Назначена истинной

Наконец шелест крыльев – и моя душа и сердце спустилась с небес. Мок играл на ее светло-серых волосах, сегодня она надела тот самый симпатичный розовый костюмчик, в котором я увидел ее впервые, юная, невинная и трогательно беззащитная. Пара быстрых шагов – и Кико с ходу прижимается к моей груди.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил я, уж слишком была напряжена моя чудная девочка.

Кико молча мотнула головой, отстранилась и медленно опустилась на ковер из цветов. Я сел рядом, привлек ее к себе и настоял:

– Сладкая, родная моя, что случилось?

Кико подняла лицо, в ее небесно-голубых глазах дрожали слезы, голос срывался:

– Я… отреклась… от семьи…

– Что ты сделала? – хрипло переспросил я.

Она всхлипнула, подняла руку и коснулась моей щеки. И смотрела с таким отчаянным обожанием и болью, что у меня сердце упало.

– Меня видели с тобой в Ларане. Мои одноклассницы рассказали маме, кто ты… Что ты темно-серый и просто журналист. Вчера был огромный скандал и…

– И? – сухо уточнил я, уже решив: если к ней хоть пальцем прикоснулись – поубиваю, невзирая на лица.

– Утром меня предупредили, что нашли жениха, и до встречи с ним, до шардиса, я должна находиться в своей комнате. Сказали, я позор своего рода и… так много всего ужасного наговорили… – Кико уткнулась мне в плечо, сотрясаясь от рыданий.

– Прости меня, родная, – сгорая от непереносимого стыда, тихо повинился я. – Я все исправлю и…

– Нечего исправлять! – Кико вытерла ладонью глаза, ее глаза воинственно блестели.

– Почему? – встревоженно удивился я. – Ты хочешь оставить меня?

Кико настолько растерянно уставилась на меня, что я едва не завыл от стыда.

– Конечно, нет! – воскликнула она. – Я передала через горничную, что улетаю от них, отрекаюсь от рода. Потому что люблю тебя и не вижу смысла в жизни, если тебя не будет рядом со мной. И сбежала…

– Любишь? – ошарашенно просипел я.

Кико привстала на колени, обняла мое лицо ладонями и, целуя солеными от слез губами, призналась:

– Больше всего на свете я люблю тебя, Мих. Мне, как ты говоришь, с высокой горы плевать, что ты всего лишь темный журналист. Я хочу быть с тобой, жить с тобой, жизнь прожить только с тобой. Я могу иллюстрировать твои статьи, рисовать картины. Ты же сказал, что художники неплохо зарабатывают? Чем я хуже? Мастер сказал, что я талантливая. У нас все получится, я уверена. Главное, с тобой… и жизнь меняется; может быть, со временем нас поймут и примут и…

Я зачарованно слушал сбивчивый лепет Кико, глядя в ее шалые от любви и отчаяния глаза, – и не мог поверить! Эта робкая девочка рискнула всем ради меня, ради любви, а я… индюк нашелся! Шиай прав! Привлек ее к себе, зарылся в светлые волосы на затылке и глухо, но с непоколебимой верой признался:

– Я люблю тебя, Кико. С первого взгляда, как увидел в «Алирии». Люблю так сильно, что готов тебе Святую Троицу с неба достать, лишь бы ты была счастлива.

С нежностью посмотрел ей в лицо, сияющее, счастливое личико сердечком. Наш поцелуй был жадным, голодным, захватывающим. Но чуть погодя пришлось остановиться. Нет, буквально отодрать себя от любимой, чтобы больше никаких преград между нами не осталось. Нельзя на обмане строить жизнь, мама часто повторяла нам с Ленкой об этом.

– Я знаю, что придурок и плохо поступил, но перед слиянием хочу, чтобы ты знала, кто я, какой я и что все проблемы решу…

С каждым словом глаза Кико все больше округлялись. Затаив дыхание, она ждала продолжения. А меня наверняка распирало… от наследственного самомнения: уж если Кико темно-серого выделила и полюбила, то во всей своей белоснежной красе точно стану для нее ларом, ну почти. Я деактивировал артефакт на пальце и с улыбкой, в ожидании восхищенного внимания посмотрел на любимую, расправляя искрящиеся белизной крылья.

Но Кико молчала, таращась на меня.

Моя улыбка постепенно угасла. Пришлось спешно порадовать свою невесту:

– Любимая, меня зовут Михаил Арэнк, я эр второго шаазата, а Мих Всезнающий – всего лишь мой способ ближе узнать народ, город и приобрести неоценимый опыт…

Кико зачем-то сняла сандалию – и вдруг как дала мне ею по… что называется, бессовестной шаазьей морде. Без восхищения и пиетета, а потом еще и с кулаками набросилась, и с воплями:

– Да ты гнилой гуаши, а не любимый! Как ты мог? Я две недели страдала, мучилась, извелась вся. Отреклась от семьи, родных, благополучного будущего и комфорта. Опоила горничную сонным порошком, чтобы сбежать. Да я чуть с ума от горя не сошла, ради любви потеряла семью. А ты?

– Прости, родная… – только и успел выкрикнуть я, перед тем как заработать в глаз второй сандалией.

– Родная? Ах, родная! Да ты, наверное, все время издевался надо мной, дурой последней. Еще бы, великий шааз – и какая-то серая девчонка! Да?!

Моя нежная Кико быстро выдохлась, просто не умеет долго злиться, а тем более ненавидеть. Рухнула на снег и разрыдалась, пряча лицо в ладонях.

В груди огнем горело от стыда и боли. Такого накала эмоций я никогда не испытывал. Точно придурок! Обнял ее за плечи, силой привлек к себе и, прижав, заполошно зашептал:

– Прости, прости, любимая моя. Я каждый день пытался тебе признаться…

– Если бы захотел, давно признался! – прохлюпала она.

И не откажешься, все верно.

– Я урод… и слабак! – шепнул ей на ухо. – Прости! Только слабак может наслаждаться тем, что его выбрали не за силу и положение, а просто так. Ты так смотрела, что хотелось верить… проверить, насколько сильно я тебе нужен.


Я мог бы еще много чего сказать, но она подняла на меня обиженное, заплаканное лицо. Я не выдержал, обнял его ладонями и, выдохнув «Прости!», прижался к ее губам. Поцелуй… сладко-соленый, но такой жизненно важный мне, обиженной Кико, нам обоим. Мы забылись, соль, сладость, потеря контроля над эмоциями – все вместе сорвало и закружило нас. Опустошить Кико я не боялся, она сильная, выдержит слияние. А потом «повзрослеет» со мной. На покрывале из цветов, в вихре метели мы любили друг друга как одержимые, касались, ласкали, сплетались…

Со стоном наслаждения я вторгся в ее невинное тело, сделал своей навсегда. Глядя в счастливые глаза-небеса, рвался к ней, ближе, теснее, сходил с ума от удовольствия, наблюдая за голубым пожаром страсти. Первой экстаз испытала Кико, следом за ней и я улетел в это пламя. А дальше наша магия лавиной разлилась по поляне… по всей округе… озарила до самых скал. Единение сил произошло! Осталось пройти шардис и получить брачные браслеты. Я знаю: лары и домашние духи будут милостивы к нам. И мысленно обещал щедро поблагодарить их за Кико.

Сначала мы обессиленно лежали в снегу. Приподнявшись, я любовался раскрасневшейся Кико, ее затуманенными желанием глазами, ласкал ее скулы, наслаждаясь теплом и нежностью кожи.

– Моя! – хрипло, бескомпромиссно и торжественно объявил я.

– Твоя, навсегда! – согласилась она, робко заглядывая мне в душу. А потом обеспокоенно добавила: – Ты слишком горячий…

Я и сам чувствовал, что горю уже явно не желанием.

– Черт! – выругался я на мамин манер. – Быстрее домой, у меня, похоже, переход последний начинается!

Мы буквально смерчем неслись к дворцу Арэнков. Я старался не потеряться в лихорадке, сотрясавшей мое тело. На ходу отправил вестник в Кристальный и отцу. На подлете увидел встречавшую нас многочисленную толпу – будущие шаазы Байли и еще одна из бывших отщепенок рода Арэнк приготовились «взрослеть», вернее, белеть вместе со мной. Отец с дедом, мама, бабушка, Ленка – мои нежно обожаемые женщины слишком явно переживали, наблюдая, как мы приземляемся на дворцовую террасу.

Дальше толпа дружно ринулась к нам, а Кико спряталась за мою спину. Так много белокрылых она наверняка даже по телевидению не видела, вот и испугалась.

Прижал ее к своему боку и уже с трудом представил:

– Моя жена и истинная пара Кико Маилия из триста шестьдесят первого! Она будет рядом всегда!

– Какая лапочка! – с восторгом выдохнули мама с сестрой, позволив мне облегченно выдохнуть.

– Она такая… хрупкая, – с сомнением выдала Амила.

Ну, от бабушки даже и не ждал другого.

– Быстро внутрь! – скомандовал дед, как обычно, выделив самое важное и продолжая привычно распоряжаться во дворце: – Становитесь в круг, делаем купол!

– Милая, сядь рядом с Мишкой, а то скоро будет… немного больно, – приуменьшил неотвратимые последствия папа, чтобы не пугать мою девочку заранее. А вот родственницам уже более резко добавил: – Шаа, шевелитесь быстрее.

Отбелить подругу Байли мама попросила недавно, когда та встретила свою истинную пару в лице наследника рода Одэко из шестого шаазата. А до этого Байли вполне устраивали ее светло-серые крылья. Но эрат Одэко едва не умолял невестку помочь ее новому дому не потерять статус рода в Совете Девяти, для будущих детей умолял.

Еще через осколок начался полноценный переход, и я уже не мог думать, зато каждой частичкой своего тела «хорошо» ощущал, как магия перестраивает меня, ломая и перемалывая. Только бы выжить нам с Кико. Я не могу потерять ту, без которой больше нет смысла жить!





* * *


О лары, ощущение, будто по мне всю ночь скакала Ленка, как делала лет в пять, пытаясь вовлечь в свои игры. Ох, пожалуй, не одна скакала, а с подружками. Тело ломило, в горле першило, словно вдобавок я не меньше суток орал по пьяни песни в таверне, втираясь в доверие к хеджанам. Но стоило мозгам прочиститься, в мыслях блеснуло яркой вспышкой имя – Кико! Я со стоном пошевелился, ощутил, что обнажен до пояса, и сразу нащупал тонкую, изящную руку. Довольно выдохнул, почувствовав рядом родную до боли, любимую женщину, и услышал веселый, сочувствующий мамин голос:

– Все хорошо, сынок, Кико рядышком лежит. Скоро совсем полегчает!

Сначала я повернул голову и убедился: да, лежит моя девочка! В белой рубашке Кико походит на ледяную статую. Лицо бледное, безмятежное, ресницы, брови и волосы сверкают снежной белизной, только ярко-розовые чувственные губы и теплая рука в моей ладони дают знать, что она, к счастью, живая.

– Получилось! – просипел я, оборачиваясь к маме.

За ее спиной стоял отец и с мрачным выражением лица, предвещавшим тяжелый разговор, смотрел на меня. Я невольно поморщился. Отец понял верно: от нашей беседы ждать хорошего нечего. А мама, как и в предыдущие три раза, решила, что ее мальчик страдает, подалась вперед и, прижимаясь к моему боку большим животом, где растет новая сестричка, обняв мое лицо ладонями, щедро поделилась энергией, буквально оживляя и ласково приговаривая:

– Больно, да? Бедняжечка моя. Мишенька, родной, что же ты так затянул, едва-едва успели вас куполом накрыть…

– Я думал хоть чему-то научил тебя, Михаил, – прервал наши сюси-пуси отец. – О чем ты думал? Надо было сразу, как узнал, что девочка твоя истинная, в охапку и под охраной во дворец тащить проводить обряд, как твой папа, а ты? Ты понимаешь, что Кико могли убить?

Было нестерпимо стыдно осознавать, что отец прав. А я заигрался чужими чувствами, своими и…

– Никто не знал, кто я такой!

– А ты бы не хотел узнать, что тебя любят не за богатство и положение? Пожить как простой парень, а не первый наследник шаазата Арэнк… Ему всего двадцать два, кровь играет, а тут чувства… – тихонько поддержала меня мама, с мольбой посмотрев отцу в глаза.

– Мама!.. – я поперхнулся, еще бы мальчишкой при всех назвала.

– Я хотел и узнал, – возразил ледяной Йелли Арэнк, каким его знает весь мир. – Но другими способами! Не рискуя и…

– Ха-ха-ха! – иронично выдала мама, машинально погладив свой большой живот. – Нас на вторую ночь чуть не убили, а потом еще и еще раз. От судьбы не уйдешь! Поэтому лучше просто жить и наслаждаться тем, что тебе дано! А Мишке повезло, он вон – в двадцать два любовь встретил.

– Шардис сегодня же проведем, до заката, времени еще много, успеют очнуться! – непререкаемо заявил отец. – Если кто-то узнает, что Михаил Арэнк украл девчонку из низшего шаазата…

– Повторяю, никто не знает, что Мих Всезнающий и Михаил Арэнк – одно лицо! – рыкнул я, подумал и добавил: – Только Шиай и Рриван в курсе, но они мои лучшие друзья.

У отца глаза сверкнули и несколько снежинок по полу завертелось.