Напряжение сходится
Часть 6 из 89 Информация о книге
– Значит, слабо раскручиваешь, – попенял я ей и присел рядом. – Садись на мое плечо. – Максим… – Садись, я удержу, – настоял я. И стоило ощутить на себе приятную тяжесть, встал во весь рост и закружился. – Чувствуешь, как мир крутится вокруг тебя? – спросил я сквозь улыбку. Потому что Ника взвизгнула от неожиданности и приобняла за голову. И потому что я видел и ее улыбку тоже. – Чувствуешь?! – грозно переспросил я, ускорившись. – Да! – ответили мне с легкой паникой, но веселой. – И он будет крутиться дальше, – остановился я и посмотрел наверх, – только для этого придется оставаться на моем плече и дальше. – Дай мне спуститься, люди смотрят. – Пусть смотрят, как тебе легко и несерьезно. – У нормальных людей на плече ангел-хранитель. А у тебя – психиатр, – фыркнула Ника, качнув носочком туфли. – Нет, правда, дай спуститься. Ко мне работники домой должны приехать, я опаздываю. – Ладно, – чуть присел я и перенес ее на асфальт. – Что за работники? – Да так, мебель перенести, – будучи в хорошем настроении, отмахнулась она. – Сказала бы, мы с Артемом сами помогли. – С Шуйским-то? – посмотрела она с опаской. – Ну, не с Артемом, так я бы Игоря Долгорукого позвал. – Княжича? Мебель перенести?.. – Ну он же не инвалид, – недоуменно посмотрел я на нее, – помог бы, конечно. – Спасибо, я лучше рабочим заплачу. Тем более там много работы, – чуть погрустнела Ника. – Далеко до твоей машины? – Так нет машины. Продала, – вновь вернула себе бодрость девушка. – Но это ерунда! Там две минуты до метро. Жаль, конечно, переезжать. Хозяйка уперлась, не захотела ждать платеж. Тем более я ей дверь сломала… – А-а, – покивал я и изобразил, будто только что вспомнил что-то: – Слушай, я тут подумал… может, тебе не надо переезжать? – Что значит «не надо», если придется? – В общем, так вышло, что это я твою квартиру арендовал, – тронул я затылок, глядя немного в сторону. – Ну, это еще до самолета было. Я подумал, а вдруг ты после метро не сможешь ее себе позволить, а ее кто-то другой заберет. Хорошая же квартира… – стушевался я под ее взглядом. – Максим… Я разрушила метро из-за тебя. По твоей вине, – задрожал ее голос напряжением. – И дверь я сломала, потому что ты ее заварил. Заметь, я честно постаралась все забыть! – Так ведь и сейчас все к лучшему? – Нет, Максим. Не к лучшему. Ты отнял мою квартиру! – Но я же и вернул! – Уже продана машина, на эти деньги снята новая квартира, перевезены все вещи, кроме мебели! И мне теперь сказать тебе спасибо, что ты позволяешь вернуться мне туда, откуда сам выкинул?! – Ника, ведь ничего страшного еще не произошло, – искренне недоумевал я. – Произошло. Ты снова планируешь, как мне будет лучше, – отвернулась она и быстрым шагом двинулась в сторону метро. – Но это ведь было до обещания… В ответ же – только мимолетный взгляд и скрещенные у груди руки. Правда, во взгляде том не было злости. Скорее, легкая паника. Будто произошло что-то значимое, но настолько хорошее, что впору испугаться и убежать под любым, пусть даже надуманным, предлогом. Или мне кажется, и страха там было больше – старого, напоминавшего о том, каким чудовищем я являюсь на самом деле. В университет возвращался не в самом лучшем состоянии чувств. Откровенно паршиво было на душе, а Ника не брала трубку, отключив телефон. Оттого деятельное внимание всей аудитории, отчего-то слитно повернувшейся ко мне, стоило войти, воспринял без энтузиазма. Буркнул приветствие, отметил по часам, что не опоздал, и сел за ближайшую парту. – Максим Самойлов, верно? – произнесла певучим голосом девушка-преподаватель от доски. А взгляды коллектива отчего-то продолжали оценивающе меня сверлить. Тридцать специфичных взглядов людей, принадлежавших к компьютерной индустрии, – умных, через очки и без них, но одинаково бессердечных в потаенной глубине с виду невинных и безобидных глаз. Знаю я таких, я им сервер как-то взрывал… – Верно, – буркнул я, пытаясь параллельно решить древний и безнадежный вопрос: «Ну что ей опять не так?», – адресованный по-прежнему Нике. – У нас прошли выборы старосты группы. И мы, всем коллективом, выбрали вас! – произнесла она так бодро и уверенно, что я сразу ни черта не поверил. – Меня? – усомнился я, поочередно пристально глядя на сокурсников. Те тут же отводили взгляд. Но хоть бы у кого-то на лице появилось смущение! Правда, какая может быть совесть у людей, отрицающих эмпирические методы… – Заочно! Мы посчитали, что вы самый лучший! – И единственный, кто не смог отказаться от сомнительной обязанности быть ответственным за всех, – произнес я без настроения и поднялся с места. – Нет-нет, у нас были кандидаты! – чуть неловко заверили меня. – Кто именно? – Сцепив руки за спиной, я неспешно двинулся вниз, к доске амфитеатра аудитории. – Вот девушка… Ромашева, верно? – Я не могу, я безответственная и забывчивая, – четко и по-деловому отрапортовали преподавателю. Посмотрел на говорившую – забывчивая оказалась брюнеткой с короткими волосами, в деловом костюме, очках с золоченой оправой и с массивным телефоном, слегка прикрытым ребром тетрадки. – Ромашева – девяносто два балла по математике и девяносто четыре по информатике, – прокомментировал я по памяти и остановился возле доски в самом низу. – Откуда вы знаете? – сбилась девушка, произнеся это без прежнего механического равнодушия и даже почти как настоящий человек. – Вы разрешите? – обратился я к преподавателю, указав на кафедру. – Да-да, конечно, – отодвинулась она в сторону. Я же, пребывая в прежнем сумрачном настроении, положил руки на лакированное дерево и тяжелым взглядом обвел эту шайку беспринципных заговорщиков, что в будущем будет собирать роботов, которые будут убивать людей. Милые ребята. Большинство предпочло надеть еще школьные пиджаки и выпускные платья, которые маскировали их истинные стремления, но глаза выдавали всё. – Сейчас я приведу пару доводов, достаточно убедительных, чтобы Ромашева стала старостой, – тяжело вздохнул я. – Но я не… – Тишина! Итак, меня зовут Максим Самойлов. Запишите, если кто-то не способен запомнить. За спиной послышались торопливые звуки мела по доске. Пожалуй, это избыточно, ну да ладно. – Я деспот и тиран, не признающий оправдания, – продолжил я ронять тяжелые слова в установившейся тишине. – У меня все присутствующие будут учиться на отлично, хотят они этого или нет. Есть много путей достигнуть цели. Пытки. Моральное давление. Похищение кота. Я обещаю вам боль и слезы, через которые вы придете к своему красному диплому. Обещаю ночи без сна и дни без солнца во время сессии. Обещаю многие километры дистанций на межвузовских соревнованиях, лидерам которых достанутся медали, а отстающим – сломанные пальцы левой руки, потому что правой вы продолжите писать конспекты. Все меня услышали? Неслаженное согласие прокатилось по рядам. – А теперь предлагаю проголосовать за Ромашеву, – удовлетворенно кивнул я головой. Вверх неловко потянулись ладони. – Ромашева, нельзя голосовать за себя, – попеняла преподаватель, пытаясь соблюсти видимость приличия. – Зачем вы подняли обе руки? – Я н-не голосую. Я сдаюсь! «Все-таки в этой заморской придумке с голосованием что-то есть», – отметил я и неспешно вернулся на место. И уже там, пользуясь общей суетой и очередным оргвопросом, от которого все дружно принялись отпинываться (не беспокоя, по счастью, меня) открыл Интернет в сотовом и набрал запрос о кланах за рубежом, практикующих сходную мне стихию. «Ладно. Посмотрим, кто у нас сегодня выиграет бесплатную путевку в Россию». Глава 3 Из всех поборов и расходов, сопровождающих жизнь в столице, есть один самый существенный, пусть и неявный. Его не указывают в соответствующих кодексах, не обсуждают в кулуарах высокопоставленных учреждений и палатах княжеских дворцов. Тем не менее выплачивают его все – вне зависимости от звания и титула, положения в обществе и количества прожитых лет. От одного до двух часов светового дня – такова мера жизни, что забирает себе Москва у каждого, кому надо добираться по ее дорогам из одной части города в другую. И тем вечером я платил эту дань в полном объеме. Машины медленно толкались в пробке, силясь прорваться на магистраль за знаком «Уступи дорогу». Там, впрочем, тоже еле шевелились и неохотно пропускали в свои ряды новых участников ежевечернего стояния. За поднятым стеклом автомобиля было прежнее первое сентября, на этот раз прохладное, сумрачное и ветреное по вечернему времени – как напоминание, что уже осень, и лето поутру было насквозь фальшивым. Длинный день, из череды важных и длинных дней, после которых устанавливается затишье на недели и месяцы. Осталось довести его до конца, не позволив беспокоящим вопросам перейти в день завтрашний и растянуть его, как этот.