Напряжение сходится

И Павлу представили княжича Антона, за грехи которого с того часа ему предстояло отвечать…

Одним словом, служба Зубовых в клане Черниговских началась очень скверно. Слишком скверно для тех, кто принес в клан бизнес стоимостью в миллиард и четыре с половиной миллиарда призовых наличными.

Да, они пришли с проблемами, но клан знал об этом. Проблемы множились снежным комом, но Черниговские только небрежно отмахивались, как от пустяка, отражая равнодушие к земным проблемам клана из первого десятка.

Даже когда к Зубовым появились весьма значительные претензии от тех людей, кто посчитал их виновными в прорыве плотины на турнире. Даже после того, как крови Зубовых захотели Шуйские, разъяренные фактом жизни на их земле пособников наркоторговцев. Даже в тот миг, когда Виктору Александровичу почудилось, что прогонят его с порога, раз им заинтересовалась Имперская служба безопасности. Черниговским было все равно – их принимали в клан и не ставили дополнительных условий.

Понятно, что Зубовы не могли отвечать за сотворенное бандитами безумие на турнире. Более того, понятия не имели, что перевозят контрабандой в герметичных кейсах. Хороший адвокат мог отбиться от всех претензий, будь они классовым уровнем ниже. Но аристократы в большинстве своем – как ленивые львы, что предпочитают хватать добычу поближе и пожирнее. С бандитов еще не ясно, получилось ли взять бы что-то, а вот у Зубовых было налаженное дело и деньги на счетах… Хотя некоторых не устроили бы и деньги – в качестве компенсации те интересовались исключительно жизнью, как высшей ценностью, которую можно отнять.

Виктор Александрович отдавал себе отчет, что с таким багажом отношение к ним в клане будет довольно прохладным. Одно дело – позиция клана, что не желал отступать от своих слов, а другое – суровая практика подбивания баланса прибылей и убытков от появления новых «родичей». Тут Зубовы, вероятнее всего, обходились в ноль или легкий минус, несмотря на бизнес, со всеми его верфями, кораблями, ремонтными заводами, а также древними привилегиями рода, позволявшими не проходить досмотр на границах княжеств и не платить налог за пересечение чужих вод. Сам Виктор Александрович оценивал его в миллиард рублей. Однако часть врагов легко скинулась бы на этот самый миллиард, лишь бы увидеть Зубовых в своих пыточных.

Но уже пять с половиной миллиардов, потеря всего и вассальная клятва служить во благо клана – это более чем достаточно, чтобы начать новую жизнь тем, кто оступился, но искренне раскаялся. С таким щедрым даром кто угодно согласился бы их принять к себе, даже не вспоминая про мифическую ГЭС и обогатительный комбинат с залежами ценных руд. Пять с половиной доводов «за» против одного довода «против» – логика великих семей была бы более чем прозрачна. Тем более что Зубовых действительно нельзя обвинить ни в чем, кроме преступной неосмотрительности – особенно имея в адвокатах двух-трех «виртуозов». Казалось бы…

Тем не менее Зубову-старшему досталась работа по двадцать часов в сутки и бесконечные поездки по стране. А его сыну – роль мальчика для битья, виноватого во всем, что сотворит младший наследник князя Черниговского…

«За что? – хотелось иногда вопросить. – Неужели жадность клана настолько сильна?»

Но через год командировок Виктор Александрович сам начал догадываться «за что». И дело тут не в деньгах и ресурсах. Однако даже в мыслях остерегался произнести правильный ответ.

Во всяком случае, вера в то, что любой гнев не вечен, а скоро и он сам и сын станут настолько полезны клану, что оставлять их на вторых ролях окажется просто невыгодно, все еще горела в сердце. А там можно будет мягко отойти от некоторых скользких дел, чтобы не влезть в них повторно…

Зубов-старший полагал так до того момента, как жизнь врезала очередной раз – достаточно сильно, чтобы прочувствовать это на фоне остальных ударов.

От евгеников клана пришел документ, обязывающий Черниговского-Зубова Павла завести семью по достижении восемнадцати лет с указанной в бумагах клановой девушкой. С учетом прохладного к Зубовым отношения это означало только одно – клану их жизни были не нужны, но клан нуждался в родовых привилегиях Зубовых, оттого торопился поскорее завести этим привилегиям легального наследника.

Иной причины быть не могло – евгеники так топорно не работают: сила детей напрямую зависит от чувств влюбленных, потому гораздо проще устраивать балы и корректировать евгеническую программу по уже проявившимся между молодыми людьми чувствам. Удел прямых приказов относился исключительно к политике, а не к браку внутри клана.

Простой аристократ, удостоившийся вхождения во влиятельный клан, мог этого не знать. Но Зубов-старший, несмотря на свирепый вид, который многие полагали компенсацией ума за счет мышц, имел весьма обширные познания и острый разум, пусть и затуманенный отчасти случившимися с семьей бедами.

Виктор Александрович начал осторожные разговоры с сыном – в те дни, когда им удавалось побыть вместе. Следовало выстроить в его понимании четкую картину причин и следствий того, как они оказались в этой точке. Надо было признать вину, дать ей оценку, сопоставить с принятыми последствиями. Нельзя было вечно винить в своих проблемах кого-то еще. Потому что эти «кто-то еще» были теперь крайне необходимы ему и Павлу. Друзья – это то, что клан не способен был отнять у его сына. Высокопоставленные друзья, с которыми он выиграл турнир, и это никак не могло пройти даром. И пусть они разошлись не слишком удачно, и прошло четыре года, но молодость умеет прощать – тот же молодой Шуйский рано или поздно возглавит клан, а младший Самойлов – свой род.

– Я знаю, – прозвучал спокойный ответ на опережение, стоило Виктору Алесандровичу начать рассказывать правдивую историю их жизни.

А последующие наводящие вопросы показали, что Паша действительно осознает всю картину целиком. Даже тот факт, что его отец заигрался с неизвестным грузом, предпочитая закрывать глаза на его содержимое. Даже понимание того, что их с отцом действительно было за что уничтожить – каким бы неприятным для его лет и гордости ни казалось это знание.

– Так может, напишешь друзьям? – осторожно начал Виктор Александрович.

– Уже поздно, – прикрыл на мгновение глаза его сын.

– Но если попробовать…

– Поздно, отец, – пресек варианты Паша.

– Ясно… – Новая неудача даже не отозвалась особо в душе.

Привык, быть может. Хотя попытаться через знакомых поднять их статус в клане – или даже сделать незаменимыми – было бы очень хорошо…

– Я не успел извиниться вовремя, – словно спохватившись, объяснился сын перед старшим. – Эти люди не такие, как мы с тобой…

Зубов-старший вопросительно поднял бровь.

– …и не такие, как княжич Антон, – замялся Паша, словно сам не зная, какое подобрать сравнение. – Они уважают чужое право ненавидеть. Я этим слишком увлекся.

– Речь все еще о твоих ровесниках?

– Отец, я был без сознания, когда мои ровесники убили двух «мастеров» и трех «учителей», – дернул в ироничной гримасе Паша уголком губ.

Пусть те и были на «химии», возвысившей их с «воинов» и «ветеранов», и не обладали высокоранговыми техниками – Зубов-старший читал отчет о происшествии.

– Наследник Шуйских вполне способен и не на такое, – осторожно заметил отец. – Их Сила Крови велика…

Может, показалось, но сын пренебрежительно отмахнулся от этих слов и на некоторое время замкнулся в себе.

– Ладно, тогда давай попробуем решить, как нам саботировать евгеническую программу… – вздохнул старший Зубов. – Имя нам известно, а значит, есть возможность сделать так, чтобы она полюбила кого-то еще.

Паша ожил и недоверчиво посмотрел на отца. До восемнадцати лет ему тогда оставалось около полугода.

Впрочем, эти полгода слабо отличались от предыдущих – очередные удары судьбы по безропотно подставленным щекам.

Пока не случилось настолько страшное и невероятное, что наступило ощущение странного спокойствия. Их изгнали из клана.

Был поздний вечер, и был малый зал клановой башни с десятком золотых люстр, множивших причудливые тени от статуй вдоль стен. Мрамор пола под искусственным светом рассекали линии из черного камня, вычерчивая места, где положено было стоять подчиненным родам клана. Но ныне из них не было никого, кроме Виктора Александровича вместе с сыном – да и те стояли в центре зала, под откровенно злым и раздраженным взглядом князя, занявшего свой угловатый трон у дальней от входа стены. Еще был взгляд императорского стряпчего – равнодушный, разве что с легким любопытством к происходящему действу. Императорский служащий был молод, одет с элегантностью потомственного работника ритуальной службы, и предпочел встать рядом с троном. В его руках был электронный планшет, напрямую связанный с реестром благородных лиц, а также с физическим отражением последнего в виде вполне материальной гербовой книги ветхого года, которую было запрещено выносить из здания императорского архива.


Словом, выкидывали их из клана без большого стечения народа. Быть может, еще и оттого, что процедура слабо походила на ритуал, пусть главные слова и были сказаны в самом конце, а стряпчий выполнил необходимые манипуляции, сообщив в итоге, что род Зубовых более не входит в клан князей Черниговских, и делать ему тут более нечего.

Через несколько минут Виктор Александрович вместе с сыном стояли у стен Тайницкой башни Кремля, одетые в простые рубища на голое тело, подпоясанные веревкой. Все, что у них было раньше, – даже та одежда, в которой они вошли в клан, – являлось ныне собственностью Черниговских. Ритуальные хламиды выдал им стряпчий, за что к незнакомому и оставшемуся для них безымянным функционеру была даже толика благодарности.

На лицах у обоих Зубовых виднелась уже запекшаяся кровь – кожу рассадило перстнем, когда князь хлестал их ладонью по щекам, выговаривая злые слова. Но это оскорбление происходило еще в те времена, когда они были его слугами, а значит, и ответить на него было нельзя. Унижение – это единственное, что дал им прежний клан в дорогу.

Виктор Александрович был абсолютно спокоен. Покосился вправо и увидел такое же спокойствие на лице сына – даже умиротворение. С сыном вообще в этот день творилось что-то странное. Вроде как пьяным влетел на танке в банк, да еще вместе с наследником, за которым ему было предписано следить и который тоже оказался пьян… Но отчего же чуть ли не улыбка пробивается на его устах?.. И когда князь Черниговский орал на него, срывая злость, – откуда превосходство, тщательно скрытое за прикрытыми веками и понуро наклоненной головой? Не повредился ли разумом наследник?

Эти вопросы займут его позже.

Сейчас же – под ногами встала новая система координат, начало отсчета новой жизни. Однако мир вокруг от этого не стал добрее.

– Пройдемте, граждане, – среагировали вполне логично на двух окровавленных мужчин в дерюге органы правопорядка.

Вокруг все еще было главное туристическое место страны, и неподобающий вид оборванцев явно смущал прохожих – вот и двое постовых, до того контролировавших потоки экскурсионных групп, проявили бдительность.

– Пусть так, – согласно кивнул Зубов-старший.

Никаких документов им не дали – грамоты и удостоверения надо было выбивать самим, и в этом отношении гостеприимство полиции пришлось весьма кстати.

А еще Виктор Александрович вполне обоснованно полагал, что если бы не эти полицейские, то на Красной площади мог запросто состояться последний бой Зубовых в истории страны. Изменения в реестре благородных уже произошли, и огромное количество недоброжелателей уже было осведомлено о том, что род более никто не защищает. Месть – это дело, в котором надо бы обязательно успеть первым, особенно когда мстить можно только двоим. Вряд ли кого из мстителей смутили бы многочисленные зеваки и прохожие, равно как и случайные жертвы. Откупились бы.

В общем, в полицейском уазике Зубовы разместились без всякого конфликта, заняв отделение машины по ту сторону решетки, на сиденьях, расположенных лицом к лицу. И некоторую тряску по брусчатке пережили вполне стоически.

Но когда машина резко вильнула, отчаянно кому-то просигналив, а потом и вовсе экстренно затормозила, «клюнув» на амортизаторах и бросив пассажиров вперед, у Зубовых проявилось некоторое недоумение, которое не отменило поднятые щиты Силы и готовность к неприятностям.

Попросту – даже из-за мести, никто из высокородных не стал бы нападать на машину полиции посреди города. Рискнувших такое предпринимать быстро осадили в свое время, вырезав на всякий случай вплоть до тех, кто мог такую вредную привычку унаследовать, популярно объяснив общественности, что внутри спецавтомобиля – личная территория императора. Более никто такую наглость не практиковал.

Словом, надо просто в край охаметь, чтобы нападать на служебную машину. Или иметь весомые для того основания.

– Сдурел?! Освободи дорогу! – не сдержался водитель уазика, сигналя машине впереди.

Зубов-старший присмотрелся через решетку и лобовое стекло – дорогу перегораживал роскошный внедорожник белого цвета, внаглую вывернувший влево со встречной полосы.

Вокруг была Ильинка в четыре полосы движения, крайние из которых уже давно стали парковочными местами для клиентов бутиков и ресторанов Верхних и Средних торговых рядов, оттого разъехаться без потерь не удалось бы при всем желании – справа доступ к широкому тротуару перекрывал серый «опель».

Но вместо конструктивных действий с ума сошла еще одна машина, что ехала позади обнаглевшего внедорожника, той же расцветки и модели; она, ускорившись и резко сманеврировав, притерла уазик сзади, не давая двинуться вообще никуда.

Пока служивый за рулем набирал в легкие новую порцию воздуха для матерного возгласа, задняя дверь стоявшего перед ними внедорожника открылась, выпуская статную женщину пятого десятка лет, с высокой прической, собранной шпильками с алмазными оголовками, вспыхивающими золотыми искрами в свете заходящего солнца. Госпожа, одетая в длинное платье цвета морской волны, неспешно прошествовала им навстречу, пальцами правой руки касаясь надетых на левую перстней с крупными ярко-алыми гранатами – слишком броскими для мирного наряда и завораживающими в своем пугающем сходстве с цветом крови.

– Женщина!.. – вышагнул ей навстречу водитель полицейской машины и споткнулся о величественный взгляд, – гражданка… леди…

– Ваше сиятельство, – поправила его дама, пройдя мимо опешившего служивого и остановилась сбоку от уазика, с интересом посмотрев на тонированное окно, за которым сидели задержанные.

– Ваше сиятельство, никак нельзя препятствовать правосудию! – хоть и оробев, но вполне уверенно произнес водитель.

«Все же не абы где служим, а в Кремле – и князей видали», – хорохорился он про себя.

А там из другой двери «бобика» вышел и его коллега, перевешивая укороченный автомат на грудь – не помочь, так поддержать морально.

– Не имею желания препятствовать. – Низкий грудной голос леди очаровывал и заставлял к нему прислушиваться. – Свидетельствую, что двое на заднем сиденье машины – это Зубов Виктор Александрович и Зубов Павел Викторович, гербовые аристократы, неподсудные вашему ведомству.

– А вы, ваше сиятельство, из каких земель? – отчего-то занервничал напарник, положив руку на рацию у нагрудного кармана.

– Князья Борецкие мы, – с ироничным прищуром посмотрела на него леди.

– Так их, поди, двадцать лет как нет… – ляпнул водитель.

– Девятнадцать, – охладел голос княгини. – Двадцатый следующим годом будет. Будьте любезны, откройте дверь машины.

– А мы, ваше сиятельство, никак этого не можем, – уверенно ответили ей, загораживаясь начальственной волей, – у нас приказ их до отделения доставить.

Княгиня пожала плечиком и повела ладонью перед собой. Дверь машины на глазах обрела коричневатый оттенок, пробившийся сквозь враз облупившуюся краску, и рыхлым ржавым порошком с комьями осыпалась на асфальт и порог автомобиля. Сквозь проем, повернувшись, на княгиню с любопытством смотрел Зубов-старший. И напряженно – словно узнавая и не веря – его сын.

– Непорядок творите! Перед нашим господином ответите! – сорвался голос автоматчика, вцепившегося в рацию и, отступая назад, громким шепотом вызывавшего подкрепление.

Водитель же просто смотрел в ступоре, как стекает вниз грязной лужицей то, что было стеклом и металлом. Желание возражать исчезло, будто не было.

– В самом деле не оставят вам этого просто так, – посетовал Зубов-старший, не торопясь выходить из машины.

Он не помнил княгиню, и он точно знал, что Борецких вырезали всех до последнего человека. А значит, повода выходить из безопасного места не было ни малейшего.

– Это… вы?.. – как-то неуверенно, но с огромной надеждой спросил у него из-за плеча сын.

Виктор Александрович с удивлением посмотрел на Пашу.