Не называй меня по имени

— Марк, — слышу мужской голос, и меня ещё больше накрывает. — Это Влад. Слушай меня внимательно! У меня нет времени рассказывать почему с номера Мишель звоню тебе я, — в его голосе слышу нотки паники, боли, и понимаю, что случилось что-то непоправимое. Я напрягаюсь. — Мишель в больницы. Она умирает… — это всё, что он успевает мне сказать, потому что моё сердце разрывается теперь уже точно в эту же секунду.

Глава 27

Марк

Мои руки сжимают с силой руль, нога вжимает педаль в пол. Ещё чуть, чуть и она поломается, но мне насрать. Окутывает паника. Боль съедает по косточки, не оставляя ничего от меня. В сердце подбирается яд, отравляя его.

Перед глазами пелена, что приходиться периодически смахивать её, чтобы доехать до больницы живим. Но к чёрту эту жизнь, если не будет рядом моей Мишель.

Не помню, как я собирался и что мне говорила Кира, маяча возле меня. Перед глазами просто пелена, мошки. Заорал на неё, чтобы она убиралась от меня подальше. В тот миг я не контролировал себя.

Я не смог её защитить. Не смог уберечь своего ангела, который горел ярче всех звёзд и планет. Она стала для меня Моей Вселенной, моей мантрой, Моим Океаном. То бушуя, как стихия в момент страсти, но успокаивая своим спокойствием в секунды нежности. А я её просто просрал.

Бью со всей силы кулаком в руль, заглушая всю боль, что сейчас разъедала на части. Меня не волнует почему Влад оказался с ней рядом, когда она в шаге от смерти. Меня волнует, почему чёрт возьми она умирает, что случилось и по чей это вине.

Теперь я понимаю почему она мне снилась, почему так отчаянно шептала слова любви, почему просила беречь себя. Но я не сдержу обещание. Я не смогу сидеть сложа руки и не найти эту тварь, что сделал с моей девочкой такое. Не знаю, что случилось, но я это обязательно выясню и тогда порву на части, на мелкие кусочки разорву его душонку. Эта тварь будет молить о пощаде, но я такой роскоши ей не предоставлю, она будет умирает за каждую слезинку, за каждую боль Мишель. Я сожгу на костре его.

Я ненавижу себя за то, что с силой сразу не повёз её в больницу, как только увидел первые признаки того, что ей плохо. Эта малютка знала, что что-то не то, но всё равно молчала, говоря, что просто приболела. Дурак! Дебил!

Бью ещё и ещё раз по рулю. Не щадя ни руль, ни свои костяшки, которые окрасились в кровь пальцы, по которым течёт тонкой струйкой жидкость красного цвета. Плевать. Ненавижу себя!

Малыш. Держись родная. Я еду, любимая.

По щеке катиться первая непрошенная слеза. На миг прикрываю глаза, как всплывает образ девочки с золотистыми волосами, ямочками на щеках и небом в глазах. Боже, спаси!

За все свои двадцать девять лет ни разу не молился, но сейчас вспомнил все слова, прося у Бога спасти любимую. Забрать у меня всё, мою жалкую душонку, деньги, отправить меня в ад, только бы он сохранил ей жизнь, только бы она дышала.

Путь до больницы кажется вечностью. Я молился всем Богам мира и видит Бог поплачусь сполна за всё, только спаси. Спаси, Мишель!

Мне хотелось рвать на себе волосы, сжимать их до крови, чтобы вывести эту чёртову боль, чтобы всего этого не было с нами, что бы сейчас мне позвонила Мишель и сказала, что она жива, что всё хорошо, что это просто шутка и с ней всё хорошо. Но время идёт, а мне никто не звонит. Только звенящая тишина рвёт душу на куски, разъедая её своим ядом.

Резко торможу возле больницы. Тут же вылетаю из неё, забывая поставить ту на сигнализацию. Похер! Главная моя девочка, мой ангел.

Влетаю в больницу, несусь на всех пара, сбивая на своём пути людей. Те что-то кричать мне в след, но я ничего не слышу. Пелена застелила глаза, руки трясутся, сердце бьёт бешенным ритмом. Моя Мишель. Моя девочка.

Губы шепчут. Как я её люблю, как она мне нужна.

Вдалеке вижу Влада, который мечется из угла в угол. Сжимая волосы на затылке. Подлетаю к нему.

— Что с ней? — трясу его за шиворот. Глаза потухшие. Сам ели живой, словно смерть белый. — Говори! — рычу, ели сдерживаясь, но он молчит.

Я вижу, что он что-то знает, но сука молчит.

Толкаю его в стену, припечатывая и чуть ли не сжимаю горло. Мне всё равно что я могу убить его. Наплевать, только бы он сказал, что с моей девочкой. Но эта тварь молчит.

В дверь слетает Егор и Кир, оттаскивая меня от него. Что-то говорят, начиная успокаивать, но внутри зверь что хочет всех разорвать на части. Нет сил сдерживаться. Только разнести тут всё к чертям собачьим.

— Успокойся! — прикрикнул на меня Егор. Я опешил, устанавливаясь на него во все глаза.

Большаков повернулся к Владу.

— Что случилось, Влад? — более спокойный голос проговорил друг.

Вербинский взъерошил волос, выругался себе под нос и начал говорить:

— Я ничего не мог понять… Рано утром мне позвонила Мишель, — тяжело вздохнул. — Да простит она меня. Я дал обещание ничего не говорить тебе, Марк, — он поднял на меня глаза, а я установился на него во все глаза, предчувствуя что-то не хорошее. — Но не могу просто так всё это оставить. Она не могла ничего сказать, словно внутри неё всё онемело. Только говорила, чтобы я приехал и как ей мать твою больно. Я не мешкая мчался по дороге, обгоняя всех, кто был в это время на трассе. Пару раз чуть сам не вылетел в кювет, — ещё один тяжёлый вздох то ли его, то ли мой. Я не мог ничего разобрать.

Кир уже меня отпустил, но лучше бы он держал, так как сил на то, чтобы стоять у меня не было. Ком сдавил в горле, захватывая лёгкие и все внутренности.

— Я приехал минут через двадцать. Дверь мне открыла Кира. Ничего не говоря прошёл в комнату Мишель. Открыв дверь, увидел, как она лежала на кровати распластав руки в разные стороны тяжело дышала, почти не шевелясь, — я прикрыл глаза, справляясь с болью в области груди, словно кто-то сдавил сердце в тиски. Схватился рукой за нужный орган, позволяющий жить. — В тот миг она была такой хрупкой, что я боялся к ней подойти, сделать одно неверное движение и она рассыпиться у меня в руках. Подойдя к ней, я опустился на кровать. Она почти не дышала, Марк… Только всхлипывала и тебя звала, так отчаянно что-то шептала… Не мог разобрать всё, только твоё имя.

Из меня потекли слёзы. Из глаз мать твою потекли слёзы. Я не мог произнести и слова.

Пока я спал она страдала от боли. Но позвала она не меня, а Влада. Я ничтожество. Я мразь, что не смог защитить любимую. По моей вине она сейчас лежит там за дверью и борется за жизнь, а что делаю я в это время. Стою здесь в не силах что либо сделать.

Кулак полетел в стену, а Вербинский продолжал убивать меня словами, хотя, по сути, я уже мёртв. Я там вместе со своей девочкой.

— Я аккуратно её одел, а потом спросил её, готова ли она… Ей было так больно, что она не могла сказать и слова. Только смогла моргнуть. Я аккуратно вынес её из спальни, а потом и из дома. Посадил в машину и только там она заговорила, убивая меня. Марк, — позвал меня Влад. Я открыл глаза посмотрев на него, давая понять, что слушаю его. — Она просила никого не искать…

Меня, как током прошибла.

Эти слова она говорила мне в моём сне. Просила никого не искать и беречь себя. Значит всё это не просто так и с ней что-то сделали.


— Говори, — бесцветным голосом проговорил.

— Её отравили, Марк…

Удар в солнечное сплетение, и я не дышу. Кулак полетел в стену.

— И как я понял отравляли на протяжении какого-то времени и сначала она ничего не понимала, но видать последние дни, да…

В голове сумбур, я не мог понять кто мог это сделать. Кому нужна смерть Мишель, но потом меня словно молнией ударили. Отец.

Но, с другой стороны, как он мог отравить её, если они не виделись, да и она в последнее время проводила дни только со мной. Даже с Владом не виделась. Я закапаю эту мразь, что отравила Мишель. Она будет есть землю ртом. Ненавижу!

Неожиданно дверь операционной открылось и вышел врач в белом халате и красными руками, по-видимому, в крови Мишель. Сердце пропустило удар.

Не мешкая не секунды подлетаю к нему.

— Доктор что с ней? — тут же начал расспрашивать.

— Кем вы ей приходитесь? — начал серьёзно, но я вижу в его глаза боль и усталость.

Для каждого доктора каждый пациент своя боль, которую он пропускает через себя.

— Жених, — не раздумывая ответил.

Да, жених, а если всё будет хорошо, в скором будущем буду мужем. Какой к чёрту “если” … Всё будет хорошо. Я верю! Я молюсь! Дай ей, Боже, выжить! Не отбирай у меня мою девочку. Спаси. От всех бурь укрой.

Мужчина тяжело вздохнул, сдавил указательным и большим пальцем переносицу и мрачны голосом проговорил:

— Она в коме…

Это всё, что я слышал в ушах. “Она в коме… В коме… Она…”. Мишель.

Ноги совсем не держали. Я упал на колени, стискивая до хруста в пальцах голову и на всё здание закричал не своим голосом.

Глава 28

Марк

Каждый шаг даётся мне всё больнее и больнее. Подхожу к комнате со стеклянным большим окном. Там за тонким прозрачный стеклом лежит моя девочка. Прижимаюсь лбом к холодной гладкости, выдыхаю рвано, тяжело, задевая все струны, опаляя стекло паром. Оно потеет, закрывая от меня Мишель.

Прикрываю глаза. В ушах отдаёт болью сердца, заглушить которое не в силах. Оно кричит, рвётся к моей девочки. Прикасаюсь ладошкой к стеклу, прошу проснуться малютку. Открыть глаза. Посмотреть и улыбнуться.

Меня бьёт отчаяние, сносит волнами боли. Я не могу ничего сделать и это меня убивает, калечит мою душу. Я могу только лишь смотреть через стекло на неё и молить всем Богам мира, чтобы она проснулась.

Чувствую, как касается маленькая ручонка моего плеча и меня окутывает злость, ненависть к этому человеку. С силой стискиваю зубы, чтобы не наговорить лишнего.

— Марк, что ты здесь делаешь? — слышу тихий голос Киры, а меня выворачивает от этих звуков. Я хочу тишины, хочу одиночества рядом с малюткой, со своей Мишуткой. Она почувствует меня, услышит и проснётся. Обязательно проснётся.

Какого чёрта она тут делает?! За всё то время, что она здесь к ней не пришли ни родители, ни родная сестра. Что за твари живут на свете? Как так можно относиться к родному человеку, к человеку в котором течёт твоя кровь? Люди хуже зверей.

— Убирайся, — говорю с нажимом, чтобы она поняла, что ей здесь не рады.

— Какого чёрта ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю? — начинает заводиться и меня накрывает. Я поворачиваюсь и с силой сжимаю её предплечья.

— Убирайся, я сказал! Что ты не поняла из моих слов?! — не сдерживая себя ору. — Это всё из-за тебя, Кира! Из-за тебя она тут лежит, борясь с жизнью. Если бы не этот договор, я бы не за что не женился на тебе, слышишь?! — отталкиваю её от себя.

Девушка врезается спиной в стену. Со всей силы ударяю кулаком возле её головы. Кира вздрагивает, вся съёживается.

— Убирайся!

Больше не сказав ни слова поворачиваюсь вновь к окну и делаю шаг к двери. Хватаюсь за ручку, тяну вниз, открывая эту чёртову дверь.

Сердце гулко отдаёт в рёбра, когда вижу, как моя хрупкая девочка лежит на белой кровати, вся утыканная проводами. Внутри всё сжимается от боли. Оно разрывается, чернеет. Каждый шаг-боль. Каждый вздох-темнота.

Падаю на колени возле кровати Мишель. Осторожно беру её худенькую ручонку в свои большие, подношу к губам и целую. Пробуя на вкус кожу, которая пропиталась медикаментами и больницей, но она всё так же махнет лесными ягодами и моей ранней весной.

Ручки холодные, ледяные, белые, словно она не живая статуя.

В голове всё так же звучат слова врача:

— Яд проник слишком глубоко в неё, лишая её всякого движения. Последняя доза была губительная не только для неё, но и для любого другого человека. Передозировка. Если бы вы обратились сразу, как ей стало плохо, можно было бы спасти, сейчас же, нужно надеяться на лучшее…

“Надеяться на лучшее…” — эта фраза крутиться в голове каждую секунду, прокручивая раз за разом.

“Яд… Передозировка…” — до сих пор не могу поверить в это. Кто её так ненавидит, что сотворил такое?