На пороге Будущего

Евгения долго молча смотрела на него. Несмотря на глубочайшее разочарование и печаль, этот рассказ произвел на нее сильное впечатление.

— Расскажите еще! — попросила она. — Вы говорите, птицы — это человеческие души?

— Не все, а лишь те, которые покидают на зиму нашу землю. Там, в океане, в нескольких сотнях тсанов от берега, лежит подводное царство мертвых, — неторопливо, используя самые простые слова, говорил Ханияр. — После смерти душа человека отправляется туда и живет там до весны, как при жизни, а весной в облике птицы возвращается к нам.

— В моем мире тоже много птиц, улетающих на зиму. Мы их называем не океаническими, а перелетными. Они проводят лето ближе к полюсам, а когда приходит зима, улетают в другие земли, к экватору, где тепло.

— Ваш народ не знает про души? Наверное, глупые люди и убивают их?

— Да, — пришлось признать ей. — А у вас этих птиц нельзя стрелять?

— Это запрещено во всех цивизованных странах: в Ианте, Матакрусе, Шедизе и на островах Мата-Хорус.

— А других птиц можно?

— Споры об этом идут веками. Но нельзя же предположить, чтобы душа человеческая вселилась, к примеру, в тело домашнего гуся или утки. Есть и древнее поверье, будто души правителей обращаются после смерти благородными птицами — орлами, соколами… Поэтому сыновьям царских домов дают имена этих гордых хищников, чтобы после смерти им было легче найти путь. Хален — на древнеиантийском значит ястреб.

Было что-то изящное и чистое в этой наивной вере. Евгения была восхищена, но вернулась к тому, что сильнее волновало ее сейчас.

— Вы убеждены, что птицы осенью отправляются в океан? Вернее даже — под океан? Вы говорите об этом сейчас как служитель религии или как ученый человек?

— Религия не позволяет мне иметь два мнения. Я верю в то, что сказал вам.

Тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть ненароком властного старика с его строгим лицом и пронзительным взглядом, Евгения продолжила:

— А есть ли другие земли в вашем мире помимо Матагальпы?

— Нам о них неизвестно.

— Но вы же знаете, что земля круглая?

Эвра не удержалась и хихикнула, и Ханияр тоже улыбнулся.

— Конечно, моя госпожа. Планета круглая, обращается вокруг солнца, как и другие планеты, а вдали от него живут множества иных солнц. Астрономы Мата-Хоруса давно обнаружили и доказали это. В своей извечной погоне за богатством и знаниями они много сотен лет назад обследовали материк, прошли все леса и горы. Они составили подробнейшие карты побережья, провели вычисления и определили размеры планеты и расстояние до солнца и лун.

— Значит, вы знаете размеры своей планеты. И вы полагаете, что на всем этом огромном пространстве нет ничего кроме вашего небольшого континента? Кто-то же должен был это проверить!

— В хрониках упоминаются две экспедиции. Первую повел олуди Абим, и было это более тысячи лет назад. Вторую организовали островитяне в две тысячи шестьсот третьем году. Обе они отправились на север. Ни один корабль не вернулся. После второй экспедиции первосвященник Мата-Хоруса запретил кораблям удаляться от берега более чем на сто тсанов. Подводный мир не любит, когда в него вторгаются живые.

— И с тех пор, вот уже больше ста лет, никто не повторил попытку? — недоверчиво спросила Евгения. Такая покорность просто не укладывалась в ее голове.

— Вы утверждаете, что за океаном есть другие земли?

— Я не могу этого утверждать наверняка, но так должно быть!

Ханияр сделал какой-то знак в воздухе.

— Мое мнение вам уже известно. Но я знаю также, что все меняется, и темнота оборачивается светом, и на смену старым знаниям приходят новые. Быть может, то, о чем вы говорите сейчас, и будет вашей миссией в нашем мире, олуди.

Светло-карие, совсем юные глаза спокойно глядели в его глаза. Уже много десятков лет ни одна женщина не смотрела на Ханияра так. Он ни за что не признался бы даже самому себе в том, что очарован. В молодых иантийцах почтительность к старшим воспитывают с первых лет, и ни один юноша, ни одна девушка никогда не посмели бы столь непринужденно общаться с первосвященником. А гостья, пришедшая в свой день из тумана к Вечному камню, вела себя так, будто имела право на все, и оставалась при этом вежливой. «Да, — думал он, повторяя в уме все, что она сказала, — она не знает еще своей силы, но она станет олуди, сомнений нет».





3




Мали Машад восхищался успехами своей ученицы, хотя сама Евгения не находила особого повода для гордости. Жизнь двадцать первого века требовала от человека умения мгновенно воспринимать информацию, интуитивно разделять главное и второстепенное, решать одновременно несколько задач. Восприятие Жени вынужденно еще больше обострилось в атмосфере, где постоянно требовалось напряжение всех сил, где каждый, казалось, пытался оценить, на что она способна.

Сумела бы она в своем мире в течение нескольких месяцев выучить новый, совершенно незнакомый язык и объясняться на нем с изысканной вежливостью? Вряд ли. Мали говорил, что никто из его учеников не способен на такое, но она — олуди и может все. Он не раз разъяснял смысл этого слова, и она наконец поняла, что это не почтительное обращение и не титул, а статус, выше которого не бывает в здешнем мире.

Она перевела это слово на русский как «богиня», хотя оно обозначало нечто иное, отличное от привычного на ее планете понятия бога или богов. Но в ее словаре не нашлось другого слова, которое в полной мере передавало бы смысл. Олуди были мужчины, а чаще женщины, которые время от времени приходили на эту землю из неизвестных миров. Как правило, они обладали сверхъестественными способностями либо давали миру нечто новое: становились царями, священниками, учителями, начинали или прекращали войны, вводили новые обычаи. Их называли детьми земли. А земля была одна из двух стихий, обожествляемых этими людьми. Земля давала пищу и кров, духи земные заботились о здоровье людей и животных и жестоко мстили, если их по незнанию или глупости обидеть. Другой стихией было небо, к которому служители храмов обращали молитвы, прося удачи и счастливого будущего для страны. Олуди — так, по крайней мере, говорили храмовые книги — объединяли силы земные и небесные и обращали их на благо Ианты, каждого из ее жителей.

Они приходили два-три раза в тысячелетие. О некоторых, не оставивших заметного следа в истории, помнили только священнослужители; имена других были хорошо известны и навечно поселились в пословицах и легендах. И все олуди появлялись в Ианте, у Вечного камня. Еще две тысячи лет назад ученые каким-то образом рассчитали хронологическую закономерность их прихода и составили график на три с половиной тысячи лет вперед. В нем было по пять-шесть дат на тысячелетие. Чаще всего в назначенный день ничего не происходило, но иногда олуди являлся у Вечного камня в точно назначенный день и час. Так здесь появилась и Евгения. В этот раз церемония была чисто номинальной: почти никто не верил, что олуди придет. Большинство ученых и служителей культа полагали, что ожидать появления олуди следует в 2770-м году, а не в нынешнем 2749-ом. Один Ханияр настаивал на тщательном соблюдении обычаев и сумел убедить царя не жениться до обозначенной даты. Сам Хален с каждым годом все меньше верил в чудесное появление невесты, и в назначенный день его с трудом убедили поехать к Вечному камню. Для гостьи даже не удосужились приготовить достойный экипаж…

Шестьсот лет назад иантийские цари додумались жениться на женщинах-олуди. Такой брак считался идеальным, а заодно давал царям возможность контролировать способности супруг и разделять их славу. При этом дети от таких браков не появлялись, и потомков олуди в Матагальпе не было.

Они жили дольше обычных людей и уходили из жизни не так, как простые смертные: одни внезапно исчезали, другие медленно умирали, погружаясь в свои грезы, третьи погибали в затеянных ими же войнах. Их биографии изучались, памяти некоторых из них поклонялись. Именно памяти: как ни искала Евгения, она не нашла данных, что ушедшие олуди становились защитниками определенных групп людей или профессий, как это бывает со святыми на Земле. Из них не делали символа и культа — по крайней мере в Ианте, — их помнили именно как необыкновенных людей, пришедших, чтобы оставить яркий след в истории этого мира, и не обожествляли в привычном землянам понятии.

Евгении ничего не оставалось, кроме как смириться с навязанной ей ролью, которая была ей непонятна и неприятна. Она никогда не считала себя особенной. В школе она была одной из лучших учениц. Многие друзья и знакомые находили ее красивой, но она придавала этому мало значения. Ей казалось, что все еще впереди, что она только вступает в жизнь и нужно пройти немалый путь для того, чтобы стать по-настоящему красивой и умной. Она часто ловила себя на мысли: «Как же глупа я была еще вчера! Сегодня я знаю больше, я стала умнее!» — и, обладая пусть пока слабо развитой способностью к самоанализу, полагала, что нужно прожить немало лет и всякое повидать для того, чтобы начать действительно уважать себя.


К тому же знакомые Жене литература и кинематограф были построены на идее пророчества, предначертания. Герой не верит в свои силы, но он вынужден стать сильным, потому что ему годами твердят, что это его судьба. Он боится совершать поступки, но постоянно слышит о необходимости их совершать, поскольку кто-то когда-то предсказал, что именно для этого он будет рожден. А совершив хоть что-то, он обнаруживает, что это уже было кем-то когда-то предсказано… В этом есть что-то неправильное, нарушающее естественный порядок событий. В реальной жизни так не бывает. К тому же ей не дали времени подготовиться. В прошлой жизни никто не ждал от нее невозможного, ей не делали одолжений, не восхищались больше, чем она заслуживала. А в замке Киары все, от царя до последнего поваренка, преклонялись перед нею и явно считали, что она способна сотворить чудо. Это с первых же минут и на долгие годы легло тяжким грузом на ее плечи.

И все же постепенно Евгения привыкала к новой жизни. Терзавшая ее черная тоска уступила место печали по каким-то конкретным вещам, оставленным в прошлом. Поразительно, от чего подчас зависит наше душевное здоровье! Евгения потеряла семью и друзей. Лишились смысла те принципы, на которых она воспитывалась с детства. Но больше всего она страдала от отсутствия бытовых мелочей, которые на самом деле и заполняют нашу жизнь. Ей не хватало джинсов и высоких каблуков. Она мечтала о жареной картошке, а мысль о чашке кофе сводила ее с ума. Она просыпалась среди ночи со стоном отчаяния, потому что ей снились бутерброды с колбасой и пиво. Засыпая, она слышала мамин голос на фоне простенькой российской попсы. Она отдала бы все свои новые золотые ожерелья за то, чтобы всего на минуту услышать шум компьютерного кулера или гудение холодильника. Одним словом, она была готова на что угодно, лишь бы вернуть хотя бы напоминание о старой жизни. Но было поздно. Ей пришлось привыкать есть незнакомую еду и носить тяжелые неудобные одежды.

Побывав однажды с Сериадой в Доме провинций, как называли ведомство, ведущее финансовые дела страны, Евгения наконец увидела там глобус. Она долго смеялась, стоя над ним, — что за глобус всего с одним континентом? Как может существовать астрономия, спросила она у царевны, если не развита география? Ну, не может на планете быть только один континент! Та пожала плечами: ей это было совершенно не интересно. Евгения все же долго изучала глобус. Она определила на глазок, что, если предположить, что размеры планеты совпадают с земными, то площадь континента Матагальпа примерно соответствует Австралии. Правда, он был другой формы — если сравнивать с земными, то больше напоминал Южную Америку. На глобусе, повернутом южным полюсом кверху, континент располагался приблизительно между тридцатым и шестидесятым градусами южной широты. Это объясняло непривычно теплую зиму и цвет кожи жителей этой земли — она была светлой, как у европейцев, но загорелой даже в эти ненастные месяцы. Для тридцатой широты зима даже слишком холодная — ну, какая зима может быть в Египте или во Флориде!

И все же, как ни удивлялась Евгения Ианте, не любить эту страну было сложно. Земля здесь была богатой и плодородной, славилась своими садами и виноградниками. Иантийцы с раннего возраста в больших количествах потребляли разнообразные вина. В здоровом приморском климате эти напитки не одуряли, а поднимали настроение и придавали сил. На лугах вдоль Гетты паслись табуны крупных коней, бесчисленные стада коров и еще каких-то копытных, похожих на антилоп. Заповедные царские леса были полны дичи. В садах зрели яблоки, груши, персики, цитрусы и другие, не знакомые Евгении фрукты, а с огородных грядок собирали самые разообразные овощи. Иантийцы выращивали несколько сортов съедобных клубней вроде картофеля и бобовые растения. Прибрежные воды в изобилии давали рыбу и морепродукты. А вот хлеба в Ианте не было. Единственный окультуренный злак, овес, шел на корм лошадям, и разве что в более холодных южных районах крестьяне употребляли его в кашах и похлебках.

Не связанная пока с этим миром никакими обещаниями, Евгения просто познавала его. Учитель рассказывал ей обо всем, что ее интересовало. Она слушала, и перед ней вставала история страны, города, славного рода Фарадов… Она узнала, что замку, служившему домом царской семье, было не менее четырехсот лет. Собственно, вокруг замка и выросла Киара. Когда-то он являлся форпостом приморского княжества. В результате длительных войн и сложных дипломатических трюков разрозненные земли сложились в государство. Определились естественные границы: река Фарада на западе, река Гетта на востоке, мощная горная система на юге. За Фарадой на тысячи квадратных километров простирались влажные тропические леса. Тамошние племена жили своей примитивной жизнью, и жители Ианты вели бесконечные военные действия с ближайшими из них, никогда не заходя вглубь тех земель. По ту сторону Гетты жили крусы — родственный иантийцам сильный народ, давно создавший мощное государство и лишь недавно оставивший попытки покорить соседей. Его столица Рос-Теора — Золотой город — была больше и богаче Киары. Это признавали даже гордые иантийцы, проникнутые к соседям и уважением, и насмешкой. По-спартански суровая Киара с трудом воспринимала утонченную изнеженность Рос-Теоры. Зато у Киары были олуди и древний замок, который не удалось взять ни одному врагу.

Учитель поднимался с Евгенией на дозорную башню, откуда были видны город, окрестные сады и леса и безбрежный океан. Глубокая бухта позволяла приставать большим кораблям, на которых торговцы с островов Мата-Хорус привозили свои товары, чтобы обменять их на плоды большой земли. Берег был высоким, и это спасало от наводнений и цунами, нередких явлений на побережье. Сеть дорог связывала столицу с шестью провинциями, и круглые сутки, с утра и до утра по этим дорогам катились дорогие экипажи, гремели грузовые обозы и скакали военные отряды.

Средневековый вид города и замка оказался в некотором роде обманом. Уровень науки в Ианте соответствовал, по прикидкам Евгении, середине девятнадцатого века. Правда, здесь не существовало огнестрельного оружия. Она пока не знала, чем это объяснить. Может быть, дело в отсталости химии на фоне вполне прогрессивных математики и физики? А возможно, небольшая территория континента ограничивает доступ к природным ресурсам…

Все реже и реже испытывала Евгения презрение и ненависть к этому миру, в котором оказалась заперта. Легкий, веселый характер помог ей переступить через себя и если не быть, то стараться стать доброжелательной к местным жителям. Тем более, что они относились к ней с почтением и исполняли все капризы. Здешняя природа была красива, несмотря на нынешнюю дождливую зиму. Повсюду были сады, виноградники, оливковые рощи, и даже в городе сквозь камень мостовых то и дело пробивались ростки фруктовых деревьев. Нравы царили простые и строгие. Ианта была богатой страной, но, несмотря на свое золото, драгоценные камни и шелка, ее правители были близки к народу и воспитывались в строгости. Они могли бы построить беломраморный дворец и окружить себя многочисленной свитой, но предпочли остаться в скромном замке своих предков. И Хален, как его отец и дед, сам занимался государственными делами, так что члены его Совета — собрания мужчин, занимающих высшие должности в государстве, — выполняли по большей части именно функции советников, оставляя во всех делах за ним последнее слово.





* * *


Однажды после обеда, едва Мали убрал книги и карандаши, в покои Евгении вошел Хален.

Она провела в замке больше двух месяцев, и за все это время царь ни разу не побывал в доме, отведенном олуди. Несколько раз он приглашал ее принять участие в торжественных ужинах, по выходным собиравших в Большом зале больших чиновников и военачальников с их женами. Порой они раскланивались при встрече во дворе или в парке и обменивались ничего не значащими приветствиями. Но, зная теперь, что предназначение олуди в Ианте — быть супругой царя, Евгения с нетерпением и страхом ждала, когда же он сам скажет ей об этом.

Крупных войн на территории страны не было уже полвека, но традиционное одеяние мужчины — это строгий мундир. Евгении нравилось, как здесь одевались мужчины. Она с удовольствием, хотя не без страха окинула взглядом высокую фигуру царя. От Халена пахло лошадьми и кожей — из мягкой матовой темной кожи были его брюки и камзол. Браслеты и кольца из золота и серебра — единственные знаки отличия. Там, откуда пришла Евгения, мужчины не увлекались украшениями. На ее взгляд, Хален в своих браслетах и перстнях выглядел непривычно, но привлекательно.

— Не соблаговолит ли госпожа Евгения прогуляться со мной? — осведомился он с подчеркнутой вежливостью.

Евгения уже понимала сложные обороты и училась сама выражаться так же изысканно. Она с улыбкой подала ему руку. Его французская галантность в сочетании с древнегреческой брутальностью возбуждали ее и слегка веселили, как и многое в этом странном мире.

Она по-прежнему жила в самых богатых покоях женской части замка. Еще не так давно, когда были живы родители Халена, в замке не было четкого деления на мужскую и женскую половины. У них была одна спальня на двоих и несколько общих комнат в башне, где росли дети. Но слуги традиционно жили раздельно, мужчины в западной части замка, женщины в восточной. После смерти старого царя мать Халена переселилась вместе с дочерью сюда, в убранный со старомодной громоздкой роскошью дом. Со временем в окружающих постройках собрались их женщины и слуги. Так и осталось, когда она умерла. Теперь дом старой царицы с его обветшалой монументальной мебелью и узкими окнами принадлежал Евгении в той же мере, что и Сериаде, и нередко, подойдя к окну и отодвинув тяжелую пыльную штору, она поднимала глаза к одной из высоких башен, где жил он, Хален Фарад, владыка Киары, царь иантийский.

Позади замка был разбит парк. Это была уступка Фарадов современной легкости нравов, просочившейся из соседнего Матакруса. С севера окружающая замок стена высилась над пустырем, который вдали обрывался над океаном, ослепительно радостным летом и таким мрачным сейчас. Барахия, отец Халена, огородил примыкающую к замку часть пустыря еще одной высокой стеной, защищающей от порывов зимнего ветра, покрыл ее слоем доброй земли и создал парк. По его дорожкам, выложенным розовым гранитом, и прогуливались сейчас Евгения и ее спутник. Вдвоем, если не считать свиты, следовавшей в отдалении. Знатные особы в Киаре никогда не остаются в одиночестве, и чем ты знатнее, тем больше людей сопровождает тебя всюду. Младший распорядитель замка, Венгесе и два гвардейца со стороны Халена и ее собственные девушки: одна с теплым плащом, другая с корзинкой, в которой лежали сладости и кувшинчики с напитками, и присоединившаяся к ним просто из интереса третья, — эта толпа на узкой дорожке смотрится комично, подумалось Евгении.

— Всем ли вы довольны в моем доме, госпожа? — спросил Хален, поворачивая к ней непривычно серьезное лицо.

Евгения не смела поднять глаз и ответила не сразу, делая вид, что ее больше заботят лужицы на гранитных плитах, через которые они легко перешагивали — он в сапогах, она в туфлях на толстой подошве.

— Мне не на что жаловаться. Ваше гостеприимство безмерно, хотя я не знаю, чем заслужила его.

— Говорят, олуди приходят к нам, ничего о нас не зная. Я вижу, что это так.

Она молча склонила голову.

— Они приходят, чтобы встать рядом с защитником народа, дать ему веру в свои силы. Будете ли вы мне доброй помощницей? Готовы ли вы стать царицей?

Не так она представляла себе предложение руки и сердца. Не удивительно, что вместо давно заготовленных слов у нее вырвалось другое:

— Есть ли у меня выбор?

Хален, похоже, изумился. Остановившись, он коснулся ее подбородка и поднял ее лицо. Евгения взглянула в его темные глаза. Здешние мужчины не привыкли слышать от женщин отвлеченные вопросы. Женщина в Ианте пользуется уважением, ее называют госпожой дома, она ведет хозяйство и порой распоряжается сотней слуг и десятком имений; но вопросы войны и мира, жизни и будущего решают мужчины.

— Мне двадцать восемь лет. Цари женятся в двадцать, чтобы успеть родить наследников, ведь никто не знает, что нас ждет через десять, двадцать лет… Так вышло с моими родителями. Я был младшим, третьим сыном, но после мора и холодной зимы выжил лишь я один. Много лет я ждал вас и надеялся, что вы придете в свой день.

— Я благодарна вам за это. Но в том мире, откуда я пришла, я не олуди. Я обычная девушка, не знатная, не богатая. Во мне нет ничего, что заслуживало бы этого имени.

Он пожал плечами.

— Неважно. Ваша прежняя жизнь была лишь тенью, ожиданием настоящего. Придя из тумана у Вечного камня, вы родились заново. То, что было раньше, уже не вернется. Теперь вы наша. Для народа вы значите столько же, сколько я.

— И поэтому мы должны пожениться?

— Да.

Он не счел нужным что-либо добавить к сказанному. Для него все было ясно и предрешено заранее, тем далеким предшественником, что первым догадался жениться на олуди. Это был обычай, освященный веками, а Евгения — третьей женщиной, пришедшей из неизвестной дали, чтобы украсить жизнь иантийцев и постель царя. Под его страстным взглядом все ее вопросы и сомнения показались вдруг мелкими, лишенными смысла, достойными лишь презрения. В эту минуту она впервые по-настоящему поверила, что ее будущее связано с этим миром. Она крепко сжала руку Халена, словно пытаясь придать себе еще большей уверенности. Ей было грустно и страшно. Но в то же время больше всего на свете она желала, чтобы этот сильный мужчина прикоснулся к ней. Она представила, что будет, если она откажется стать его женой, и неизвестность ужаснула ее меньше, чем отчаяние оттого, что его тогда не будет рядом.

— Я согласна стать вашей женой, Хален Фарад, царь иантийский, — сказала она, и эти слова не показались ей чересчур пышными, но достойными торжественности момента. — Скажите мне лишь…

Он вдруг преклонил колено прямо на сыром камне и поднес к губам ее руку. Сомнения, вопросы — этим все было решено. Евгения хотела спросить, что значит быть его женой и царицей, будет ли он любить и уважать ее. Увидев гордого царя у своих ног, она поняла, что все это не требует ответа.

Громкие крики и хлопки в ладоши показали, что свита все поняла. Все тут же окружили Халена и Евгению. Некоторые встали прямо на размокшую землю. Они смеялись, и поздравляли обоих, и желали им счастья.