Ночная Музыка

– Люди больше не пользуются прачечными-автоматами. У всех теперь стиральные машины.

– Тогда постираю его вещи вручную, а потом высушу феном.

– А почему нельзя просто вернуться домой? – взмолилась Китти. – Можно ведь как-то найти деньги. Я возьму на год академический отпуск в школе и пойду работать. Уверена, я смогу найти себе подходящее дело. Мы справимся. – (Изабелла вдруг остро почувствовала собственную ущербность.) – От меня будет польза. Реальная польза. Пусть в Лондоне мы будем жить в нищете. Все лучше, чем в этом доме. Он ужасный. Самый натуральный бомжатник.

– Прости, дорогая. Но это совершенно невозможно. Наше жилье в Мейда-Вейл продано. И чем скорее ты сможешь обрести здесь настоящий дом, тем будет лучше для каждого из нас. Постарайся разглядеть красоту за уродством. Попробуй представить, каким может стать это место. Послушай, – перешла Изабелла на доверительный тон, – переезд на новое место всегда чреват трудностями. Я вот что тебе скажу: я вызову сантехника и он наладит горячее водоснабжение. А затем мы позвоним трубочисту. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как наши несчастья останутся позади. – (Это уже было похоже на план.) – Телефон работает, так что начну прямо сейчас.

Изабелла ободряюще улыбнулась Китти и поспешно покинула кухню, сама толком не понимая, то ли ей действительно не терпится начать действовать, то ли просто хочется убежать от дочери, на лице которой было написано жесточайшее разочарование.



Мамин стеганый восточный жакет казался вызывающе ярким в этом убогом, обшарпанном доме. Китти положила журнал, опустила голову на руки и принялась изучать пряди волос на предмет посеченных кончиков. Но когда это занятие ей наскучило, она задумалась над тем, что бы еще такое сделать на кухне. Мама, конечно, хватила через край, приговаривая, какая Китти умница-разумница. Нет, мама явно не понимает, что Китти хлопочет по дому, просто чтобы удержаться от слез. Ведь расчищая завалы, она могла притворяться, будто все это увлекательное приключение. Причем она теперь отлично видела некоторые изменения к лучшему. По словам ее школьного психолога, она умела держать ситуацию под контролем. Но в те минуты, когда Китти делала передышку в работе, она невольно начинала думать о папе, об их лондонском доме или о Мэри, которая, когда они уезжали, обнимала их и плакала так, будто расставалась с собственными детьми. И в результате Китти хотелось наорать на маму, потому что она осталась единственной, на кого можно было наорать. Но на маму не стоило орать, потому что она до сих пор скорбела. И вообще мама была хрупкой и, по словам Мэри, совсем как ребенок. «Это типично для талантливых людей, – однажды вечером сказала няня Китти. – Ведь они словно большие дети. Не могут повзрослеть. Вся энергия у них уходит на занятие любимым делом». Китти так до сих пор и не поняла, что именно крылось в словах няни: осуждение или, наоборот, восхищение.

Однако Мэри была абсолютно права, и в раннем детстве Китти настолько ненавидела мамину скрипку, что частенько прятала ее, а затем с затаенным волнением следила, как мама мечется по дому в поисках своей Гварнери. Их жизнь была полностью подчинена этому инструменту. Им не разрешалось мешать маме репетировать, слишком громко включать телевизор, заставлять маму чувствовать себя виноватой из-за частых поездок на гастроли. И Китти научилась не обижаться на маму за то, что та никогда не играет с ней в подвижные игры, не помогает ей клеить разные бумажные штучки, так как понимала: маме надо беречь пальцы. Для Китти самым ярким воспоминанием детства было то, как она, притаившись под дверью маминого кабинета, слушала, как мама играет, словно это делало ее, Китти, хоть немного, но ближе.

Она знала, что вполне могла остаться единственным ребенком в семье, поскольку мама сомневалась, сможет ли сочетать музыкальную карьеру с необходимостью заботиться уже о двух детях. И даже после незапланированного появления на свет Тьерри мама так ни разу и не побывала ни на одном из школьных вечеров, ни на игре в нетбол, потому что ей надо было выступать. Они все поймут, когда подрастут, говорил папа, особенно если им удастся найти свое место в жизни.

Мэри так часто сопровождала папу на школьные мероприятия, что люди думали, будто они женаты.

На Китти нахлынуло чувство детской обиды. Ненавижу этот дом, думала она. Ненавижу его, потому что тут нет папы и Мэри, а еще потому, что я не могу быть самой собой.



Водопроводчик обещал прийти на следующее утро, но предупредил, что возьмет за услуги по повышенному тарифу, так как вызов срочный. Он тяжело вздохнул, когда Изабелла объяснила, что не знает, в чем проблема, и что дом долго пустовал.

«Никаких гарантий, – упрямо твердил водопроводчик. – Только не с этими допотопными системами. Ваша, возможно, полностью засорилась». Изабелла говорила с ним извиняющимся, просительным тоном, а потом ненавидела себя за это.

Трубочист оказался куда дружелюбнее, он только присвистнул, когда она назвала адрес, и заметил, что последний раз прочищал там трубы пятнадцать лет назад. «Старик был еще тот скряга, – сообщил он. – Насколько я знаю, он годами не вылезал из своей комнаты и ему было плевать, что остальной дом разваливается буквально на глазах».

Да, дом немного… изношен, призналась Изабелла. Она горячо поблагодарила трубочиста, когда тот обещал прийти после полудня. «Если хотите, принесу вам пару мешков поленьев, – предложил он. – Я обслуживаю дома по всей округе».

Мысль о горящем камине немного воодушевила Изабеллу. Она положила трубку, в очередной раз отметив, какой жалкой кажется ее мебель в огромном доме, и это при том, что большинство комнат так и осталось заперто. Ладно, огонь исправит нам всем настроение, подумала она.

Она попыталась придумать, как прогнать поселившуюся в доме хандру. Да, огонь, несомненно, поможет, но они просто обязаны навести уют хотя бы в одной комнате, даже если остальные останутся пустыми. Южная часть дома казалось чуть-чуть менее сырой и нежилой. Она принялась перетаскивать туда свои вещи: ковры, две картины, маленький столик, вазу, а затем постаралась создать иллюзию домашнего уюта. Ковры полностью не закрыли половицы, но нарушили их пыльную монотонность и прикрыли самые жуткие дыры. Картины оживили выщербленные стены, а поставленный в нужное место столик замаскировал отсыревший плинтус. Задыхаясь и кашляя от вековой пыли, она вытрясла шторы. Затем оценила плоды своих усилий. Конечно, это не дом в Мейда-Вейл, но уже кое-что.

А тем временем там, за окном, Тьерри – маленькая, сгорбленная фигурка в зеленом джемпере, выделяющаяся ярким пятном на фоне серо-коричневого ландшафта, – брел между деревьями вдоль озера. В руках у него была палка, которой он сшибал верхушки растений. Он шел, опустив голову, изо рта вырывались облачка пара. И периодически он вытирал рукавом глаза.

Внезапно ее маленькие победы показались ей никчемными и пустыми. Изабелла вспомнила, что, когда она носила под сердцем Китти, одна виолончелистка как-то сказала ей: «Невозможно быть счастливой, если твой ребенок несчастен». Я должна стараться сильнее, твердила себе Изабелла. Я должна превратить этот кошмар в настоящий дом, где не останется места для боли нашей общей утраты. У них никого нет, кроме меня.



Трубочист, мистер Гранджер, как и обещал, пришел после полудня и, незаметно сплюнув, прочистил три трубы, причем без лишнего шума и грязи, если учесть, сколько сажи ему пришлось выгрести. Шутливо подмигнув Тьерри, он сообщил мальчику, что «трубы, как ноздри, требуют регулярной прочистки», и, словно желая подчеркнуть свое высказывание, громко высморкался в носовой платок, а затем, к ужасу Китти, продемонстрировал им следы сажи.

Тем временем на сад опустились ранние сумерки. Дети остались с мистером Гранджером, который учил их, как правильно разводить огонь, а Изабелла поднялась наверх. Накануне вечером она заметила, что с лестничной площадки есть выход на плоскую крышу, и на всякий случай захватила с собой висевшую на кухне связку ключей.

Она собиралась постоять на крыше всего несколько секунд, чтобы полюбоваться открывающимся с высоты сказочным видом и весенним закатом, приглушавшим теплым персиковым светом холодный блеск темно-синих вод озера. Снаружи дом выглядел не таким унылым и гораздо более привлекательным, чем внутри.

Постояв так несколько минут, Изабелла наконец поняла, чего ей не хватает для релаксации. Она проскользнула в дом, вынула из футляра скрипку и вернулась на крышу. Подошла к парапету, пристроила под подбородком скрипку, еще толком не зная, что именно будет исполнять. А затем, поддавшись душевному порыву, начала играть Концерт для скрипки с оркестром си минор Элгара.

Когда-то она ненавидела это произведение, считая его чересчур сентиментальным. В свое время музыканты оркестра пришли к единодушному выводу, что данное произведение чересчур длинное и безнадежно устаревшее, но сейчас у Изабеллы неожиданно возникла внутренняя потребность его исполнить. И она забылась в звуках музыки. Прошел почти год со дня твоей смерти, мысленно обратилась она к Лорану. Теперь я буду подниматься наверх и играть для тебя. Реквием по нашей любви.

Ноты, страстные и глубокие, казалось, жили собственной жизнью, они эхом разносились в неподвижном воздухе над застывшими лугами и водной гладью, словно их несли на крыльях птицы. Она пару раз ошиблась, но какое это имело значение?! Ей не нужны были ни партитура, ни дирижер: звуки концерта для скрипки, который она не исполняла уже целую вечность, волшебным образом лились сами собой. А когда она перешла к потрясающей третьей части, то забыла обо всем на свете, кроме своих чувств, которым давала выход с помощью скрипки. Лоран. Она слышала его имя в технически сложных вариациях, которые исполняла так, будто отвечала на принятый вызов. Лоран. И больше никаких слез, все будоражащие душу эмоции – и печаль, и злость, и разочарование – трансформировались в звук, дарившей ей успокоение и освобождение.

Небеса потемнели, начало холодать. Ноты, взмывая ввысь, раскрылись и полетели, как птицы, как надежды, как воспоминания. Лоран, Лоран, Лоран, повторяла она до тех пор, пока слова и мысли не утонули в море звуков.



На пороге показался Асад с ящиком фруктов в руках, и Генри выскочил из-за прилавка, чтобы придержать ему дверь.

– Звонила миссис Линнет, – ухмыльнулся он. – Сказала, что эта их новая соседка включает музыку на полную мощность, так что эхо разносится чуть ли не на всю долину. Если верить миссис Линнет, такое впечатление, будто кто-то тянет кошку за хвост. Более того, это мешает ей слушать по радио любимый альбом «Wartime Favorites». И если это безобразие не прекратится, миссис Линетт пожалуется в Службу здоровья. Вот бедолаги.

Асад поставил ящик на полку для фруктов:

– Это вовсе не запись. Она дважды останавливалась. Я слушал, пока разгружали фрукты. Выйди на улицу, и сразу все поймешь.

– Она что, продолжает играть?

Асад подтолкнул Генри к двери:

– Пойдем послушаем.

Небо хмурилось, и на деревенской улице, кроме них, никого не было. Окна коттеджей отбрасывали на дорогу длинные треугольники теплого света. То здесь, то там раздавался скрип опускающихся жалюзи.


– Ничего, – покачал головой Генри.

– Погоди, – сказал Асад. – Может, ветер изменит направление. Вот… Слышишь?

Генри застыл, прислушиваясь. А затем, когда звуки скрипки стали более отчетливы, расплылся в широкой улыбке. Друзья наслаждались неожиданной встречей с прекрасным там, где они меньше всего этого ожидали.

Асад тоже улыбался чему-то своему, словно он на миг перенесся из холодной английской деревни в родные края.

– Как думаешь, она знает основную тему из «Кошек»? – когда музыка стихла, спросил Генри. – Что ж, я бы не отказался послушать в ее исполнении. Надо будет узнать, устраивает ли она вечеринки.



Под ясенем валялись мешки с мусором, оскорблявшие взор, особенно на фоне распускающейся зелени и росистой свежести природы вокруг. Мэтт, углядевший это безобразие в канаве вдоль грязной проселочной дороги, притормозил и выключил мотор, костеря на чем свет стоит тех, кто нелегально выбрасывает мусор. Он вылез из кабины, подобрал мешки и закинул их в минивэн. До чего же мы дожили, с горечью подумал он, если люди, чтобы выбросить мусор, готовы пилить полмили по лесной дороге, вместо того чтобы доехать до свалки. Да уж, достойное завершение не самого удачного дня с кучей проблем во всех областях его интересов. Плотник чуть ли не напрочь отрезал себе большой палец и теперь на несколько недель вышел из строя, а тут еще истеричный телефонный звонок от Терезы с жалобами, что у них уже шесть недель не было «качественного» секса. Похоже, до нее все доходит как до жирафа. А значит, она может стать для него настоящим геморроем.

Он остановился, чтобы вытереть руки ветошью, и внезапно услышал это: летевший над долиной протяжный звук, который не был похож на крик дикого зверя или птицы, по крайней мере из числа обитающих здесь. Он замер, весь превратившись в слух, а затем понял, что слышит музыку. Причем классическую.

Но Мэтт был отнюдь не в том настроении, чтобы наслаждаться музыкой. Громкой музыкой из большого дома.

– Черт, только этого мне и не хватало! – пробормотал он, забираясь обратно в машину.

Он потянулся к ключу в замке зажигания и окинул сердитым взглядом видневшиеся за деревьями очертания дома, созерцание которых неизменно вызывало в его душе приступ неконтролируемой ярости.

Но не стал заводить мотор, а просто остался сидеть. И слушать.



– Вот это ваш фитиль, понимаете? Одним словом, то, что вы хотите поджечь. Вы открываете маленькое окошко и зажигаете спичку… В любом случае моя примерно так и работает. А значит, у вас тоже должно получиться.

Мистер Гранджер едва успел заглянуть в недра кухонной печи-плиты, как в дверь неожиданно постучали. Изабелла, узнав от детей, чем в данный момент занимается трубочист, поспешила присоединиться к нему и теперь была крайне раздосадована внезапной помехой на пути постижения секретов мастерства.

– Вы что, ждете гостей?

Изабелла вытерла руки о штаны.

– Я тут никого не знаю, – равнодушно ответила она и, крикнув детям, чтобы открыли дверь, снова повернулась к мистеру Гранджеру. – Мистер Гранджер, не могли бы вы еще раз объяснить, что означает, когда пламя становится желтым?

Она услышала топот ног над головой, затем – звук открывающейся входной двери и скрип ведущих вниз ступенек.

– Дымоход в полном порядке, – заявил мистер Гранджер. – Если сунуть туда голову, то можно увидеть дневной свет. С этой плитой, по идее, у вас не должно быть проблем.

Дверь отворилась, и на кухне появился какой-то мужчина в рабочей одежде, из кармана его выцветшей куртки цвета хаки торчало несколько шариковых ручек. Китти и Тьерри робко вошли вслед за ним.

– Мэтт, как дела, приятель? У тебя все в порядке? – спросил мистер Гранджер. – Прежде ты никогда не заканчивал работы до темноты. Небось, пришел познакомиться с нашей новой соседкой? Надеешься отхватить здесь кое-какую работенку, а?

Произошла небольшая заминка, но потом посетитель улыбнулся и протянул руку. Изабелла неуверенно ответила на крепкое рукопожатие его мозолистой ладони.

– Привет, – слегка растерявшись, улыбнулась она. – Изабелла Деланси. А это мои дети – Китти и Тьерри.

– Мэтт Маккарти, – сказал он.

Что ж, он явно знал цену своей внешности. Изабелле почему-то вспомнилось странное выражение «альфа-самец», которое она когда-то слышала краем уха.

– Вот учу их разжигать плиту, того-этого, – сообщил Мэтту мистер Гранджер.

– А еще мы хотим развести огонь в спальне, – жизнерадостно объявила Китти.

– Ой, детка, а что, если попробовать нагреть все комнаты? – Изабелла вручила дочери коробок спичек. – Натопим весь дом.

– Хорошая мысль. Но перво-наперво проверьте, достаточно ли у вас поленьев. Такими темпами вы уже за сегодня сожжете уйму дров, – сказал мистер Гранджер и, хмыкнув, добавил: – Сам посуди, Мэтт, они, конечно, привыкли к центральному отоплению. Сдается мне, я подготовил парочку маленьких поджигателей.

– Значит, вы не из наших мест?

Мэтт Маккарти так пристально на нее смотрел, что Изабелла заволновалась, не измазала ли она нос сажей, с трудом подавив желание вытереть лицо.

– Нет, – улыбнулась она, чтобы скрыть смущение. – Мы переехали из Лондона. И не слишком-то приспособлены к здешней жизни. Не умеем, например, правильно разводить огонь. Вот мистер Гранджер и помогает нам разобраться, что к чему.

– Да чего там, я просто налаживаю эту старую плиту, – смутился мистер Гранджер. – Хозяйка хочет ее затопить. Я слыхал, послезавтра ударят морозы. А в доме сквозняки гуляют. Они тут вконец закоченеют.

– Плитой уже много лет никто не пользовался. – В голосе Мэтта Маккарти явно слышалась некая безапелляционность.

– Однако непохоже, чтобы с ней было что-то не так.

– А вы керосин туда не забыли залить?

– Керосин? – удивилась Изабелла.