Нежное безумие

– Во-первых, с этого момента и навсегда ты не будешь даже пытаться общаться с Дарьей и Вией, ни живым, ни мертвым. Мне плевать, с хорошими намерениями или плохими – ты исчезнешь из их жизни навсегда.

Виа снова зарыдала рядом с нами. Думаю, что это слезы счастья. Она осознала, что Пенн достаточно заботится о ней, чтобы запугать Гаса.

– Хорошо. Не буду, – прорычал Гас. – Но как мне знать, что все сказанное здесь останется в секрете?

Колин сделал шаг.

– Мы не выпустим никого, пока они не расскажут самый грязный секрет. У каждого есть компромат друг на друга, и никто не захочет быть опозоренным.

– Это самая тупая лучшая идея, которую я когда-либо слышал, – кивает Найт. – Если, конечно, признание о моем гигантском члене подойдет.

Воун толкает Найта в плечо и закатывает глаза. Колин и Нельсон закрывают ворота, чтобы никто не смог выйти, пока не расскажет секрет.

Адриана, Эсме, Блис и Виа собираются вокруг меня. Виа первая поднимает лист из моего дневника и сминает его в кулаке.

– Давайте уберем все здесь.

Пенн берет ее за руку, чтобы убрать лист.

– Нет, – говорит он. – «Змеиная нора» должна перестать существовать.





Мы с Вией вместе едем домой.

«Змеиная нора» полыхает позади нас – восемнадцать галлонов бензина. Идея принадлежала Пенну, но именно Воун поддержал его и разжег огонь, как лучший способ сровнять что-то с землей, чтобы невозможно было восстановить.

Виа стучит по рулю, оглядывается, прочищает горло и пытается понять, что ей сказать. А я слишком устала от разговоров. Просидев четыре часа, выслушивая признания людей – как они убили собаку соседа, трахались с отчимом, списывали на тестах, воровали ценности у лучших друзей и так далее, – это ужасно утомило меня. Но Гас был освобожден, как и Пенн. Лас-Хунтас выиграли, ШВС придется разбираться с последствиями. Жаль, что так много жертв осталось.

– Хочешь перекусить? – спрашивает меня Виа. Быть милой со мной что-то новенькое, абсолютно противоположное ей. Я не ела несколько дней, но не могу даже собраться с мыслями.

– Нет, спасибо. Я очень устала.

– Да, я тоже.

Тишина. Она еще сильнее стучит по рулю. Я смотрю в окно – абсолютная темнота, когда мы въезжаем в ворота Эльдорадо. Место, где я живу. Жила, по крайней мере. Я не останусь здесь дольше чем на несколько часов. Следующая глава начнется завтра утром, а папочка поможет мне адаптироваться к новому городу.

– Как думаешь, что мне сделают Мел и Джейми? – Она кусает нижнюю губу, но продолжает следить за дорогой. Я нервно усмехаюсь.

– Вероятно, ничего. Мелоди любит тебя, а папа любит ее, так что твой зад прикрыт.

– Она и тебя любит, ты же знаешь. – Она паркуется перед домом, и я выбегаю прежде, чем мы начнем обмениваться чем-то личным. Я не готова разделять момент с Вией. Я просто хочу прожить следующие несколько часов без лишних истерик.

Я отбрасываю тот факт, что машина Пенна уже здесь, и не думаю об этом. Поход в его комнату, чтобы попрощаться, только усугубит все для нас обоих. Однажды, может, у нас и был шанс на «долго и счастливо», но эта сказка обернулась кошмаром, мы оба совершили слишком много ужасных вещей для принца и принцессы.

Как только Виа открывает дверь и мы заходим в дом, Мелоди отталкивает ее с дороги, как бы обозначая границу, и бежит ко мне с удушающими объятиями.

– Маркс, где ты была, милая? Я звонила, звонила. Я хотела провести вечер вместе.

Я моргаю на нее с удивлением, делая шаг в сторону, чтобы избежать этого истеричного поведения. Дети всегда будут детьми, все мы делали дерьмовые поступки. Но Мелоди взрослая. Более того, она моя мать, а я все еще не перестала злиться на нее.

– Все хорошо, – говорю я.

– Виа отвела тебя куда-то без твоего желания? – Мел поворачивает голову в сторону Вии и смотрит с обвинением. Ладно, ладно. Это смена настроения. Немного слишком поздно. Это ничего не изменит.

Виа становится мертвенно-бледной, ее глаза округлились. Технически именно это она и сделала. Но зато я получила драму на следующие три десятилетия, спасибо.

– Нет. Все тусовались, мы просто прокатились немного. Кажется, уже час ночи. Я иду наверх спать. – Под теплые одобрения Вии я поднимаюсь по лестнице в свою комнату.

Уже в кровати я пялюсь на новую крутую стену напротив меня, и слезы катятся из глаз. После того как аквариум разбили, его заменили на более прочный, но намного более уродливый, чем тот, хрупкий. Как моя жизнь. Наконец я перевариваю все, что случилось за последние шесть месяцев, и подавляющее чувство одиночества заполняет мое тело.

Я уезжаю от своей семьи. Родителей и Бейли. Я отворачиваюсь от Воуна и Найта, даже не попрощавшись, потому что знаю, что они не отпустят меня. Они обещали защитить меня и сражаться за меня в школе, и какая-то часть меня хочет этого.

Но я не могу.

Я должна сделать все по-своему.

Дверь в комнату открывается, и я закрываю глаза с улыбкой. Он закрывает дверь и облокачивается на нее – я все это слышу, а не вижу, – и мое сердце ускоряется в груди.

– Папа убьет тебя, если обнаружит, – шепчу я.


– Это того стоит, – отвечает он, воспринимая мою насмешку как разрешение для входа в комнату. Кровать прогибается, когда его тело оказывается поверх моего, и я в шоке, когда понимаю, что на нем ничего нет, кроме трусов. Я открываю глаза, и вздох замирает у меня в груди.

– Вау, – говорю я. Мои руки исследуют его ключицу, грудь, пресс, низ живота, даже не задумываясь. Затем они следуют по выпуклым трицепсам, выпуклым бицепсам, аппетитным выпуклым венам на руках. Каждый дюйм бронзовой кожи. – Эскалация, Скалли.

– Глазастик. – Его губы соединяются с моими, когда он начинает говорить, его движения плавные, он прижимается к моему паху, хотя я все еще в джинсах. – Все кончено. Так много грязи пролилось сегодня вечером, так что твои секреты – капля в океане грехов. Не садись на самолет завтра. Не делай этого, блин.

Вместо того чтобы ответить ему словами, я отвечаю ему толчком паха против его эрекции. Он стонет и расстегивает мне джинсы, снимая их вместе с трусиками и бросая за спину. Затем он раздвигает мои бедра и запускает в меня два пальца, совершая движения по кругу, затем вынимает и жадно сосет их.

– Я тайно любил тебя, я открыто любил тебя перед обоими нашими мирами, и если ты думаешь, что я перестану любить тебя, даже если нас разделит океан, то ты чертовски ошибаешься.

Я плачу и выгибаю спину, когда его пальцы снова входят в меня, и он безжалостно продолжает движения. Мои ноги содрогаются вокруг его рук, и почти получила оргазм, когда он останавливается и спускается ниже, перебрасывая мои ноги через свои широкие плечи. Он двигает языком вверх и вниз по всей длине моей киски, нажимая языком на клитор.

– Ох, Пенн. Маркс, Пенн.

– Маркс. – Он смеется в меня, погружая язык глубже, проникая и начиная лизать еще быстрее. – Мое любимое слово.

Он лижет мне между ног, пока из легких не выходит весь воздух. Желание такое острое, удовольствие настолько глубокое, что я перестаю дышать и готовлюсь к шторму, который является надвигающимся оргазмом внутри меня. Когда он обрушивается на меня сильнее, чем любое физическое чувство, которое я когда-либо испытывала, он приподнимается на предплечья и входит в меня одним резким движением, наполняя собой до краев. Я изгибаюсь, сжимая его спину. Он затыкает мой рот грязным поцелуем с моим вкусом и запахом.

– Твой папа, убивающий меня, может быть, и неизбежен, но нет необходимости делать это преждевременно.

Я смеюсь, когда он начинает двигаться внутри меня без презерватива. Я на таблетках, но он не знает этого. У меня появляются сумасшедшие мысли, что он делает это нарочно. Как будто хочет привязать меня к этому месту. Как будто я осталась бы. Это заставляет мое сердце смеяться сквозь слезы, потому что уже слишком поздно.

Мы соблазнительно двигаемся, целуясь, кусаясь и дыша друг другом. Я чувствую вкус прощания на своем языке, и у него горько-сладкий привкус. Чудесно и трагично.

Я ласкаю его лицо, его челюсть, губы. Я буду скучать по тебе.

Я изучаю каждый миллиметр его красивого лица. Я никогда не забуду тебя.

Его руки бродят, а мои ласкают. Это было намного больше, чем первая любовь. Это была первая ненависть.

Когда он освобождается внутри меня, я даже не говорю, что это было безответственно и неправильно. Я знаю, что он пытался удержать меня каким-то своим ненормальным, отчаянным методом. Я просто глубоко и долго целую его.

– Я останусь на ночь, – говорит он, прижимая к груди. Наши сердца бьются в унисон. Я сжимаю его руки.

– Мой папа реально убьет тебя, – хихикаю я, ударяя его по плечу. – Уходи. Увидимся утром.

– Обещаешь?

– Обещаю, – лгу я.





Глава двадцать шестая




Я дышал твоим именем,

в надежде заполнить им легкие.

Больше, чем воздухом.





Пенн


Врач «Скорой помощи» вытаскивает мою руку из-под повязки со льдом и осматривает красно-синюю шишку, которая опухла в пять раз.

– Как это произошло? – Седой мужчина средних лет морщит нос. Знаю, придурок. Это выглядит отвратительно, но ты тоже на вид не для чувствительных глаз.

Виа вздрагивает от вопроса, потому что она уже знает ответ.

Как это случилось? Давайте разберемся. Этим утром я проснулся с запахом любимой девушки на члене. Вместо того чтобы пойти в душ, почистить зубы или отлить, я отправился прямиком в ее комнату, чтобы разбудить ее оргазмом и засунуть свое лицо ей между ног, но обнаружил, что ее там больше нет.

Куча чемоданов у ее двери исчезла, как и сама девушка. Единственное, что она оставила после себя, были новая, безобразная стена, подвеска с морским камушком, которую я ей подарил, и ржавое железное сердце, превращенное в человеческое, которое ей как-то удавалось разбивать тысячи раз, снова и снова, до такой степени, что я все еще не уверен, как оно вообще бьется.

– Он был… он разозлился. Потерял терпение и ударил по стене.

– По бетонной стене? – спрашивает врач. Он долбаный маляр или что? Почему его волнует стена?