Обрыв

Брат отвернулся в сторону. Я видела его четкий профиль и сильно сжатые зубы.

— Я не знаю, что думать. Все это время наши отношения заставляли желать лучшего. После того, как ты переехала к нему, он со мной практически не общался. Считал, что я виноват в том, что у вас не складывается. Что я влез и вмешался в вашу жизнь.

— Но разве из-за этого… разве из-за этого продают свою долю? Какое отношение это имеет к семейному бизнесу? К делу Савелия?

— Черт его знает. Это же Максим. Я никогда не понимал до конца, что творится в его башке. Старался понять, иногда даже верил в просветления. Но… мать вашу, он каждый раз умудряется мне доказать, что зря я верил.

— Ты должен его найти. Он все объяснит. Он не мог… я знаю, что не мог.

— Что ты знаешь? Тебе только так кажется, Даша. Мы все его знаем ровно настолько, насколько он позволяет себя узнать.

Я была близка к истерике, меня начало трясти от непонимания того, что происходит.

— Найди его.

— Мы ищем. Но еще больше меня беспокоят последствия той сделки. Я должен найти способ вернуть контрольный пакет акций, иначе от нашей семейки и песчинки не останется.

— А если его заставили? Если его держат где-то и… и пытают, издеваются?

— Не думаю… я скорее склонен считать, что после того, как он продал свою долю, он просто замел все следы и исчез. По крайней мере все выглядит именно так, черт его раздери.

— Ты, правда, так думаешь? — я схватила Андрея за воротник пиджака, разворачивая к себе. — Почему? Вы ведь столько всего вместе прошли… Столько всего испытали. Он твой брат. Твоя семья.

— Да. Он моя семья. Он смог уйти от тебя и от дочери… а все остальное всегда имело для него второстепенное значение. — посмотрел на меня и привлек к себе, поглаживая мою голову. — Мы ищем, Даша. Мы ищем его всеми силами. Неужели ты думаешь, я бы отказался от этого засранца? Я просто понять не могу, какого черта происходит… и моментами меня накрывает дикой яростью.

А я отчего-то в этот раз ему не поверила. Отчего-то мне показалось, что Андрей не договаривает. Показалось, что знает намного больше. Потому что все его большое и сильное тело буквально подрагивало от напряжения. И это напряжение передавалось мне.

— Ты иди к дочке, Даша. Как только что-то узнаю, я тебе все скажу, договорились?

Нет, мы не договорились. Точнее, я с ним не договорилась. Я не уехала домой. Я сидела в машине и смотрела на высокий белый забор, окружающий дом Андрея… Волнение накатывало волнами одна черней и холоднее другой. Я сама не понимала, что происходит, и мне казалось, что я схожу с ума от этого непонимания.

"— Видишь там, на небе, звезды?

— Вижу… а ты, оказывается, романтик, Зверь.

— Когда все они погаснут…

— Ты меня разлюбишь?

— Нет. Когда все они погаснут — это значит, что небо затянуто тучами. Ты не будешь их видеть день, два, неделю… Но это не говорит о том, что их там нет, верно? Они вечные, малыш. Понимаешь, о чем я?"

Не может быть, чтоб они все погасли. Здесь что-то не так. Я ударила руками по рулю. Но что не так? Что ты натворил, Максим, и зачем?

Неужели ты сыграл для меня спектакль, чтоб я забыла и не искала? Разыграл мне театр одного актера, в котором был и палачом, и жертвой? А ведь это намного больше походило на правду… Где ты? Где ты спрятался от меня и от себя самого?

Я увидела, как Андрей вышел из дома один и сел в машину. Не знаю почему, но я поехала за ним…





* * *


За стеной раздавались мужские голоса, доносился запах кофе и сигарет. К хозяину приехал гость. Судя по всему, очень важный. Его привезла какая-то женщина. Ее голос Анечка тоже уже не раз слышала. Иногда эта женщина привозила других Сестер, которые потом становились Невестами. Но больше всего пугали гости-мужчины, ведь ее заставят их развлекать. Невеста должна быть усладой для всех воинов. Во имя этого ее кормят и не режут ей горло, как свинье. Потому что она святая, и Аллах подарит ей рай обязательно.

Анечке Вологдиной было всего шестнадцать, когда ее сюда привезли два года назад. Трудный возраст, неблагополучная семья, ссоры с одноклассниками. Крики в спину "тупая уродина". И обида, дикая обида на весь мир — почему у нее в жизни вот так, а у других все есть. У других манна небесная сваливается на голову.

Вот подруга ее, Ленка Бородина, у нее и мать свой бизнес имеет, и отец. Живут, в золоте купаются. А у Бобровой свой дом и семья из троих детей. Отец содержит, а мать всякие букетики делает по выходным. Проводит семинарчики. И все у них зашибись. Только у нее все плохо. У нее все ужасно. У нее дома мать варит суп без мяса на кухне злая, как собака, готовая весь мир взорвать, а отец смотрит какой-то сериал и хлещет водяру с граненого стакана. Денег нет от слова "сафсем". И никогда не было. Иногда они бухают вместе… Иногда громко орут матом или трахаются за стенкой. А ее тошнит от этих звуков и хочется блевать… ведь еще вчера мать трахалась с ремонтником Васей за пару сотен рублей на эту бутылку, которую поставила перед отцом на столе. И… он знал об этом.

Одна радость — интернет, и тот у соседей ловит. Тупые идиоты его не защитили паролем. У нее теперь одна отрада. Подружки ее новые "Черные Сестры". Особенно близка ей Юля… та, что теперь Гузель называется. Она обещает Анечке, что жизнь может быть совсем другой. И любовь может быть настоящей, крепкой и отчаянной, как в книгах. Вот ей семнадцать, и она, Гузель, уже замужем. Ребенка от мужа ждет. А муж ее в армии со злом сражается. С тем злом, которое из мамы и папы Анечки алкоголиков и неудачников сделало. Вот зло надо уничтожать. И ее муж так и делает, рискуя жизнью, убивает своих врагов.

Они договорились с Гузель встретиться. Она помогла Анечке сбежать из дома и денег дала на дорогу до пункта, где новоиспеченную Черную Сестру встретят единомышленники. Вначале было интересно, вначале было трепетно и адреналин шкалил. Веру сменила, имя новое получила. Красивое такое, звучное — Джанан. Встретила ее женщина во всем черном, но такая милая и приветливая. Башира ее звали. Она и кормила, и поила, и такие истории о любви рассказывала, о преданности, Коран ей читала. Анечка-Джанан поверила в свое счастье.

Кошмар начался намного позже. Когда девочек вывезли в Дагестан и передали их настоящему хозяину. Его имя называть было нельзя. Только господин. Но другие называли хозяина Шамиль. И Джанан делала вид, что не слышит его и не помнит. Осознание, что это конец и что на самом деле Анечка попала в ад, пришло тогда, когда из Сестер их посвятили в Невесты. И раздали солдатам. Бородатым, немытым, вонючим боевикам, которые потом менялись как перчатки. Уходили утром, а вечером приходили другие. Иногда задерживались в лагере на несколько недель… И юная Джанан не знала, что лучше — иметь постоянного мужа или чтоб каждый день был другой. Ей было больно и страшно всегда. Потому что они не считали ее за человека. Били часто, матом ругались, плевали на нее, мочились и тушили окурки о ее тело. Бывали и более ласковые… Но ей хотелось всегда только одного, чтобы все это закончилось и чтоб она поскорее попала в обещанный Аллахом рай.

А сейчас сверху доносился голос мужчины, он говорил по-русски без акцента. Гость Шамиля. Возможно, очередной муж для Джанан. Или для Зайны, или Йисы. Они вместе с ней сидели в подвале и ожидали, когда им разрешат подняться наверх. Для них это означало вкусную еду, наркотик, если повезет. А побои и секс… это можно стерпеть. Это не страшно. Намного страшнее, когда вдруг одна из них уходит и больше не возвращается.

— Я говорила, что здесь не так уж и паршиво. Можно переночевать, отдохнуть. Ты не соскучился по мне?

— Нет. У меня просто яйца болят, и я хочу трахаться. Мне сказали, тут есть девки кроме тебя.

— А я, значит, не подхожу?


— Ну как сказать… подходишь, когда ничего новенького нет. Так что насчет девок?

— Ублюдок. Но дааа, здесь для тебя приготовлены изысканные удовольствия и свежий, ароматный ужин. Ты любишь блондинок или брюнеток?

— Брюнеток. Секса хочу. Грязного и быстрого.

И тогда к нему вывели Анечку и еще двух Невест. Содрали одежду и выставили совершенно голыми. Мужчина не особо был похож на чечена. Хотя они уже давно все на одно лицо для нее. Но этот отличался. Он как будто из другого мира. Красивый, высокий, подтянутый. От него не воняет кровью и смертью. У него густая черная борода и очень темные глаза. Какие-то неестественно темные и от этого пустые.

Гость исподлобья посмотрел на трех полуобнаженных девушек, которые замерли, покорно склонив головы.

— Я разве просил привести мне детей? Они совсем зеленые.

— Запрещенные удовольствия. От того такие острые и вкусные. Расслабься, Аслан, и лови.

Она бросила мужчине пакетик с белым порошком. И Анечка затрепетала всем телом. Она знала, что там — там забвение, там счастье, там кристаллики любви и радости. Мужчина на ее глазах насыпал порошок на запястье и втянул носом. Закрыл глаза, и по телу прошла судорога удовольствия, мышцы расслабились.

— Девок уведи. Мне зелень не нужна. Найди мне постарше.

Женщина в парике (а Анечка видела, что это парик, когда та поправляла волосы, заметила резинку) кивнула девушкам.

— Они все здесь спелые. Да и какая тебе разница? Плевать. Хозяин разрешает.

Анечка с жадностью глянула на пакетик и бросилась к мужчине.

— Меня Джанан зовут. Мне почти девятнадцать, мой господин. Я уже взрослая. Очень взрослая. Я сделаю вам приятно. Я буду вашей невестой столько ночей, сколько пожелаете.

Мужчина посмотрел на нее и потрогал темные волосы девушки, накрутил локон на палец и погладил по щеке.

— Приятно, говоришь? Ну попробуй, — он усмехнулся, и его улыбка ей понравилась.

Анечка стащила с мужчины рубашку, целуя его шею, облизывая острым язычком его смуглую грудь, увлекая гостя на кушетку. Он наблюдал за ней из-под прикрытых век, пока она извивались змеей около его ног, ластилась, как котенок, и вдруг резко привлек ее к себе, долго смотрел ей в глаза, а потом, не спуская с нее взгляда, подозвал к себе вторую девушку — Зайну, когда та подошла, он схватил ее за горло и насильно поставил на колени.

— Давай, соси, а она пусть смотрит.

Пока вторая Невеста ритмично ублажала гостя ртом, он не сводил пустого взгляда с Анечки, он гладил ее волосы и трогал ее губы, потом сдавил ей скулы с такой силой, что на глаза слезы навернулись:

— Смотри, сука, смотри, я сказал. Смотри, как я при тебе других… смотри и знай, что потеряла.

Потом отшвырнул от себя блондинку и грязно выругался, притянул к себе Анечку, развернул спиной, толкая на ковер, и, привстав с кушетки, овладел ею, хрипло рыча и притягивая ее назад за волосы, заставляя прогнуться и принять его еще глубже. Она закусила губы. Надо терпеть. Ведь потом могут и порошка дать.

— Мать твою, — взвыл громко и смел с маленького столика бокалы и блюда с фруктами и шоколадом.

По его обнаженному телу проходили судороги удовольствия, вены выступили под бронзовой кожей. Девушка видела отражение в зеркале на стене. А потом он схватил Анечку за горло и начал давить. Сильно давить. Так сильно, что она хрипела и извивалась под ним, кричать не могла. Только билась и хваталась скрюченными руками за воздух. В этот момент он с рыком кончил, и его руки разжались, и Анечка рухнула на ковер, задыхаясь, хрипя и рыдая от ужаса. Она ползла к стене от своего мучителя и смотрела на него расширенными глазами, стараясь сделать еще один вздох.

Гость, обезумевший, со страшным искаженным лицом пепельного серого цвета, с проступившими венами на лбу смотрел то на свои руки, то на Анечку.

— Я ее… я ее чуть не задушил. Блядь. Ты почему не остановила? Я ее… твою ж мать.

— Живая она. Слышишь? Давай успокойся. Возьми еще анестезии. Все. Проехали.

Зайна все это время верещала, и женщина влепила ей пощечину.

— Заткнись.

Та тихо заскулила и отползла к Анечке, все еще хватающей широко раскрытым ртом воздух и сжимающей свою шею руками.

— Пусть их уведут отсюда. Убери их.

Анечка даже не обернулась на гостя, когда их затолкали обратно в подвал. Ей было страшно. Этот человек с бородой и пустыми глазами внушил ей самый дикий ужас. Он был настолько красивым, насколько жестоким и непредсказуемо опасным.

Но самое страшное ждало ее на утро, когда вернулся Шамиль. Он отдал Анечку своему гостю. Навсегда.

Она видела, как они обнимаются и пожимают друг другу руки. Шамиль называет его братом… Когда они сели в машину, мужчина с бородой бросил на колени Анечки, укутанной во все черное, с черным хиджабом на голове, шоколадку.





ГЛАВА 16. Дарина




На самом деле каждый из нас — театральная пьеса, которую смотрят со второго акта. Все очень мило, но ничего не понять.