Песня для кита

Несмотря на то что электроника считается наукой для мужчин, занятия в научном классе, где я не ловила ворон на небе, нравились мне больше всего. Обычно я всегда была внимательна, потому что любила науку и нашу учительницу, Софию Аламиллу. Мне нравилось даже то, какими плавными жестами слетает с моих пальцев её имя.

Мисс Аламилла написала на доске буквы: Гц.

– Помните, что это значит? – спросила она.

Поднялось совсем немного рук, и мисс Аламилла вызвала меня. Я показала по буквам г-е-р-ц, и мистер Чарльз перевёл для неё и для класса:

– Герц.

– Правильно, – кивнула мисс Аламилла. – И что это значит?

– Частота звука.

Мне стало интересно, почему мисс Аламилла вспомнила про частоту. Мы ещё два месяца назад сдали по ней зачёт.

– Я обнаружила кое-что, прямо относящееся к нашей сегодняшней теме, – сказала учительница, как будто услышала мои мысли. – Это про некоторые виды китов, и вы скоро сами поймёте, почему так важна частота их песен.

Мисс Аламилла нажала несколько клавиш на своей компьютерной клавиатуре, и в её очках отразилось запущенное на экране видео. Большой экран над её кафедрой засветился синим, с надписью в углу «нет сигнала».

Я сразу пошла к столу мисс Аламиллы, хотя она даже не успела показать мне «Помоги, пожалуйста». Снова запустив видео, я дала компьютеру команду передать сигнал на экран и нажала СС в нижнем углу, чтобы включить титры.

Пошло изображение: кит плывёт по океану. Благодаря титрам я могла читать слова с экрана, а не с рук мистера Чарльза. Серо-голубая туша кита заполнила весь экран, мощный хвост ходил вверх-вниз.

Комментатор рассказывал о ките по имени Синий-55, который путешествовал в одиночестве, а не со своими сородичами. Учёные давно следили за ним, и он всегда был одиночкой: ни друзей, ни семьи, чтобы плыть вместе или поговорить. Это был так называемый усатый кит, он питался планктоном и мелкой рыбёшкой, не терзая зубами кальмаров и тюленей, как касатки. Но он был смешанных кровей. Его мать была голубым китом, а отец – финвалом.

– Главная проблема, – продолжал комментатор, – в уникальном голосе Синего-55. Большинство китов общается на частоте примерно 35 Гц, тогда как этот одиночка поёт на частоте 55 Гц.

И всего двадцать герц создавали огромную разницу. Этот кит говорил на языке, понятном лишь ему одному.

– Более того, сама его песня была неповторима: даже если бы другой кит сумел его услышать, он не понял бы смысла посланий. Видимо, Синий-55 не мог общаться даже со своими родителями.

У меня всё сжалось внутри. Я тут же захотела, чтобы на экране рядом с Синим-55 проплыл другой кит. Чтобы он хотя бы посмотрел на него.

– Необычные сигналы Синего-55 были впервые зафиксированы военными в конце 1980-х годов. Морские биологи установили источник звука и причину странного одиночества этого кита в океане.

Я сама ничего не замечала, пока буквы на экране не расплылись: у меня из глаз текли слёзы. Мистер Чарльз протянул мне свой платок. Наверное, я всхлипывала или что-то в этом роде.

– Аллергия, – показала я, не отрываясь от экрана.

Комментатор ещё рассказал, что исследователи морской фауны год назад попытались прикрепить Синему-55 электронный чип, чтобы отследить его перемещения в океане, также оказавшиеся беспорядочными, непохожими на передвижения остальных китов. Они взяли на анализ образец его кожи. Так им удалось выяснить, что его родители происходят от разных видов. Но не успели они прикрепить чип, как кит ушёл на глубину. Он больше двадцати минут не поднимался на поверхность, чтобы сделать вдох. Без чипа единственным способом выследить его были сигналы с глубоководных микрофонов, фиксировавших необычное пение.

Я не помнила, как поднялась с места, но когда видео закончилось и мисс Аламилла начала говорить, мне пришлось следить за мистером Чарльзом. Все смотрели, как я вернулась за свою парту. Моя тетрадь упала на пол – наверное, я столкнула её, когда вставала. Я оставила её лежать на полу.

– Представляете? – спросила мисс Аламилла. – Скитаться в океане столько лет, никогда ни с кем не общаясь?

– Да.

Она что-то добавила про частоту звуков, но я уже не обращала внимания. Мистер Чарльз рукой показывал, как движется плывущий кит. Мисс Аламилла продолжала рассказывать про Синего-55. А я смотрела сквозь мистера Чарльза, как будто всё ещё видела кита на экране.

У него не было ни друзей, ни семьи, никого, с кем он мог бы поговорить на одном языке. Но он продолжал петь. Он звал и звал, и никто его не слышал.





4





Он не всегда плавал в одиночестве. Давным-давно, когда в океане не было звуков громче, чем пение китов, он был членом стада.

Те первые киты пытались с ним говорить. Они каждый день меняли свои песни, пытаясь подстроиться под него.

Он отвечал на их зов, но ни одна из его песен ничего для них не значила. Они считали, что он ничего не понимает.

Они говорили друг с другом помимо него, через него, сквозь него. Как будто он был коралловым рифом или лесом из водорослей, через который проплывало стадо. Однако он слышал их всех до одного.

Он понимал их отчаяние, их неспособность его понять, даже когда они жаловались друг другу, что он никогда не сможет стать членом стада, не сможет предупредить их, что близко хищники или что воды пахнут обильной пищей.

– Неправда, я могу! – повторял он. – Вон там волны полны криля! – Он поворачивался, чтобы показать им путь. Он пел изо всех сил, отчаянно стараясь, чтобы эти звуки походили на пение других китов в стаде.


Однако море ловило и отражало обратно его песню, слишком высокую, чтобы достичь слуха других.

Однажды ночью он проснулся, чтобы подняться на поверхность и вдохнуть воздуха, и обнаружил, что остался один. Слишком долго его родичи ждали, чтобы услышать хотя бы одну его песню – и наконец покинули его.

– Где вы? – запел он. – Как мне быть дальше?

Но он уже знал, что ответа не получит, что его песня звучит для него одного.





5





За обедом я хоть и сидела за общим столом, но всё равно оставалась одна. На самом деле я вполне прилично умела читать по губам – хотя и не собиралась говорить об этом мисс Конн. Дело в том, что каким бы хорошим чтецом ты ни был, всё равно упускаешь какие-то детали. Слишком многие звуки выглядят одинаково, а в компании вообще невозможно понять больше, чем одно-два слова то от одного, то от другого. А если люди едят, то и того хуже. Иногда ребята старались помнить, что нужно смотреть на меня, когда они говорят. Но рано или поздно всё равно отвлекались на болтовню с остальными, слишком быструю, чтобы я поспевала за ними. И всего один или два человека знали алфавит жестов и могли передавать предложения по буквам. Но это получалось так медленно, что я просто сказала им не терять времени даром и писать всё, что они хотели мне сказать. А когда я хотела показать им что-то в ответ, они тоже не поспевали за мной, если только я не замедлялась настолько, что к концу предложения они успевали забыть, что было в его начале.

Несколько человек за столом были из моего научного класса. Я всё ещё думала о ките по имени Синий-55. Может, они тоже? Но было непохоже, чтобы о нём говорили. Тем не менее мне бы хотелось спросить у них, как им кажется: этот кит привык всегда быть один или всё же хотел бы завести друзей? Может, он по-прежнему пытается петь так, как другие киты, но не может? Или вполне доволен своим одиноким пением?

Подошла Нина с компанией своих подружек и замахала мне так, будто хотела что-то сказать. Даже когда мне удавалось её понять, она не говорила ничего толкового. Но она ведь тоже смотрела видео про Синего-55 и явно интересовалась языком жестов. Я глубоко вздохнула и решила попытаться.

Как можно чётче я показала ей:

– Что ты думаешь про этого кита?

Нина ткнула пальцем в мою тарелку и просигналила что-то совершенно невразумительное. Я даже приблизительно не могла догадаться, что она хотела сказать.

Может, послание получилось невнятным оттого, что она была так взволнована и слишком торопилась? Поэтому её руки не поспевали за словами.

Я подняла руку, призывая её остановиться. Цифры и буквы были достаточно простыми для чтения, и я показала ей букву «С», чтобы обозначить «Синий», а потом дважды выставила перед собой руку с цифрой «5». Синий-55. Я слегка пожала плечами и вопросительно подняла брови. Теперь уж точно можно было догадаться, что я спрашиваю: «Что ты думаешь про этого кита?»

Однако она почему-то не желала ничего понимать, так же как я не понимала её речь. Ничего похожего на кит, или океан, или песня.

Я сдалась и обернулась к Санджаву: он сидел напротив меня и рассказывал о чём-то вроде нового уровня видеоигры, до которого он сумел дойти. Краем глаза я заметила, что Нина замахала руками ещё отчаяннее. Её подружкам пришлось отойти подальше, чтобы не получить по носу. И хотя всю эту возню затеяла Нина, на меня тоже начали обращать внимание. Санджав ткнул пальцем, как будто показывая, что мне следует посмотреть на Нину, однако я отмахнулась с таким видом, словно больше всего хочу узнать, чем кончилась его история с видеоигрой. При этом я незаметно покосилась на Нину: отстанет она или нет? Но Нина придвинулась так близко, что у меня покраснели щёки. Отлично. Этой девице хоть кол на голове теши. Я полезла в портфель и вырвала листок из тетради.

– Что собираетесь делать в выходные? – первое, что пришло мне в голову для начала нового разговора.

Нина встала ко мне вплотную. Чтобы почувствовать это, не надо было смотреть в её сторону – она так махала руками, что у меня развевались волосы. В конце концов мне всё же пришлось обернуться: все вокруг указывали на неё. Мне открылось поразительное зрелище. Я показала для Нины:

– Не понимаю. – И снова повернулась к ребятам.

Но и тогда она не сдалась. Она перегнулась так, чтобы оказаться прямо передо мною, и замахала пальцами у меня перед лицом. С меня было довольно. Мои щёки буквально полыхали. И все смотрели на меня как на тупицу, которая ничего не понимает.

Я отпихнула её и показала:

– Оставь меня в покое!

Я вовсе не хотела толкать её так сильно, однако она отлетела на других ребят, споткнулась и упала на пол. Рот у Нины широко распахнулся, как будто она закричала. Наверное, поднялся страшный шум: все в столовой соскочили с мест, чтобы увидеть, что происходит. Учителя, дежурившие во время обеда, протискивались к нам с озабоченными лицами. По губам одного из них я прочла:

– Что случилось?

Учительница подняла Нину на ноги. Та потирала ушибленный локоть, но в остальном выглядела вполне здоровой. Я закинула на плечо рюкзак и пошла прямиком в кабинет директора, хотя звонок ещё не прозвенел. Всё равно они каждый раз отправляют меня туда.





6





При виде меня секретарь директора подняла трубку и что-то сказала по телефону, а я небрежно махнула ей рукой, открывая дверь в кабинет директора Шелтон. Мисс Шелтон там не оказалось, и я успела переставить мебель – передвинула чёрное кресло к краю стола. Мистер Чарльз сядет в него, и тогда я буду видеть одновременно и его, и мисс Шелтон. Сама я плюхнулась на своё привычное место и уставилась в потолок.

Вошла мисс Шелтон, заняла своё место за столом и развела руки в вопросительном жесте:

– Итак?

Я пожала плечами. Что толку тратить слова, пока не пришёл мистер Чарльз. Я принялась теребить бусы из кнопок от старинного радиоприёмника «Зенит». Они выпускали деревянные кнопки со стилизованной «Z» в виде молнии. Дома у меня в комнате целые полки были заняты коллекцией старинных приёмников. Некоторые я сумела починить для антикварного магазина мистера Гуннара. И иногда – ну ладно, почти всегда – я выкупала у него приёмники после того, как их починила. А эти бусы я сделала для того, чтобы частичка моей коллекции всегда была со мной, даже когда я далеко от дома. И пока мы ждали, я привычно гладила пальцами острые края выпуклых букв.