Падение Ворона

— Кушать хочешь? Я сейчас мангал распалю…

При этом он и его компания не отводили расширенных глаз от лица названого гостя. При хорошем освещении пятна крови выступали особенно отчётливо, словно красные веснушки. И каждый из недавно веселящихся игроков лихорадочно вспоминал свои недавние грехи, спросить за которые мог этот страшный визитёр.

— Не надо, братское сердце, спасибо за щедрость и уважение! — вежливо ответил Ворон. — Мне телефон нужен — ребят вызвать, ключи от твоей «Газели» до утра, да нашу «Ниву» загнать в гараж, а то какая-то шпана окна разбила, да сумку с деньгами нахлобучила… Я тебе не предъявляю, но на твоей территории беспредел творится…

Мачо принёс полотенце, Ворон тщательно вытерся перед зеркалом и прошёл в комнату отдыха за барной стойкой. Там, в узкой выгородке, рядом с потёртым диваном, стоял небольшой столик с телефоном. Гоги шёл следом:

— Брат, я, конечно, помогу, но «Газель» нельзя: мы на ней мясо возим!

— Так и мы мясо повезём, — не слушая причитаний, Ворон набрал номер своего офиса.

— Слушаю! — ответил сонный голос Артиста.

— Ты с кем там?

— С Бешеным.

— Найдите Оскаленного с Джузеппе и мухой к Гоге в «Саклю»! Я там буду. А если не буду — завалите всех и точку спалите!

— Возьми, брат! Какие вопросы между своими? — побледневший Гоги положил на столик ключи.

Ворон набрал ещё один номер.

— Такси? Левбердон, шашлычная «Сакля», тройной тариф!

Потом снова повернулся к хозяину.

— Пусть все твои здесь сидят, пока не скажу! Не выходить и не звонить, да мётлы привязать намертво! И положи мне шашлыка с хлебом, в машине съем…

С прикрытой лавашом тарелкой в руках Ворон вернулся к «Ниве». Марина напряжённо выглядывала в разбитое стекло, пистолет лежал у неё на коленях. Она дрожала — то ли от холодного послегрозового воздуха, то ли от страха. А может, и от того и от другого.

— Что так долго? Я чуть не умерла!

— Давай поедим, это успокаивает! — Ворон снял лаваш, запах шашлыка защекотал ноздри. — Сейчас я тебе выберу хороший кусочек…

Но Марина резко открыла дверь и склонилась наружу — её вырвало. Ворона это не смутило, и он собрался есть в одиночестве, но тут подкатило такси — красная «тройка» с длинноволосым парнем за рулем. Ворон расплатился, назвал адрес, отдал Марине ключи от квартиры.

— В холодильнике и жратва, и бухло, хочешь — жди меня, хочешь — спи, приеду — разбужу. Главное, о глупостях не думай, я все улажу!

— Спасибо, Костик! — Марина чмокнула его в щеку и тут же отстранилась: от неё пахло рвотой. Но Ворон воспринял это с сочувствием.

— Отвезёшь девушку, возвращайся сюда, — приказал он водителю. — Жди пока не появлюсь. Получишь вдвое больше. Но без глупостей! Иначе…

Он глянул так, что длинноволосый перестал радоваться выгодному заказу. Но деваться ему было некуда. Красная «тройка» помчалась в город.





* * *


В ожидании бригады он все-таки поел. Ждать пришлось около часа. Наконец, подъехала вишнёвая «девятка», первым из неё выскочил Джузеппе и, размахивая гранатой, бросился в «Саклю».

— Всех подорву, твари! — орал он. — И спалю ваш гребаный притон!

Скорей всего, Джузеппе исполнил бы свою угрозу, но Бешеный догнал его, отнял гранату и, по-милицейски завернув дружку руку за спину, привёл обратно. Тот недовольно бурчал и грозил всем расправой, в том числе и самому Бешеному. Объяснялось это просто: он был пьян в дребодан. Так же, впрочем, как и Оскаленный. Зато Бешеный и Артист были абсолютно трезвы.

— Что случилось, шеф? — спросил Артист. — Чё делать-то надо? Мы думали Гогика с кодлой валить, пушки взяли…

— Другая работа есть. Но пушки пригодятся, — сказал Ворон. И приказал: — Все в «Газель», Артист — следом!

Ворон сел за руль и вывел на шоссе белый фургон с надписью «Мясо» на бортах. За ним ехала вишнёвая «девятка». Из приоткрытой двери «Сакли» за небольшой кавалькадой наблюдал охранник. После атаки Джузеппе он утратил весь свой «мачизм» и стал похож на давно небритого, нестриженого, немытого бомжа, выносящего помои за харчи, да гоняющего бездомных собак.

Дождь уже закончился, на чистом небе сверкали крупные звёзды, но в роще все насквозь промокло, там где не было травы, земля разъезжалась под колёсами, и машины пробуксовывали. К счастью, таких мест было немного.

Ворон точно выехал на поляну, включил дальний свет, безжалостно высветивший каждую черточку, каждый штрих, разыгравшейся здесь совсем недавно трагедии.

— Твою ж мать! — воскликнул Оскаленный. — Я думал ты одну прокуроршу грохнул, а ты Куликовскую битву устроил!

Бойцы выскочили наружу и принялись осматривать поле боя.

— А кто это с прокуроршей? Охрана? — не унимался Оскаленный. — Че-то прикид у них у всех стремный…


— Да как ты не врубишься: шеф их переодел, чтобы концы замести! — догадался Джузеппе, очень довольный собой, и не обращая внимания, что соратники смотрят на него, как на полного идиота.

— Оружие собрать, трупы в «Газель»! — прервал пустопорожнюю болтовню Ворон. — Отвезёте в болото «Кричи-не кричи», там всё утопите! Только так, чтобы не всплыло!

Оскаленный и Джузеппе привычно потащили трупы за ноги к фургону «Мясо».

— Артист за это в ответе!

Тот кивнул.

— Не всплывут, не впервой!

Ворон, приобняв Бешеного, отвёл в сторону.

— Завтра с утра привези сюда наших новичков, устрой с ними игру «Заметаем следы»! Пусть всё прочешут: вон в том кусте «газовик» должен быть, в траве гильзы, пули — всё собрать! Осколки стёкол смести в пакеты и вывезти в Дон, кровь дождем смыло, но если найдут, где пятно — убрать! Отпечатки протекторов лопатами счистить, чтобы сравнить было нельзя…

Бешеный внимательно слушал и кивал.

— «Нива» будет у Гоги в гараже, с утра надо купить и поставить стекла. Осмотреть салон, тщательно вымыть, протереть спиртом…

— Легкая она какая, и ноги длинные, — вслух рассуждал Джузеппе, таща по траве к «Газели» убитую «кустовичку». — А лицо не изменилось — точь-в-точь, как тогда, в Карне, в мороженщице… Хотя в крови вся, и дырка в башке… даже не скажешь, что прокурорша…

— Наоборот, непохожа совсем, — возразил Оскаленный, когда они закидывали тело в фургон. — Ее вначале отмыть надо…

— И пасти им всем заткни! — выругался Ворон. — Я поехал, «девятку» у Гоги оставлю. Тех тоже предупреди: будут болтать — спалим! Ну, пока, я уже еле на ногах стою!





* * *


Добравшись наконец до квартиры, Ворон вначале принял душ, осмотрел одежду и пришел к выводу, что ее надо выбросить или сжечь: слишком много капель, пятен и пятнышек крови, и любое, даже тщательно застиранное, может быть выявлено и стать изобличающей уликой… Потом прошел в комнату и разбудил Марину тем единственным способом, который она сама же и подсказывала, раскинувшись на постели в позе звезды не только без отпугивающего своей строгостью прокурорского мундира или на худой конец форменного берета, но и без белья, и даже без красной ниточки-оберега на запястье, которую носят многие девушки, как последний рубеж защиты своей невинности…

Судя по стоящей на полу изрядно початой бутылке коньяка «Двин», Марина приняла серьезные меры к снятию перенесенного стресса, но как только он вторгся в ее не просто сугубо личное, но даже внутреннее, пространство, девушка довольно быстро вышла из прострации и активно отозвалась на его бесцеремонные действия. Это был трудный процесс примирения, причем не в детском варианте с сотрясением переплетенных мизинчиков и бесконечным повторением бессмысленной фразы «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись…», а молчаливое и трудное вращение тяжелых жерновов справедливости, которые упорно перетирали возникшие за пазухами камни подозрений, настороженности, оскорбленности, ревности и ненависти… Вообще-то, эти чувства так легко не перемалываются, но сейчас двум вспотевшим и отчаянно борющимся телам помогал недавно испитый жизненный горько-сладкий, бодрящий коктейль из любви, ненависти, готовности убить партнера, общего страха за жизнь и совместного уничтожения угрожающей обоим опасности… Эта чудодейственная и редко встречающаяся в природе смесь размягчила не поддающиеся здравому смыслу камни душевных переживаний, и они со скрипом рассыпались в песок, проваливающийся в небытие мировых часов…

Когда процесс примирения завершился и два тела, тяжело дыша наконец разъединились, у них уже не было камней за пазухой — они перетерлись и просеялись сквозь сложные фильтры чувств. Все стало как прежде, до злополучного судебного процесса. Освобожденные души еще больше сблизились, потому что хотели они, или нет, произошедшие события намертво соединили их друг с другом. Но мышление, по инерции, еще двигалось тупиковой дорогой.

— Значит, с главным прокурором трахаешься, — констатировал Ворон, отхлебнув «Двина» прямо из горлышка. — И как — довольна?

— Нормально, — отозвалась Марина. — Можно подумать ты у нас девственник…

— Мне сказали, что простые люди в твоем доме не живут… Только я думал — может, отец помогает, или прокурорским льготу дают…

— Отец у меня тракторист в Степном. А насчет прокурорских льгот слухи преувеличены… Если бы не Иван Павлович, так бы и жила в общежитии Машиностроительного…

— Ну, а дальше-то что думаешь?!

— От тебя зависит… Дай выпить.

Ворон протянул ей бутылку.

— Ладно, давай вначале о делах. На поляне всё основное убрали. Утром ребята еще раз пройдутся — все мелочи подчистят…

— Быстро работаете. — Она сделала несколько глотков и поставила пустую бутылку на пол. — Машину нашли?

— Какую еще машину?

— Ну, этих… Они же не пешком пришли.

— Да не было машины… Хотя специально не искали…

— Они далеко оставляют, никогда следов не находили.

Ворон энергично сел на постели.

— Ладно, давай пушку, я ее вычищу. А ты руки хорошо вымой, водкой протри — в холодильнике есть…

— Возьми в сумке. А насчет рук — это бесполезно. Радиоуглеродный анализ неделю следы пороха показывает.

— Ну, тогда хоть неделю не попадайся, — усмехнулся Ворон, расстегивая карман ее сумки и доставая оружие.

— Мне не смешно…