Напряжение сходится

– Он же не расцветет, – пробурчал я, отходя и останавливаясь возле указанного места.

– Да и наплевать. – Аймара величественно подняла правую руку над головой.

И я невольно посмотрел ввысь – как с громким грозовым треском, сплетающимся в непрерывный оглушающий поток, мчатся мне навстречу злые и чужие звезды…

Мягко толкнулись в грудь и живот волны активированной силы защитных артефактов – и мгновением позже земля подо мной содрогнулась от тяжелой плюхи, выбившей не только кусты, но и всю землю в диаметре тридцати метров до уровня небольшого кратера…

Заполошно орали автомобильные сирены, просыпались огоньки в окнах домов напротив, и городской чиновник с воодушевлением записывал в свой планшет причиненный ущерб. А платить – мне…

Отряхнув с одежды налипшую пыль, кое-как выбрался по запекшейся насыпи и мрачно посмотрел на парад сусликов с титулами, неподвижно замерших лицами, обращенными в нашу сторону.

– Защитные кольца, два миллиарда. Интересуют кого? Нет? И правильно – не продаются. – Я с отвратительным настроением посмотрел на свою обувь.

Шестьдесят процентов просадки артефакта без демпфера крепостной защиты. Домой Инку отправлю, к демонам такие приключения…

– Ее… кхм, высочество вправе быть гарантом чести и соблюдения правил, – первым отойдя от произошедшего, постановил Мстиславский. – Настало время обговорить условия. Первыми эта честь, как вызванным княжичем Шуйским, достается вам, – кивком указал он на Романова и присных.

– Никаких артефактов, – первым же делом отозвался тот.

– Принимается. Ваши условия, господа?

– Сумерки, – коротко постановил я.

– Увы, но мы не можем ждать до захода солнца, – мягко осадил Мстиславский, глядя, впрочем, на Артема.

А тот молчал.

– Сейчас, здесь. Тьма, – вновь произнес я.

– Уважаемые, на дворе конец лета. Мы будем дожидаться полной темноты еще долго.

И действительно – солнце словно замерло у границы горизонта, и было по-прежнему довольно-таки светло.

– Никакого ожидания.

– Я вас не понимаю, – поднял ладонь Мстиславский. – Но пусть так. Если вы можете это обеспечить…

– Никаких артефактов! – перебил его кто-то из группы наших соперников.

Но того тут же затолкали за спины, грозно прошипев, чтобы не смел перебивать.

– Мы извиняемся, – покаянно выступил вперед Романов.

– Если вы сможете это обеспечить без артефактов, пусть так… – пожал плечами княжич Мстиславский. – Более ничего?

– Место противостояния – территория заказника.

– Это подразумевается, – коротко кивнул посредник. – Не стоит пугать наших уважаемых горожан противостоянием. Своей волей постановляю, что вышедший на дорогу до победы одной из сторон признается проигравшим и выбывшим из поединка. Все ли согласны с условиями?

– Мы согласны, – ответил за всех Романов.

– Артем Евгеньевич?

– Я согласен, – хмуро ответил Шуйский.

Правда, настроение его было испорчено еще раньше – в момент, когда мы разошлись в первый раз. Больно ему признавать, что Вера может приврать. Не желает он этого.

– Пусть вас рассудит честная битва!.. – со вздохом и укором ко всем нам отпустил Мстиславский поединщиков в сторону леса. – На сотый счет я выпущу алую искру в небо. Это ознаменует начало сражения. Победителю положено подойти ко мне. Будьте благородны и не добивайте соперника.

Стороны еще раз посмотрели друг на друга и под разными углами к дороге вошли в лес заказника.

А Мстиславский стал негромко считать вслух.

– Где же ваша темень? – с любопытством и подначкой поинтересовалась княжна Орлова.

– Идет, – сухо ответил я и поднял взгляд вправо. Туда, откуда надвигалась на город, сплетаясь из мелких осенних тучек и перистых облаков, низкая и мрачная предгрозовая тьма. И с каждой секундой, мерно отсчитываемой Мстиславским, ее величие накрывало город.

– Кажется, идет дождь, – неведомо как успев, но до боли вонзилась в мою руку ногтями Инка, тревожно глядя вверх.

– Идет шторм, – спокойно произнес я, с удовольствием воспринимая резкие порывы ветра на лице.

– Нам стоит укрыться? – спросила Никишина, прижимая полы платья.

– …шестьдесят четыре…


– Нет, – Орлова спокойно стояла под разошедшимся ветром, глядя на меня совсем иным взглядом, – от этого нельзя укрыться.

– Максим, почему они такие? – шептала Инка, глядя на черные, массивные завитки тучи над головой. – Почему я их чувствую? Я хочу говорить с ними.

– Ты дала слово, – напомнил я ей и чуть сощурился от спазма в ее руках, зажавших мое плечо до боли.

– …восемьдесят шесть… – Мстиславский расставил ноги, словно готовясь принять на себя удар, заложил руки за спину и мрачно считал, глядя в темноту перед собой.

– Они все умрут, да? – безжизненно произнесла княжна Юлия, когда тьма накрыла нас с головой.

И даже свет фонарей смотрелся тускло, будто поеденный наступившими сумерками.

– …девяносто…

– Сколько жизней ты им отдал? – одними губами произнесла Аймара, буквально повиснув на моем плече и остекленевшим взглядом смотря только вверх.

– …девяносто шесть…

– Мне не нужны чужие жизни.

– …сто!

И резкий алый огонек скользнул от силуэта Мстиславского, тут же утонув во мраке низких туч над заказником. Вспышка, которой положено быть яркой, ныне просто расцветила темно-алым подбрюшье грозовых облаков.

Но ее, безусловно, заметили – и длинный низкий звериный рык пронзил пространство до горизонта, вызвав мурашки на коже и трепет от древнего ужаса, запрятанного в каждом разумном…

Никишину же просто затрясло, – и Целителю, здесь присутствовавшему, нашлось первое дело.

– Если он умрет, я не прощу… – шептала Орлова, комкая в руках платок с гербовым вензелем.

И неведомо, кто этот «он» и как выбирает себе пару женское сердце.

– Никто не умрет, – успокаивающе произнес я.

Где-то впереди грохотали вспышки заклинаний. Раздавались истошные крики и призывы не отходить друг от друга. Тьму разрывали всполохи света, а до ног доходил стон земли. И после каждой феерии звуков – тревожная и напряженная тишина, как у охотника после выстрела в скользнувший на границе зрения силуэт. Тишина, которая всякий раз разрывалась вкрадчивым и крайне голодным рыком – потому что в этом лесу, как и во всех иных, только один истинный охотник. А жертве полагается исходить диким криком, в отчаянной надежде сбежать и скрыться – потому что волшебством это порождение бездны не осилить.

Первым вывалился на дорогу юноша, по расцарапанному ветвями жилету которого можно было признать фон Нолькена.

Ноги его держали абы как, так что под свет фонарей он переместился уже спиной вперед, отталкиваясь подошвами от земли, после чего оперся на руки и все-таки смог встать. Ошарашенно тряхнув головой, он увидел нас и нестойко побрел в нашу сторону, забирая вправо и то и дело натыкаясь на припаркованные автомобили.

– Т-там… – указал он рукой во тьму. – Это б-бесчестно… Я т-требую…

– Помолчите, – осадил его Мстиславский, – вы выбыли из противостояния.

– Но т-там огромный з-зверь!.. – У него зуб на зуб не попадал.

– Аркадий Илларионович, осмотрите юношу на предмет укусов и травм.

– Будет сделано. Извольте подойти, молодой человек, – понимающе и грустно смотрел на ошарашенного мальчишку ветеран многих войн.

– Но там зверь!

– Уймитесь, – жестко произнес Мстиславский. – И будьте счастливы, что живы.

– Княжна Юлия, вы ведь гарант, да скажите же им!..

– …он жив, он обязательно выживет, – шептала девушка, словно завороженная. – Он обещал, значит, он выживет.

И фон Нолькен отступился, беспомощно взглянув на ее подругу и задержав внимание на Инке – будто та может спасти.

– Милосердная госпожа, там же и ваш друг тоже! Огромный зверь, милосердная госпожа! Надо что-то делать!

– Надо рассказать дома… – глухо произнесла Инка, равнодушная ко всему, кроме небес.

Юноша чуть не взвыл от непонимания, но тут из леса вывалился еще один поединщик со стороны Романова, и фон Нолькен устремился к нему.

Таким образом, из леса с интервалом в несколько минут появились еще трое – и одного из них подхватила сама Орлова, бережно сопроводив к автомобилю, усадив в пассажирское кресло, повелительным голосом призвав к себе Никишину и немедленно уехав.

– Молодость, – неодобрительно покачал головой Мстиславский, глядя, как вслед за Орловой отъезжают все остальные машины.

Никакого сплочения, полное равнодушие к судьбам оставшихся, и только страх и дрожь в ногах, когда из леса доносится очередной низкий рык.

Последним из шестерки на свет фонарей выбрался Романов самолично – местами в пожженной одежде, местами – мокрый и покрытый земельной пылью. Дружественный огонь – он такой.