы убили вас, копья уже градом сыпались бы на Марках.

— Не сомневаюсь.

— Не сомневайтесь также и в том, мой принц, что мы с сестрами не будем ждать семнадцать лет, чтобы свершить свою месть. — Она дала шпоры лошади и умчалась к Солнечному Копью вместе со своим эскортом.

Принц откинулся на подушки и закрыл глаза, но Арео знал, что он не спит и что его мучает боль в ногах. Капитан хотел уже позвать мейстера Калеотта, но принц сам бы это сделал, будь на то его воля.

Тени сделались длинными, а солнце покраснело и раздулось, как суставы принца, когда на востоке показались башни Солнечного Копья. Сперва стройное Копье высотой в полтораста футов, на чьей вершине сверкало золотом настоящее стальное копье, добавлявшее башне еще тридцать футов; затем мощная Солнечная башня с золоченым хрустальным куполом; наконец, бурый Песчаный Корабль — точно чудовищный галеон, выброшенный на берег и обратившийся в камень.

Между Водными Садами и Солнечным Копьем всего-то три лиги, но они — словно два разных мира. Там на солнышке нагишом резвятся дети, в мощенных плиткой двориках звучит музыка, пахнет лимоном и красными апельсинами. Здесь пахнет пылью, потом, дымом, и даже ночью не смолкает гул голосов. Сады построены из розового мрамора, Солнечное Копье — из глины с соломой, и выкрашено оно в коричнево-желтые тона. Древняя твердыня дома Мартеллов стоит на восточной оконечности мыса из песка и камня, с трех сторон окруженного морем. На западе, в тени массивной стены, лепятся к замку мелкие лавчонки и хижины без окон, как ракушки к корпусу корабля. Еще западнее помещаются конюшни, постоялые дворы, винные погребки и перинные дома — многие из них обведены собственными оградами, и под этими стенами тоже ютятся хибарки. И так далее, и так далее, как сказали бы бородатые жрецы. По сравнению с Тирошем, Миром или Великим Норвосом этот теневой городок очень мал, но у дорнийцев, плохо представляющих себе, что такое город, сходит за большой.

Леди Ним, прибыв в замок на несколько часов раньше, несомненно, предупредила стражу об их приезде, поскольку Тройные Ворота уже стояли открытыми. Только здесь трое ворот, расположенные одни за другими, ведут через три Кривые Стены прямо к Старому дворцу, не заставляя приезжих плутать по узким закоулкам, глухим дворам. И шумным базарам.

Принц закрыл занавески, как только увидел вдали башню Копье, но народ тем не менее приветствовал его криками. Песчаные змейки заварили нешуточную смуту, с тревогой подумал капитан. Кортеж пересек нищенские кварталы внешнего полумесяца и прошел во вторые ворота. Запахло дегтем, соленой водой, гниющими водорослями. Толпа становилась гуще на каждом шагу.

— Дорогу принцу Дорану! — загремел Арео, стукнув по брусчатке тупым концом древка. — Дорогу принцу Дорнийскому!

— Наш принц умер! — завизжала позади какая-то женщина.

— В копья! — заорал с балкона мужчина.

— В копья, Доран! — повторил еще кто-то, явно знатного рода.

Хотах не стал высматривать, кто кричит, — не менее трети напиравшего на них сборища вопило на разные голоса:

— В копья! Отомстим за Змея!

У третьих ворот солдатам пришлось отпихивать горожан от носилок принца, а те вовсю кидались лимонами и апельсинами, крича во всю глотку: «Война! Война! В копья!» Один оборвыш прошмыгнул к самым носилкам с гнилым гранатом в руке, но при виде Арео с секирой наперевес бросил свой снаряд под ноги и живо ретировался. Кому-то из гвардейцев лимон угодил в глаз, капитану шмякнулся на сапог апельсин.

Принц, никак на это не откликаясь, сидел за шелковыми стенками, пока они не оказались внутри более надежных замковых стен. Подъемная решетка со скрежетом опустилась за ними, и крики постепенно заглохли. Принцесса Арианна встречала отца на внешнем дворе, а с ней старый слепой сенешаль Рикассо, кастелян сир Манфри Мартелл, молодой мейстер Милес в сером, с надушенной шелковистой бородкой, и человек двадцать дорнийских рыцарей в разноцветных полотняных нарядах. Маленькая Мирцелла Баратеон стояла со своей септой и королевским гвардейцем сиром Арисом, взопревшим в белой эмалевой броне.

Арианна подошла к носилкам в сандалиях из змеиной кожи со шнуровкой до самых бедер. Вороная грива волос в тугих завитках падала ей до талии, схваченная на лбу обручем из медных солнц. В глазах капитана она так и осталась крошкой, маленькой девочкой. Песчаные змейки все высоченные, Арианна же удалась в мать, чей рост всего пять футов и два дюйма. Но под ее дорогим поясом и свободными одеждами из пурпурного и желтого шелка прячется женское тело, пышное и соблазнительное.

— Отец, — сказала она, когда занавески открылись, — Солнечное Копье ликует по случаю твоего возвращения.

— Да, я слышал. — Принц, слегка улыбнувшись, потрепал дочь по щеке подагрическими пальцами. — Как же ты хороша. Будь добр, капитан, помоги мне слезть.

Арео продел секиру в перевязь за спиной и взял принца на руки очень бережно — но Доран все равно едва не вскрикнул от боли.

— Я велела поварам приготовить все твои любимые блюда для вечернего пира, — продолжала принцесса.

— Боюсь, что не смогу воздать им должное. — Принц медленно обвел взглядом двор. — Я не вижу здесь Тиены.

— Она просит принять ее с глазу на глаз и ожидает тебя в тронном зале.

— Хорошо, — вздохнул принц. — Пойдем, капитан? Чем раньше я с этим покончу, тем скорее смогу отдохнуть.

Арео с ним на руках стал подниматься на Солнечную башню, в большую круглую палату под самым куполом. Последние лучи солнца, падая сквозь толстые цветные стекла, окрасили бледный мрамор пола яркими зайчиками пятидесяти разных тонов. Здесь их ждала третья песчаная змейка.

Она сидела, подвернув ноги, на подушке под возвышением для принца с его супругой, но при виде их встала. В бледно-голубом шелковом платье с рукавами из мирийского кружева она казалась невинной, как сама Дева. В одной руке пяльцы с вышивкой, в другой — золотые иголки. Волосы тоже золотые, глаза — два глубоких синих озера, но капитан находил в них сходство с отцовскими, хотя у Змея глаза были черным-черны. У всех дочек принца Оберина отцовы глаза, змеиные, понял вдруг Арео, — какого бы они ни были цвета.