Напряжение на высоте

Князь обернулся к окну, безуспешно пытаясь разглядеть через снегопад и ночь шпили кремлевских башен.

Позади притих порученец. Возможно, позабыл, как дышать.

– Еще что-нибудь? – облизав губы, произнес князь.

Ему нужна была пауза, чтобы обдумать дальнейшие шаги. Что-нибудь спокойное, рутинное и не особенно важное.

– Письмо от Мстиславских по поводу совета князей в пятницу.

– У нас уже есть приглашение, – механически произнес Черниговский.

– Это не приглашение. Это требование быть.

Рана на боку заныла сильнее.

Ничего-ничего… В политике есть много вариантов для победы.

– Ты получил все материалы от своего предшественника? – обронил князь в тишину.

– Да.

– Заверши его работу. То, что он не успел.

– Будет сделано, – с готовностью и показной уверенностью произнес слуга.

– Что до пятницы – мы будем, – поддержал его тон князь.

Где-то совсем рядом бешено загрохотала гроза, странная для поздней осени, на мгновение обратив ночь в день и отразившись противной дрожью в оконных стеклах и плечах вжавшего голову князя.

Он дернул рукой, пытаясь зацепиться за стол, но чуть не рухнул вместе со спинкой стула. И только потом, до досады поздно, поднял защитный полог.

Но с улицы более не было звуков, а ночь вновь обрела белесо-серые оттенки большого города.

– Мы вернемся в пятницу, – чуть поправил свои слова Черниговский. – Да, вернемся. – На него нашла злоба за проявленную неловкость и эмоции. – Распорядись оповестить всех союзников и зависимые рода. Переговори с наемниками, найди, чем им заплатить. В пятницу нас должны слушать очень внимательно.

– Будет исполнено. Изволите подготовить самолет на утро?

Князь продолжал смотреть в ночь, всматриваться в ее оттенки. Как же он желал сейчас нового всполоха – молнии и стихии… Вот прямо сейчас, пусть. Пусть передерутся, вцепятся друг в друга зубами – там, в Кремле. Но ночь была тиха и спокойна.

А еще хуже – ночь, казалось, стала смотреть на Черниговского. Внимательно, равнодушно – глазами палача.

Князь отвел взгляд, сделал пару глубоких вздохов, вычищая слишком глубокий прилив чувств, и вновь глянул в окно. Палач продолжал смотреть из темноты.

– Что-нибудь… – князь вновь облизал губы, продолжая смотреть перед собой, – что-нибудь сегодня еще произошло? Из неординарного. Негативного. Плохого.

Интуиция исходила ором, требуя найти причину беспокойства.

– Есть непонятный момент… – на секунду задумавшись, уже не по листку доложил референт. – У моего покойного предшественника на похоронах украли голову.

Слуга развел руками, мимикой показывая собственное обескураженное отношение к произошедшему.

– Кто-то подрезал на светофоре катафалк, вскрыл гроб и отрубил голову топором. Какие-то азиаты. Полиция разбирается с видеозаписями. Качество с перекрестка не самое лучшее.

– Как они выглядели? Одежда. – Князь сжал губы до тонких белых полосок.

– Плащи или халаты. Красное, желтое… Может, золотое. Сумасшедшие, – недоумением выразил порученец свое к ним отношение.

– Мы уходим прямо сейчас. – Черниговский не сводил взгляда с тьмы за окном. – Объяви всем немедленно. Вещи оставить, номера не сдавать. Возвращаемся в Чернигов.

И уже там, из дома, все тщательно обдумав и обретя силу, – вернуться в столицу. Да, так будет правильно.

– Боевая тревога? – задержался у двери уже опрометью бросившийся на выход порученец.

– Нет. Это…

«Эвакуация?..»

– Не важно, – глухо бросил Черниговский, отступая к двери спиной вперед.

Словно опасаясь, что тьма напрыгнет ему на спину, стоит лишь отвернуться.






Глава 8




В тишине Александровского зала Кремля ровным, уверенным шагом звучала поступь высокого статного господина в мехах и серебряной тиаре на челе. В пару ему звонкой капелью отзывались крошечные туфельки на ножках его дочери, шедшей с ним рядом. Соболиная шубка на узких изящных плечиках вряд ли была уместна в теплом помещении, но девушка не выказывала недовольства на лице, равно как и ее отец. В чем-то их одежды были сродни форменным мундирам с эполетами и знаками различия, позволявшими издали разглядеть звание и высокий чин, потому и под знойным южным солнцем, и в стуже Ледовитого океана быть им едиными для всякой погоды и застегнутыми до последней пуговицы. Князь Юсупов с княжной Ксенией изволили посетить дворец – и личное приглашение императора было тому причиной.

Их встречали неласково в этот вечер. Золото убранства и крупные каменья в рамах батальных полотен, украшавших потолки и стены дворца, давно успели наскучить – часы ожидания, проведенные в помещении на дворцовых задворках, поумерили даже яркое любопытство молодости, бушевавшее в молодой княжне, впервые посетившей Кремль.

Впрочем, и они проявили неуважение к хозяевам дворца – легкомысленная правда о еще несбывшемся, вышедшая из уст девушки, не могла не расстроить самолично встречавшего их дядю императора. Всего-то весть о том, что супруга его непраздна без малейшего его на то участия, – высказанная полунамеком, со светлой улыбкой и тоном, на которые невозможно обидеться в сей же миг. Всего-то фраза, достойная глупышки и светской сплетницы, но произнесенная той, что, по проверенной информации, является первой в этом поколении видящей – пророком, кому доступно заглянуть за горизонт сегодняшнего дня – и действовать с этим знанием сообразно своим желаниям.

Богата страна талантами, а таланты полны надежд изменить этот мир к лучшему. Только миру это может прийтись не по нраву, и сделавший доброе дело получит шанс всерьез подумать о своем поступке, в холоде запертых покоев – роскошных согласно статусу, но совершенно забытых хозяевами. Даже чая и напитков и тех не будет. Мир, живущий в настоящем, не любит, когда заглядывают в его тайны – пусть даже тем только предстоит случиться.

Что до власти, которую дает грядущее, – в кремлевских стенах не остерегались ее владельцев ни в коей мере. Тысяча да еще сто пятьдесят лет, для ровного счета, минули с основания династии Рюриковичей, и остались в тех летах и пророки, и волхвы, и предвестники, и видящие – без счета, без имени и без места погребения, развеянные пеплом по ветру.

Оттого и видящей достались холодные покои и такое же отношение. А отцу ее, великому князю, – время обсудить с дочерью сей поступок и сделать выводы.

В империи, где все князья были названы равными, все равно кто-то назначал встречи, а кто-то смиренно дожидался приглашения войти. Это не будет сказано ни девушке, ни ее старшему родичу, но оно должно быть прочувствовано самолично, отпечататься в воспоминаниях об этом вечере.

А когда придет время – то самое, отделяющее раздражение их сиятельств от решения самовольно уйти, к высоким господам прибудут герольды и со всем вежеством пригласят на встречу с равным. На которую они наверняка пойдут, поумерив спесь. Ну или – как княжна – смеясь уголками глаз и скрывая улыбку.

Многие пророки между тем умирали именно такими: уверенными и счастливыми от пьянящего всезнания. Отцу бы напомнить дочери об этом обстоятельстве, но тот отчего-то вышагивал невозмутимо, с грацией вожака львиного прайда, рядом с которым вился детеныш. Может быть, кто-то знает, как умирают пророки, но этот человек куда лучше знал, как умирают все, кто затаит недоброе на его родню.

Бледная ночь, наполненная светом прожекторов и падающим снегом, заглядывала в здание через два ряда окон по правую руку от входа. Сияли электрическим светом тяжелые люстры. Купольные своды высоченного потолка со всей его роскошью отражались в начищенном до зеркального блеска паркете пола. А посреди всего великолепия зала, в самом его центре, были выставлены два кресла, ныне занятых, супротив еще двух свободных, дожидавшихся дорогих гостей.

Уважаемых гостей встречали трое – впрочем, на ногах дожидался только цесаревич Сергий Дмитриевич, встав за спинкой кресла, на котором восседал император самолично. Не поднялась с места и принцесса Елизавета, с вежливым равнодушием окинувшая вошедших взглядом – разве что коснулась рукой полы длинного изумрудного платья с воротом из светлого меха, то ли поправляя незаметную постороннему взгляду складочку, то ли демонстрируя набор перстней с крупными каменьями на пальцах, идеально подходящих к тем, что украшали заколку на высокой прическе. Впрочем, до личного представления девушкам было уместно не показывать, что кто-либо вообще присутствует рядом – так говорят традиции, а им в этом здании старались соответствовать.

Может быть, поэтому император встречал их в горностаевой шубе, накинутой на тканую косоворотку с алым узором на вороте? Не было скипетра и державы в руках, осталась в хранилище шапка Мономаха, но и тяжелое одеяние, пусть даже полураспахнутое на груди, подчеркивало власть и могущество.

Император выглядел ровно так, как был отражен во множестве портретов по всей стране, – умный взгляд карих глаз, высокий лоб, уместная возрасту седина в висках коротких волос, широкие плечи и сильные руки с узловатыми пальцами, выглядывающие из рукавов шубы. Если бы иному режиссеру понадобился образ монарха, было бы сложно конкурировать с оригиналом.

Впрочем, с актерами достаточно просто найти подходящее тело, слепленное изнурительными тренировками, а затем наполнить его смыслом написанного сценария, приписывая мудрость и прозорливый ум заготовке, способной говорить выученный текст и двигаться так, чтобы зрители приняли этот образ и поверили в него.

Где бы только актеру добрать той подавляющей ауры мощи, что пробирает ознобом даже через драгоценные меха?

В одном актер был бы схож с государем – тому тоже подошли бы любые одеяния и роли: будь то любой из полковых мундиров империи или белый халат врача, накинутый на плечи; деловой костюм магната или легкая летняя рубашка, как во время начальственных инспекций летней порой. Но на каждый раз содержание отвечало бы внешнему виду.

Равно как и сейчас – мужчина в массивном кресле и тяжелой шубе выглядел и был императором, а вовсе не бизнесменом, встречающим делового партнера, которого пригласил обсудить пару вопросов, заодно познакомив дочерей. Именно так по своему содержанию звучало приглашение. И это уже само по себе настораживало князя Юсупова.

Куда скромнее выглядел цесаревич – тот виделся тенью отца, в своем классическом костюме в серую полоску, да и держался откровенно скованно, даже не касаясь спинки кресла руками. Но внешне – весьма похож. Странно, что ему не выдали места – словно сорвался в последний миг и навязал свое присутствие, поставив перед фактом.

Впрочем, князю Юсупову до этого было мало дела.

Высокий гость величественно занял предоставленное ему место, разместившись напротив императора. Краем глаза проследил, как изящно присела на край своего кресла его Ксения, с досадой отметив, что той не пришлась по душе внучка императора и, по всей видимости, чувство взаимное. Это у них быстро получается… Хотя, казалось бы, одногодки – и в равной мере не умеют скрывать чувства. Или не хотят? Обе улыбаются, верно, но кто же так смотрит…

– Я выражаю неудовольствие тобой, мой друг. На правах старшего по возрасту. – Голос раскатами низкого тембра наполнил высокий зал и растаял в его углах без эха, оставив после себя тишину.

Не было обычных приветствий и заверений в благорасположении – но было признание другом. Хлестнуло по нервам недопустимое слово, уместное только в разговорах с подчиненными, но вполне допустимое в нотациях от старших. Изнуряющая беседа, в которой, по замыслу хозяев, князя Юсупова будут возить мордой по полу, а тому останется лишь улыбаться, только что началась.

Князь застыл, выпрямившись на своем месте, и поймал взгляд старшего по возрасту, но никак не по происхождению и силе воли. Этот вечер обойдется без улыбок.

– Я желаю поговорить о воспитании, – акцентировал каждое свое слово император постукиванием указательного пальца по подлокотнику, – о главной добродетели, способной сохранить и приумножить достояние семьи.

Юсупов внутренне подобрался и бросил взгляд на дочь. Как и любой политик, он прекрасно знал, что в фундаменте любой благообразной речи кроются убедительные мотивы для абсолютно любых поступков. А самую главную цель притязаний не стоило и искать – Рюриковичи наверняка хотели бы получить часть влияния на пророка, его Ксению. Да хотя бы знакомством с принцессой, общество которой, безусловно, пойдет любому воспитанию только на пользу. Сейчас непременно припомнят оскорбление дяди императора, подводя речь под главные аргументы.

– Разве не родители должны объяснять детям, как следует себя вести? Не они ли обязаны прививать чадам уважение к людям, укладу жизни и законам?

Князь слегка расслабился, услышав положительный ответ своим предположениям. Ну, тут утрутся – еще не хватало отправлять свою дочь в этот вертеп, называемый высшим светом…

– Истинно так. – Оттаяв, Юсупов обозначил внимание к беседе коротким наклоном головы.

– Так какого демона твой сын творит?! – рявкнул монарх вовсе аполитичным вопросом, заставив в испуге задрожать оконные стекла.

– Что? – поднялись княжеские брови, а недоумение заставило дернуть локтем. – Какой сын?

Юсупов моментально вспомнил местоположение всех трех своих сыновей, припомнил все их прегрешения и нашел таковые умеренными. Не в той мере, чтобы вызвать гнев монаршей персоны.

– Максим, – поиграл желваками император.

– Признаюсь, уже не в первый раз слышу это имя. Равно как то, что его называют моим сыном. – Князь собрался с эмоциями, стараясь выглядеть безмятежным.

Хотя обвинения в этом месте от такого человека в адрес давно списанного со счетов ребенка его всерьез обескуражили. Безусловно, он знал о существовании Максима – технического ребенка, рожденного только для одной цели. Воспитание пророка поиском потерянного родственника – таковой оказалась цена будущего благополучия клана много лет назад. Князь пошел на этот шаг с тяжелой душой. Но ровно с теми же эмоциями отправлял на смертный бой и других своих родичей, надеясь, что тем удастся выжить.

Максим выжил, вырос, был усыновлен, и этого было более чем достаточно, чтобы успокоить совесть. Статус бастарда как защита от враждебного влияния Шуйских, подобравших мальца под свою руку, чтобы не смогли навредить через него клану. Проникновенная беседа о важности крови в исполнении Амира. И полная свобода действий для чужого в общем-то человека, которого не довелось видеть лично, не говоря уж о любви и гордости…