Нетопырь

— Не заигрывай со мной, Отто. Зря потратишь время.

— Ты что, безнадежный гетеросексуал?

Харри кивнул.

— Все равно дай мне угостить тебя, красавчик. Что ты будешь пить?

Он заказал грейпфрутовый сок для Харри и коктейль «Кровавая Мэри» для себя. Чокнулись, и Отто залпом опустошил полбокала.

— Больше от несчастной любви ничего не помогает. — Он допил остальное, вздрогнул, заказал еще один коктейль и посмотрел на Харри. — Так значит, ты никогда не занимался сексом с мужчиной. И мысли у тебя такой не было?

Харри покрутил стакан в руке.

— Смотря что под этим понимать. Разве только в ночных кошмарах.

— Вот-вот, видишь, — Отто поднял указательный палец. — Во сне ты сам об этом подумываешь. Подсознание не обманешь, красавчик. Ведь по тебе видно, что в тебе это есть. Вопрос лишь в том, когда оно проявится.

— Всегда ждал, когда кто-нибудь пробудит во мне голубого, — сухо ответил Харри. — Извини, но я в это не верю. Это все врожденное. Либо человек гомик, либо нет. А разговоры про среду и воспитание — просто чушь.

— Да ты что! А я-то всегда думал, что во всем виноваты моя мать и сестра… — вскричал Отто, театрально ударяя себя по лбу.

Харри продолжил:

— Это стало известно благодаря последним исследованиям мозга гомосексуалиста. Гомосексуалисты легче заболевают СПИДом…

— Это, конечно, одна из наиболее положительных сторон заболевания, — бросил Отто и потянул коктейль через трубочку.

— Также были обнаружены органические различия между мозгом гомосексуалиста и гетеросексуала.

— У первого он больше. Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, красавчик.

— Самое интересное, что этот ген, или что там еще, который отвечает за гомосексуальность, передается по наследству.

Отто завел глаза:

— И что? Думаешь, гомику не приходится спать с женщинами? Если этого требует общество? Если у него нет выбора? — спрашивал Отто, активно жестикулируя. — Если женщина — всего лишь заменитель, то почему бы нет? Ведь именно поэтому обычные люди, попав в тюрьму, начинают заниматься сексом с мужчинами.

— Так значит, ты можешь заниматься сексом и с женщинами? — спросил Харри.

— По счастью, у меня никогда не было предрассудков, как у остальных гомофилов. Я вырос в семье художника и мог выражать свои гомосексуальные склонности с десяти лет, просто чтобы выделиться среди окружающих. К чему отнекиваться? Так что мне сложно представить себе секс с женщиной, как и тебе с мужчиной. Хотя я думаю, что тебе все же легче…

— Хватит! — оборвал его Харри. — К чему этот разговор?

— Ты спрашиваешь о том, что тебя интересует, красавчик, — Отто положил ладонь ему на руку. — Может, однажды твое любопытство перерастет во что-то еще?

Харри почувствовал, как пылают уши. Он тихо выругал этого клоуна-педераста, который вогнал его, взрослого мальчика, в краску.

— Давай заключим милое и пошлое пари, — глаза Отто весело заблестели. — Ставлю 100 долларов, что еще до твоего отъезда в Норвегию твоя мягкая, тонкая ручка будет ласкать мои самые интимные места. Спорим?

Отто пожал его руку и радостно взвизгнул, увидев его багровое лицо.

— Если ты очень хочешь расстаться с деньгами, то спорим, — ответил Харри. — Но ведь у тебя, кажется, несчастная любовь, Отто? Может, тебе лучше сидеть дома и думать о чем-нибудь другом, а не соблазнять нормальных мальчиков?

Он тут же пожалел о своих словах. Но ему никогда не удавалось держать себя в руках, когда над ним потешались.

Отто разжал руку и обиженно посмотрел на него.

— Извини, не бери в голову, — сказал Харри.

Отто пожал плечами:

— В деле что-нибудь прояснилось?

— Нет, — Харри был рад сменить тему. — Возможно, кругом ее знакомых не обойтись. Кстати, ты был с ней знаком?

— Все, кто здесь часто бывает, знали Ингер.

— Вы с ней разговаривали?

— М-да. Иногда перекидывались словечком. Но по-моему, она была чересчур расфуфыренная.

— Расфуфыренная?

— Она вскружила голову многим посетителям. Одевалась вызывающе, посылала им долгие взгляды и улыбки, чтобы получить чаевые побольше. Это может быть опасно.


— Хочешь сказать, кто-то из посетителей мог…

— Я хочу сказать, что, возможно, вам не придется далеко ходить, констебль.

— То есть?

Отто посмотрел по сторонам и допил коктейль.

— Не бери в голову, красавчик. — Он собрался уходить. — А сейчас я последую твоему совету. Пойду домой думать о чем-нибудь другом. То, что доктор прописал.

Он махнул рукой одному из мальчиков в боа, тот подошел и протянул ему сигарету.

— Не забудь про мое представление! — крикнул Отто, уходя.



«Олбери» был забит до отказа. Харри тихо сидел и смотрел, как работает Биргитта. Он следил за ее движениями: за тем, как руки быстро наливают пиво, считают деньги и смешивают коктейли, как она оборачивается, как отточены ее движения — от бочонка с пивом к стойке и кассе. Он смотрел, как волосы сбиваются ей на лицо, как она быстро поправляет их. Как ее взгляд скользит по лицам в поисках новых посетителей — и Харри.

Веснушчатое лицо просветлело, и он почувствовал, как быстро и радостно забилось сердце.

— Только что пришел друг Эндрю, — сказала она, подойдя к Харри. — Он навестил его в больнице и передает от него привет. Кстати, спрашивал тебя. Думаю, он пока за своим столиком. Да, он там.

Харри посмотрел туда, куда она показала, и сразу же узнал красивого чернокожего парня. Это был Тувумба, боксер. Харри подошел к нему.

— Не помешаю? — Ответом была широкая улыбка.

— Ни в коем случае. Садись. Я ведь пришел повидаться со старым знакомым.

Харри присел.

Робин Тувумба по прозвищу Мурри продолжал улыбаться. Непонятно почему повисла неловкая пауза. Из тех, которые никто не хочет признавать неловкими, хотя это именно так. Харри захотелось чем-то ее заполнить:

— Сегодня беседовал с человеком-вороном. Не знал, что ваши племена так называются. А ты из какого?

Тувумба удивленно посмотрел на него:

— Я тебя не понимаю, Харри. Я из Квинсленда.

Харри понял, насколько глупо прозвучал его вопрос.

— Извини, я что-то не то спросил. Видно, сегодня я быстрее говорю, чем соображаю. Я не хотел… я ведь очень плохо знаю вашу культуру. Думал, может, вы все принадлежите к каким-то конкретным племенам… или вроде того.

Тувумба похлопал Харри по плечу.

— Расслабься, Харри. Посмешил меня, и хватит, — сказал Тувумба. — Чего еще от тебя ждать? В тебе ведь одни предрассудки.

— Предрассудки? — В Харри начало просыпаться раздражение. — Разве я сказал что-то…

— Дело не в том, что ты сказал, — ответил Тувумба. — Дело в том, чего ты подсознательно ждешь от меня. Тебе кажется, что ты ляпнул что-то не то, и ты уже думаешь, что я обижусь, как ребенок. Ты даже не можешь себе представить, что мне хватит ума сделать скидку на то, что ты иностранец. Тебя ведь не задевает, что японские туристы ничего не знают о Норвегии? О том, что вашего короля зовут Харальд? — Тувумба подмигнул. — И это касается не только тебя, Харри. Белые австралийцы сами панически боятся ляпнуть что-то не то. Вот парадокс — сначала они отняли у нашего народа гордость, а теперь бояться ее задеть.

Он вздохнул и повернул к Харри свои огромные, как две камбалы, белые ладони.

Низкий и приятный голос Тувумбы звучал на какой-то особой волне, и ему не приходилось перекрикивать окружающий шум.

— Расскажи мне лучше о Норвегии, Харри. Я читал, что там очень красиво. И холодно.

Харри стал рассказывать. О горах и фьордах. И о людях, живущих между ними. Об униях и притеснении, об Ибсене, Нансене и Григе. О северной стране, проводящей внешне дальновидную и разумную политику, но на деле все больше напоминающей банановую республику. Стране, у которой нашелся лес и выход к морю, когда англичанам и голландцам понадобилась древесина, нашлись порожистые реки, когда узнали цену электроэнергии, и где в конце концов открыли нефть прямо у себя под носом.

— Мы никогда не выпускали ни машин типа «вольво», ни пива типа «Туборг», — говорил Харри. — Мы просто не задумываясь распродавали свою природу. Ни дать ни взять народ с золотыми волосами на заднице, — Харри даже не пытался подобрать соответствующую английскую идиому.

Потом он рассказал об Ондалснесе, местечке в Ромсдале, окруженном высокими горами, где было до того красиво, что его мать часто говорила, будто именно отсюда началось сотворение мира. Бог так долго украшал Ромсдал, что остальной мир пришлось заканчивать в спешке, чтобы успеть к воскресенью.

О том, как однажды ранним утром в июле они с отцом рыбачили во фьорде, и о том, как он лежал на песке и вдыхал запах моря, а над ним кричали чайки, и горы, будто молчаливые и непоколебимые стражи, охраняли их маленькое королевство.

— Мой отец из Лешаскуга. Это маленькое селение в долине. С мамой они познакомились на сельских танцах в Ондалснесе. Они часто говорили, что когда выйдут на пенсию, уедут обратно в Ромсдал.

Тувумба кивал и пил пиво. Харри заказал еще один стакан грейпфрутового сока. Но пить его уже не хотелось.

— Хотел бы я рассказать тебе, откуда я родом, Харри, но у таких, как я, нет четкой привязки к месту или племени. Я вырос в лачужке у шоссе неподалеку от Брисбена. Никто не знает, из какого племени мой отец. Да его и спросить-то никто не успел. А матери было все равно, из какого он племени, ей главное — наскрести денег на выпивку. Считается, что я мурри.

— А Эндрю?

— А он тебе не говорил?