Орден бесогонов

– Много от думаешь про себя, паря, – вернул меня на грешную землю отец Пафнутий. – Само оно дело-то неплохое, философия, сиречь царица гуманитарных наук! Однако ты от, главное, когда стреляешь-то, думки свои от великие отложи на время. Стрелять от с пустой головы надо!

Я налил себе вторую кружку. Чай был идеальной крепости, с бергамотом, ломтиком лимона, едва уловимым ароматом мяты и одной ложечкой мёда. Анчутка умеет любую обыденную мелочь подать на стол как последний писк кулинарного шедевра.

Батюшка тихо подмигнул мне с всё понимающей улыбкой, сам был молодым и горячим. Но если я хочу дожить до его лет, то умнеть, пожалуй, пора уже сейчас.

Тем более что в конце концов мы вернулись с победой. Мы отомстили за того парнишку с Украины, освободили Вавельские пещеры от обнаглевшего ворья, закрыли выход в наш мир озлобленным призракам, сломали опасный артефакт неизвестного происхождения – так чего я себя накручиваю?

Как там говорили древние монахи? «Уныние есть грех. Выпей и не греши!»

– Федька, от, может, чего покрепче?

– Дедуль, я всё слышу!

– Охти ж мне, грехи-то наши тяжкие, – скрипя суставами, поднялся батюшка. – В храме от рюмочкой кагора благословлюсь во славу Божию. Завтрак-то до чаю скоро ли достанет?

Как оказалось, скоро. Если помните, то мы с Гессом успели хоть что-то перехватить перед заданием, да и в самой Польше подкрепились неплохо, а за те две-три-четыре минуты, в которые мы отсутствовали дома, здесь ещё толком и стол не накрывали.

Анчутка вынес большую сковороду шкварчащей яичницы из десяти яиц, отдельно ломти белого поджаренного хлеба, присыпанного сахарной пудрой, чесночные сухарики из ржаной буханки, сливочное масло с красным перцем и сушёным укропом, маринованные помидоры и огурцы, нарезку колбасы двух видов и отдельно – подкопчённое сало. Ароматное, нежное, бело-розовое, с крупной баскунчакской солью по коричневому краю…

Не берусь даже предположить, в кулинарной культуре какого народа подают такие плотные завтраки? Мне кажется, никто бы не отказался! По крайней мере, в нашем доме таковых не оказалось. За столом сидели дружно, весело, Даша Фруктовая, периодически поглядывая в сторону кухни, громко рассказала пару смешных историй о своей учёбе.

Мы хохотали от души все, даже Гесс падал на спину и махал лапами, вывалив язык набок. Безрогий брюнет, согласно ранее озвученным договорённостям, просто вежливо улыбался с безопасного расстояния. То есть не поддерживал стремления девушки, но и не отталкивал её, вводя бедняжку в комплексы. Он очень неглупый бес, надо признать. И хорошо, что есть правильные молитвы вкупе с Георгиевской лентой, что держат его на нашей стороне.

Потом каждый перешёл к своим делам. Отец Пафнутий засобирался в храм, его внучка отправилась за покупками с доберманом, Анчутка собрал посуду, засучил рукава и приступил к своим прямым обязанностям на кухне. У меня же на первую половину дня планировался законный отдых.

Ну, не я сам так решил, а святой старец, матюкнувшись, посоветовал мне больше спать, чтоб дурь сентиментальную из башки выкинуть. Тренировки по стрельбе и рукопашному бою должны были пройти где-то после обеда. С безрогим бесом, с Дашей, с моим псом – без разницы. Сам отец Пафнутий в присутствии внучки на меня руки не поднимал, видимо всё ещё лелея странные надежды на перерастание нашей дружбы в нечто большее.

И да, думаю, часа два я наверняка успел поспать. Потом меня бесцеремонно толкнули кулаком в плечо. Нет, не холодным носом. То есть меня разбудил не Гесс, а бес. Практически в рифму, и не сказать, чтоб я этому жутко рад, Анчутка, конечно, свой в доску, но тем не менее он по-любому нечисть, а значит…

– Да вставай уже, майн либер! – не сдержавшись, рявкнул он, одним могучим рывком сдёргивая с меня упирающееся одеяло.

– Чего надо, слуга ада?

– Ты в америкэн-рэперы решил записаться?

Декарт мне в печень, честно говоря, я и сам не знаю, с чего меня вдруг пробило на рифмование. К поэтам я никаким боком не отношусь, стихов не писал даже в годы светлой юности и пылких страстей. Но, с другой стороны, есть ли смысл отвергать это явление, даже не распробовав? Вдруг во мне долгое время беспробудно дрых великий поэт и вот именно сейчас он решил проснуться? Типа доброго утра…

– Амиго, у тебя человек с дробовиком в фатерлянде!

Слова безрогого беса подтвердил грохот выстрела. Мне хватило минуты, чтобы вскочить, одеться и, на ходу заряжая револьвер, выскочить в сени. Глазка в нашей двери не было, поэтому я толкнул её плечом, расхлебянив нараспашку, и сразу упал в положение «стрельба с колена».

Прямо перед нашим крыльцом в расстёгнутом пальто и с двустволкой в руках отплясывал летку-енку тот самый механик-самогонщик Соболев, которому не так давно мы, к хвоям сосновым, спалили весь амбар с запасом спиртного и полным самогонным оборудованием. Отец Пафнутий тогда так неслабо его поперевоспитывал, что следы профессиональной чистки морды лица были видны до сих пор.

– А-а, выходи, с…сука! Я те покажу, как… убью-у!

За забором испуганно толпилось несколько женщин – кто-то требовал позвать участкового, кто-то крестился, а кто и просто надсадно выл на одной душераздирающей ноте.

– Идите домой, вы пьяны. – Я спокойно встал, убрав револьвер в карман.

Мужик мгновенно пальнул в мою сторону, заряд крупной охотничьей дроби ушёл куда-то под крышу. В таком состоянии этот идиот даже прицелиться не мог. Я спрыгнул с крыльца и одним рывком отобрал у него ружьё. Бабы удовлетворённо загомонили, а пьяный механик, словно впервые узнав меня в лицо, широко улыбнулся:

– А-а, оба-на, ты! А я… а я… твою псину пристрелил, вот!

Наверное, у меня перехватило дыхание.

– А чё… чё он рычал на… Прям в башку с двух… стволов, ага!

Я отбросил ружьё и выхватил револьвер. Механик Соболев продолжал пьяно хихикать, пятясь к распахнутой калитке.

– Ты чё? Чё ты… как этот… Не-е, ты не выстрелишь… я ж человек! А собаку можна-а… собака не…

Я толкнул пьяного негодяя в снег и взвёл курок. Сзади кто-то обрушился на мои плечи, истошно вопила какая-то дура, кто-то звал на помощь, требовал вызвать полицию. Мне удалось скинуть нападавшего, но теперь на меня бросились уже двое, я мало что соображал в ту минуту, сознание заволок кровавый туман, в голове вообще не было ничего, кроме желания убивать, убивать и убивать!

Я даже раскидал этих двоих, но потом какое-то твёрдое животное метнулось под ноги, и меня всё-таки повалили в снег. Нечестно, но я встану, встану и покажу им всем…

– Держи от его, – доносился откуда-то издалека незнакомый мне бас, – Дашка, от револьвер отними! Анчутка, дави его, руку от за спину гни, от, не дай-то бог, вырвется!

Потом меня перевернули на спину, и могучий седобородый старик, силой раздвинув мне зубы, начал лить в рот раскалённую лаву. Боль просто невероятная! А он ещё что-то шептал на церковнославянском, и каждое слово раскалённой спицей пронзало мне мозг.

– А-а-а-а-а!!!!..

– Вышел! От же бесовская нечисть, Геська, кусь его!


Прямо перед моим носом, обдав меня жарким дыханием, клацнули самые страшные зубы на свете, и предсмертный писк беса гневливости ещё долго звенел у меня в ушах. А потом чья-то тяжёлая ладонь влепила две пощёчины, и я окончательно пришёл в себя. Поднялся на колени, обнял за шею героического добермана и, кажется, заплакал.

– Прошу прощения, отец Пафнутий, но этого молодого человека мне всё-таки придётся взять в отделение, – твёрдо объявил наш знакомец сержант Бельдыев. – Он первым напал на механика Михаила Соболева, который находился и находится в состоянии глубокого алкогольного опьянения. То есть как ни верти, а сопротивления оказать не мог. Ваш же парень угрожал ему оружием, избил его при свидетелях. Гражданин Фролов, пройдёмте.

– Да дай ты от ему хоть одеться, – заступился за меня батюшка, прекрасно отдающий себе отчёт, когда надо, а когда не надо конфликтовать с представителями власти.

Анчутка вынес мой тулуп и шапку «горку». Полицейский за это время забрал разряженное ружьё и потребовал у седой внучки отдать ему наган. Та пофырчала с полминуты, но передала оружие органам из рук в руки. Мой пёс, ничего не понимая, радостно скакал весёлым лосем вокруг, всех облаивал, всем вилял коротким хвостом, у всех путался под ногами.

Только когда полицейский повёл меня за ворота под негодующие крики баб и пьяное поддакивание механика, до него вдруг дошло, и, прижав уши, верный пёс кинулся мне на выручку. Хорошо, что бдительная курсант Фруктовая успела поймать его за ошейник, шагов десять прокатившись по снегу, пока обиженный доберман не завопил на всю улицу:

– Пусти меня, психическая! Я тебя кусь!

Ну, кусать-то он её не стал, конечно, вовремя захлопнул пасть, хотя в общей суматохе на разговаривающего пса всё равно никто не обратил внимания. Не до того было.

– За что ж чернеца-то взяли? Ить не он стрелял, а пьяница Танькин.

– Видать, от было за что, раз взяли. Монашек-то он мутный, слова от лишнего не скажет, а Прасковью Тулупову вообще как есть всю опозорил.

– Да ты что?

– От тебе и что! Раздеться от девку заставил, всю как есть голую-то ручищами облапал, обсмотрел, а от жениться не стал! Мне ж от бабка ихняя всё понарассказывала, она-то, поди, врать не будет.

– А батюшка что ж молчит?

– Ну ничё, ничё, отец Пафнутий мужик правильный, на войне был. Он уж своих не бросит. От как поедет в отделение на танке, так и беги, полиция, да поздно!

Насчёт последнего они, конечно, переборщили, бронетехники у нас нет. По крайней мере, ни за поленницей, ни в баньке я танка не видел. С другой стороны, если его не видел я, опять-таки не значит, что его у нас нет, верно? Двор святого отца полон сюрпризов.

До отделения дошли быстро, сопровождаемые всё теми же скучающими сельчанами. Зимой у нас в Пияле работы немного, свободное время потусить на пенсии у старушек есть. А когда делать нечего, так отчего ж в солидарности не побузить у отделения полиции (привычней милиции), когда все вместе, оно веселее, теплее и коллектив хороший.

Само отделение, если помните, представляло две маленькие комнаты в том же здании мэрии, но с отдельным входом в правом крыле. На внутренний ремонт, видимо, средств не выделяли. Из всей мебели – одёжная вешалка, два табурета, один стул, один письменный стол, облупленный шкаф, большой крашеный сейф для документов и табельного оружия и засохший кактус у зарешеченного окна. Плюс пара-тройка старых советских плакатов на стенах и карта нашего района.

Типа всё. Полиция! Ах да… ещё недавно освящённая. Нами же.

Мне предложили табурет в дальнем углу, наручников не надевали, участковый и так знал, что я не убегу. Механика посадили у рабочего стола, видимо, ему придётся давать показания первым. Он пытался храбриться, ругаться и даже петь, но ценители подобного поведения в полиции редки.

«Гражданин начальник» без сантиментов дал ему по шее, убрал в сейф под замок его ружьё и мой наган, снял шапку и тёплый форменный бушлат, а потом долго грел руки у батареи, не задавая ни мне, ни Соболеву никаких вопросов. Да всем и так всё было ясно.

Неясно только, как теперь выкручиваться из этой ситуации.

Не в тюрьму же нас отправлять по этапу? И так, лысина Сократова, на Севере живём, вдали от райцентра и благ цивилизации, почти как белые медведи…

– Гражданин Соболев Михаил Николаевич?

– Ах-ха, чё надо, фараон бс… без… бес-пон-то-вый… – попытался было быковать задержанный и мгновенно был сбит с табурета резиновой дубинкой по башке.

– Эй!.. больно же… ментовский беспредел, гады…

– Я ничего не видел, – честно ответил я на выразительный взгляд участкового.

– Потому что не было ничего, – уверенно подтвердил сержант Бельдыев. – Гражданин Соболев, вы готовы давать показания?

В общем, как, наверное, всем уже понятно, этот пьянючий хмырь, размазывая сопли и матерясь, полностью подтвердил свою личную версию произошедшего. Лживую насквозь, всю шитую белыми нитками, но тем не менее озвученную и запротоколированную. Короче, со слов добропорядочного механика, беззащитной жертвы моего жуткого нападения, всё было так…

Ни в чём не повинный и непривлекавшийся законопослушный гражданин Михаил Соболев ещё вчера вечером, а быть может, даже ближе к ночи начал надираться с друзьями, благо самогон у нас не гонит только ленивый. Имена и адреса к проверке прилагаются. К утру из всех четверых собутыльников на ногах стоял только наш механик, как самый упёртый и проспиртованный.

Идея взять чужое ружьё, четыре патрона и пойти мстить отцу Пафнутию за предыдущие обиды показалась ему практически библейской истиной: «Око за око! Помни, Израиль! Ибо по воле моей да наказаны будут грешники!» Ну и далее приблизительными цитатами по всему списку…

Он пошёл искать своего обидчика, очень грозно размахивая двустволкой, но никому не причиняя вреда. Это, кстати, правда. Дойдя на заплетающихся ногах до Воскресенского храма, его, помутневшего, вдруг коснулась светоносная благодать, то есть Михаил Николаевич неожиданно понял, что убивать православного батюшку в сельской церкви не комильфо, боженька такое может не одобрить. И да, своя логика в этом есть, верно?

Пальнув вверх чисто от избытка чувств и нахлынувшего благолепия, он отправился домой к отцу Пафнутию, потому что глас свыше подсказал ему, что во дворе-то как раз расстрелять старого попа очень даже можно. Это ж не в храме, никто не осудит. А уже на нашей территории он успел выпустить в облака второй и третий заряд, когда на грохот выстрелов наконец-то вышел я.

Меня он убивать не собирался, просто хотел попугать веселья ради. Поэтому и попытался разрядить обстановку, «пошутив», что застрелил моего добермана. Типа это же шутка! Сельский юмор! Три ха-ха! Вот умора, как же ловко он надул глупенького монашка-то, а? Не было ведь ничего такого! А тот почему-то драться полез…

Поэтому меня надо срочно в суд отдать за то, что вдруг напал на такого совершенно безобидного, более того, смешливого и добродушного человека, каковым и является он, Михаил Николаевич Соболев. Шах и мат тебе, монашек, брей голову, суши сухари!

Всё это было записано, прочитано и подписано. После чего отчаянного механика пинком под зад выкинули из отделения. Он упирался и требовал вернуть ему взятое напрокат чужое ружьё, но, как я понимаю, это кончилось лишь дополнительными физическими репрессиями со стороны органов.

Разговор со мной тоже был недолгим. Участковый быстро записал мой взгляд на цепь произошедших событий, отложил лист, ответил на чей-то звонок и, обернувшись ко мне, скомкал «показания пострадавшего Соболева», ловко выбросив их в корзину.

– Как же меня всё это достало! Вот говорил же тебе: чего ты тут забыл? – Он сцепил руки на груди, посмотрел в окно и уже официальным тоном продолжил: – Гражданин Фролов, тут с вами хотят встретиться. Отдельной комнаты для свиданий у нас нет, так что общайтесь прямо здесь. Пять минут, я покурю.

Сержант забрал бушлат и вышел. Практически в ту же минуту в служебный кабинет вошла Якутянка. На этот раз она была одета в песцовую шубу до середины бедра, высокие сапоги, тонкую вязаную шапочку и белые перчатки. Её уши и шею по-прежнему украшали крупные алмазы, а бездонные узкие глаза играли насмешливыми искрами.

– Чёрт побери… – вырвалось у меня.