Наблюдательница

Мысли о Петере причиняют мне острую боль и заслоняют все остальные переживания. Я открываю шкафчик и тянусь за дезодорантом. На дверце ничего нет. Как не было и на кухне, когда я пришла домой. Как и не будет под подушкой, когда придет время ложиться спать. Мажу дезодорантом под мышками и закрываю шкафчик, но продолжаю стоять перед зеркалом. Думаю о том, что Петер написал о девочке в парке, которая его растрогала. Та, что была похожа на меня и могла быть нашей дочерью. Думаю о том, что он написал в начале письма. Что что-то случилось. Так он выразился? Или нет?

Смотрю на себя в зеркале. Щеки и лоб бледные. Кожа висит складками. Сосуды в глазах полопались. Но это легко можно исправить косметикой. Пара глазных капель – и следы бессонницы исчезнут. Но выражение глаз… с этим сложнее – ни один косметический продукт в мире тут не поможет.

Со зрачками что-то странное. Они крупнее и темнее, чем обычно. Я похожа на акулу, думаю я, на чудовище без век, которое медленно рыщет в глубинах в поисках ничего не подозревающей добычи. Отшатываюсь, но не могу отвести глаз от зеркала.

Нет никакой связи между семьей Сторм и тем, что пишу. Моя книга – это моя книга и ничего больше. Филип и Вероника – а не мои пальцы на клавиатуре – пишут историю своей жизни.

Если что-то случится с Филипом в горах завтра, если он на мгновение повернется спиной, получит толчок в спину и свалится в пропасть, ты тут будешь ни при чем? В этом не будет твой ответственности, не будет твоей вины?

Я ничего не могу сделать, чтобы этому помешать. Ничего.

Это неправда. Ты можешь кое-что сделать. Точнее, НЕ делать.

Я делаю еще один шаг назад, останавливаюсь, обдумываю последнюю мысль, анализирую ее. Киваю самой себе. О’кей, решено. Я не напишу ни строчки, пока супруги Сторм не вернутся домой из поездки целые и невредимые.

Я не напишу ни слова. Я буду сидеть и ждать, пока они вернутся домой.

Или не вернутся.





34

Муж




Неужели вот так все и закончится?

Я шатаюсь на краю, оборачиваюсь, встречаюсь с ней взглядом. Эти глаза когда-то встретились с моими перед алтарем крошечной деревенской церквушки. Тогда они были полны жизни, полны любви. Теперь же потемнели от ненависти. Выражение ее глаз говорит о жажде мести. И я вижу на ее лице решимость, целеустремленность, которой давно уже не наблюдал. И только сейчас меня посещает мысль: то, что происходит, то, что произойдет – никакая не случайность. Моя жена выжидала. Желала мне смерти.

Я столько волновался за нее… а теперь понимаю, что волноваться нужно было за себя.

О стольком можно было бы подумать в этот момент, столько картин должны были бы пронестись перед глазами, но все, что я вижу, это церковь, в которой мы обвенчались.

Как так вышло? Как мы докатились до такого?

Все происходит быстро, но каждое мгновение длится вечность. Она подходит ближе, становится совсем рядом. Поднимает одну руку, потом другую. Сейчас я упаду и разобьюсь. Сейчас все закончится.

Три, два, один.

Сейчас.

Погоди… вместо того, чтобы толкнуть меня в спину, жена протягивает мне руку. Я принимаю ее, у меня нет другого выбора, ее ладонь теплая, она притягивает меня ближе к себе, прочь от пропасти под моими ногами. Я не упаду, я в безопасности. Оцепенение проходит, и я, тяжело дыша, опускаюсь на землю у ее ног.

Жена кладет руку мне на плечо. Я смотрю на нее. Ее глаза выглядят как обычно. Куда подевалась черная ненависть? Была ли она там вообще или я это себе вообразил? Может, страх так на меня подействовал?

– Вставай, – просит она.

Я поднимаюсь на дрожащих ногах, снова с ее помощью и поддержкой. Стою рядом с женой и не знаю, обнять ли ее или бежать прочь.

– То, что случилось тогда, – говорит она. – То, что я сделала… шрам на животе.

Киваю и сглатываю.

– Это было не все.

Она начинает рассказывать.

Говорит и говорит.

И когда она замолкает, все меняется. Снова.





35

Элена





Они дома.

Я вижу, как они возвращаются. Стою сбоку от окна и смотрю, как соседи идут через двор. Вероника идет впереди, Филип – в нескольких метрах позади. Я окидываю их взглядом – сначала жену, потом мужа. Отмечаю элегантную одежду и аккуратные прически. Никаких штормовок, грубых ботинок или пухлых рюкзаков. Значит, сюрпризом был не поход в горы, как я думала. Они не выглядят влюбленными, но они живы. Оба. Где бы они ни были, как бы ни провели день, никто никого не убил. Естественно. Они не такие. Она не такая. И глубоко внутри я всегда это знала.

С мобильным в руке вхожу в гостиную. Я обещала себе ничего не писать, пока супруги Сторм не вернутся домой. Теперь, когда они дома, ничто больше не мешает мне продолжить работу над текстом. Кроме одной вещи. Сперва нужно кое-что сделать. И это нельзя больше откладывать. Я встаю перед книжным шкафом, обвиваю руками стенки и набираюсь сил. Тоска камнем лежит на душе. И еще что-то, другое чувство, с более острыми краями.

Цифра за цифрой набираю номер и жду гудка. Петер берет трубку после второго сигнала.

– Элена, – отвечает он.

Я думала, что была готова услышать его голос, но когда он произнес мое имя, сердце переполнили чувства, а глаза застили слезы. Я осознавала тоску и пустоту внутри, но они были словно прикрыты прозрачной вуалью. А теперь голос Петера сорвал эту вуаль и обнажил мои чувства, выставив их на яркий свет.

Судя по всему, Петер понимает, что надо дать мне время прийти в себя, поскольку задает заурядные вопросы: спрашивает, как я себя чувствую и как мне новая квартира. Я бы хотела сказать в ответ что-то столь же простое, что все идет хорошо или что-то вроде того. Я могла бы спросить, как у него дела на работе, как здоровье родителей, видел ли он наших – до последнего времени – совместных друзей, но у меня нет сил на пустую болтовню. Не сейчас. Не с ним.

– Мне надо кое-что у тебя спросить… Кое-что важное…

В голосе Петера звучит надежда. Он говорит, что ему тоже нужно мне что-то сказать, вот почему он предложил встретиться. Он свободен, так что я могу выбрать время. Он может приготовить ужин или мы можем встретиться в городе, если я так захочу. Дома. Это слово вышагивает вперед из шеренги остальных, вытягивается и идет ко мне. Снова вернуться домой. Нет, это невозможно. Слишком рано.

– Я не это имела в виду, – бормочу я. – Я не могу с тобой увидеться, пока не могу… Я в процессе… в процессе.

Он прокашливается. Да, я же объясняла в письме, что мне нужно кое-что закончить перед встречей. Петер предполагает, это означает, что я пишу, но он знает: я не люблю обсуждать свои книги до того, как они закончены, так что не будет расспрашивать.

Петер замолкает. Мои пальцы впиваются в трубку.

– Ты писал, что что-то случилось. И рассказывал, что видел маленькую девочку в парке.

Петер утвердительно хмыкает на другом конце, я слышу в его голосе улыбку.

– Да, писал.

– Когда ты писал, что что-то случилось, ты имел в виду то, что видел в парке ребенка, маленькую девочку, похожую на меня? Поэтому ты со мной связался?

Только за тем? Хотела я добавить, но удержалась.

Петер тянет с ответом. Раздается какой-то скрип, словно он отодвигает стул и садится. У меня самой трясутся ноги, так что я иду на кухню и тоже сажусь – на то же место, где провела столько времени за последние дни и недели.

– Много всего произошло, Элена. Думаю, можно поговорить об этом с глазу на глаз. Нам действительно нужно…

Он затихает.

Мой взгляд притягивает дом напротив. На кухне темно, хозяев нигде не видно.

– Так приятно слышать твой голос. Я… скучал по тебе. Скучаю.

Его голос совсем близко, словно он прижимает телефон к уху. Я зажмуриваюсь и снова думаю о том, как он обнимал меня, когда я уставала или грустила, как уютно было уткнуться ему в плечо. В его объятиях мне казалось, что я в полной безопасности. Я открываю глаза.

– А она? Как у нее дела?

В трубке долгая тишина. Петер колеблется:

– Я… Не так хорошо…

Я вздрагиваю.

– Что ты имеешь в виду?

Я слышу, как он запинается, не может подобрать слов, замолкает и снова начинает:

– Я понимаю, что ты хочешь знать, Элена, но это сложно обсуждать по телефону. Я бы предпочел встретиться и как следует поговорить.

Рука, сжимающая телефон, вся мокрая от пота.

Я перекладываю трубку в другую руку, пытаюсь дышать ровнее. В горле стоит ком, мешающий говорить. Мне приходится выдавливать из себя слова.

– Ты должен сказать мне, что произошло. Ты должен.

Видимо, по моему тону он понимает, что мне действительно нужно это знать.

– О’кей, – говорит он. – Тогда я просто скажу.

Его дыхание в трубке. Помню, как чувствовала это дыхание на своей коже. Помню тепло и близость.