На дне

— Ты что несешь?

— Смерть… лютую, беспощадную. Никого в живых не останется. И мы… избавимся от шакала.

— Опять ты со своими гаданиями. Чокнутая совсем стала. Не зря люди от тебя шарахаются.

— Я сказала, вези ее. У Шамиля не денег проси, а сам знаешь, что.

— Знаю…

— Вот и отлично. Меньше думай. Вези. Скоро свобода настанет. Скороооо у нас развяжутся руки. И мы отомстим.





ГЛАВА 14




Если ты меня любишь, значит,

ты со мной, за меня, всегда,

везде и при всяких обстоятельствах.

(с) Маяковский



Это была очередная деревня с покосившимися домиками в горах, рядом лес и какое-то ущелье. Мы проезжали его по дороге, вьющейся тонким серпантином. На тот момент я уже ничего не боялась. Больше всего меня пугало время и его неумолимый бег. Время, которое неслось с такой скоростью, что мне казалось, я слышу, как у меня свистит в ушах. Когда будет казнь? Я вспоминала каждое слово Андрея и боевиков. Сколько дней, часов, минут у меня осталось?

И теперь я в логове Шамиля. Снаружи развалины, а внутри роскошь. Специфическая, конечно, но роскошь. По сравнению с той заброшенной школой. Меня провели в комнату, обвешанную коврами, с низкой мебелью с витыми ножками и плотными шторами на окнах. В комнате пахло благовониями и тихо играла музыка. Откуда она доносилась — известно самому дьяволу, но только не мне. Меня напрягала тишина. Никаких голосов, звука машин. Блеяние овец, лошадиное ржание, где-то лает собака. Разве я не в лагере боевиков? Разве здесь не должно быть шумно, как там в школе?

Я нервно ходила по комнате, обхватив плечи руками. Меня знобило. От неизвестности и ожидания. Подошла к окну, и от головокружительной высоты закружилась голова. Я на высоте как минимум пятидесяти метров. Внизу обрыв и тонкая ленточка какой-то реки. Дом висит на самом краю бездны. Снаружи этого было не видно. Снаружи здание казалось одноэтажной, косой избушкой с ветхой крышей и облупленными стенами.

Задернула шторы и снова прошла в глубь комнаты. Со мной еще никто не говорил. Никто не пришел. Никаких звуков и признаков цивилизации. Словно мы на необитаемом острове, оторванном от всего мира.

Я нервничала. Мне казалось, у меня начнется истерический припадок. Рассвет. Очередной жуткий рассвет. А что если именно сегодня казнят Максима, что если казнь началась прямо сейчас? А я здесь, и я бездействую, и никто не идет ко мне. Никто. Ни единой живой души. Бросилась к двери и принялась бить по ней руками и ногами.

— Я хочу говорить с Шамилем. Немедленно. Сейчас. Иначе я выброшусь из этого проклятого окна… Кто-нибудь. Откройте. Немедленно. Я не хочу здесь сидеть взаперти.

Может быть, я бы и закричала, что я жена Аслана… но слова водилы о том, что Аслан может быть и здесь вне закона, меня удержали.

В этот момент дверь распахнулась наружу, и я отшатнулась назад от неожиданности. На пороге стоял Шамиль. Посвежевший, в белой рубашке. От него пахло мылом, табаком и крепким вином. Совсем не похож на того жуткого террориста с автоматом через плечо, в камуфляжной одежде и пыльных ботинках. Но глаза по-прежнему жуткие, цепкие. Приветливо усмехнулся.

Но меня уже не обманешь, я видела, что скрывается под этой личиной. Мужчина улыбался и внимательно меня рассматривал с ног до головы, возвращаясь к лицу.

Да, какое-то сходство было с Максом, когда тот с отпущенной бородой и линзами. Не знаю, что это значит… но и верить в то, что мой муж родственник этой мрази, мне не хотелось.

— А я думал, никогда не дождусь, когда ты сама позовешь меня. Я терпеливо выжидал.

Я посторонилась, пропуская его в комнату. Шамиль тут же оказался у меня за спиной, и я резко обернулась, дверь захлопнулась. Бросила взгляд на окно — солнце уже почти выползло из-за горизонта. И я ненавидела каждый его лучик, каждое поблескивание. Оно могло стать последним для моего мужчины.

— Невестушка, сама добралась, сама отыскала. Да еще какими путями. Рад принять у себя в гостях, да еще и по своей воле пришла.

Посмотрел мне в глаза, потом вниз на грудь, на бедра. Все скрыто просторным черным платьем. Волосы спрятаны под платком.

— Какую красоту скрыла. Но от меня не утаишь. Одни глаза чего стоят.

Знает, что я в его власти, и также знает, что я нервничаю. Кто-то тихо постучал, и Шамиль зычно крикнул что-то на своем языке. В комнату молча вошел один из боевиков, поставил на стол поднос и вышел, прикрыв плотно дверь.

— Брата моего за самые яйца держала да так крепко, что ради тебя без башки согласился остаться. И зачем пришла, знаю. Завидная смелость… и глупость, — снова обошел меня со всех сторон, — заявиться к брату мужа одной, без сопровождения, с открытым лицом. Что о тебе люди скажут… а, невестка?

И резко приблизился ко мне. Мы с ним почти одного роста, и его пустые, жуткие глаза напротив моих. Влажно поблескивают, вызывая неприятные ощущения во всем теле.

— Пришла спасать его, да? Глупая затея… я бы сказал, идиотская. Мой брат, а я сильно сомневаюсь, что он мне брат, а не подставная сука, убил моих людей, подставил их, сдал лагерь русским.

С каждым словом, которое произносил этот ублюдок, я напрягалась все сильнее, сжималась в камень. А он наоборот — очень спокоен. Я вся трясусь, а он растягивает каждое слово. Тогда как у меня уже не осталось времени.

— И мне пока негде узнать — насколько я прав. Анализ ДНК в аулах не делают. А за предательство у нас можно и брата, как барана, зарезать.

Я со свистом выдохнула и взмолилась:


— Проси, что хочешь, Шамиль. Только спаси моего мужа. Я пришла к тебе… я согласна на все.

Мужчина спокойно выдохнул, потрогал бороду и прошел к столику, на котором стоял чайник с чаем и две небольшие чашки. Налил мне и себе чай, поднес к носу, принюхался, сделал глоток и поставил чашку на блюдце.

— На все, значит, готова? — повернулся ко мне. — Никогда не давай таких опрометчивых клятв, женщина. Ведь ты не знаешь, чего я могу захотеть. Или не захотеть вообще. Может, ты напрасно сюда пришла, и я велю оторвать тебе голову? Или закидать камнями? Что тогда?

Улыбнулся, а у меня внутри все начало замерзать, покрываться жидким азотом. Паника поднималась, как цунами, грозясь затопить. Я судорожно сглотнула, складывая руки замком, хрустя суставами, стараясь не поддаться истерике.

— Страшно, да? Страшно за него и страшно понимать, когда все напрасно. Я вижу, как умирает твоя надежда, как тоска и отчаянье обволакивают паутиной твое сознание. Мне знакомо это чувство… я ощутил его тогда, когда понял, что мой единокровный брат предал меня.

Боже, солнце полностью показалось. Сколько времени у меня есть? Или оно уже все вышло? Я тяжело дышала.

— Но ведь ты чего-то хочешь? Иначе приказал бы казнить меня, едва понял кто я. Что тебе надо? Мое тело? Покорная раба? Не может быть, чтоб ты угощал меня чаем только потому, что тебе стало скучно с утра пораньше. Я в это не поверю.

Чеченец сел в кресло и снова улыбнулся. Его улыбка выглядела зловеще, несмотря на всю ее лучезарность.

— Умная. Мне нравится, что несмотря на то, что ты полумертвая от страха — все еще рассуждаешь и пытаешься держаться с достоинством. Обычно ваши — трусливые овцы, которые спокойно идут на закланье.

— Их обрекают на это… ваши, — упрямо ответила я и разозлилась на себя за то, что не прикусила язык.

— Не всегда. Гораздо чаще за деньги, за пустые обещания, за какие-то эфемерные блага или просто потому, что шлюшка слаба на передок и хочет, чтоб ее качественно оттрахали во все щели.

Меня уже трясло от нетерпения, я изнывала, покрывалась холодным потом, а он еще не выставил своих условий. Даже не намекнул. Рассуждает о шлюхах… чтобы унизить? Чтобы набить цену? Или это и есть намеки? На что я готова ради Максима?.. На что угодно. Пусть спасет его… А потом можно перерезать себе горло и смыть грязь чужих прикосновений кровью.

— Моего мужа ждет жестокая казнь. Возможно, уже сегодня утром. Его смерть будет жуткой и мучительной. А он твой брат… Я не знаю, на самом деле предатель ли он или нет. Но я от всего сердца верю, что нет. И я не взываю к твоей жалости, а взываю к узам крови — спаси своего брата, а потом разбирайся сам виновен ли он перед тобой. Все может быть не так, как кажется. Только ты можешь помешать этой казни. Поэтому я пришла к тебе. Только ты можешь спасти его…

Он расхохотался, моя проникновенная речь его позабавила, а я от отчаяния чуть не застонала вслух.

— Спасти кого? Мне говорят, что Аслан давно убит, а этот человек — не мой брат… а засланный казачок из ваших, и я склонен этому верить. Не похож он на моего брата, слишком жалостлив.

— Жалостлив?

Теперь расхохоталась я.

— Жалостлив тот, кто захватил автобус с детьми? Тот, кто убил женщину, грязно насилуя ее? Тот, кто воевал вместе с тобой, когда на лагерь напали, и был ранен, а потом попал в плен к твоему врагу? Кто-то вертит тобой и убеждает в вине моего мужа, а ты слушаешь. Где твоя хваленая чеченская справедливость?

— Справедливость? — я вывела его из равновесия, и он вскочил с кресла. — Справедливость, говоришь? Автобус был захвачен, но всех детей отпустили, хотя именно они были гарантией соблюдения всех условии. Женщина… оооо, эта женщина должна была совершить самую святую миссию и взорвать себя… а он ее уничтожил как раз перед миссией. Совпадение? Сбежавший русский, который рассмотрел расположение лагеря, и нападение уже на следующий день — совпадение?

Он говорил, а я задыхалась… я чувствовала, как в горле торчит комок, как ноет в груди и сдавливает сердце раскаленными клещами. Та женщина… та несчастная, из-за которой я почти возненавидела Максима. Она была террористкой. Вот почему он это сделал… вот почему он ее убил. Спектакль. Все это было спектаклем. Но зачем… Зачем ты в это влез, Максим?

— Спроси у него об этом. А не отдавай правосудие в чужие руки. Или поставь любые условия. Я исполню. Что угодно. Все, что ты хочешь.

Он ухмыльнулся.

— Условия… о да. Условия. Когда ты здесь появилась, это первое, о чем я подумал.

Он назло тянет время?.. Господи, он что — не понимает, что, если Максим погибнет, мне уже ничего не будет нужно, что через несколько минут я сама стану мертвой.

— Теперь мне не нужно думать, какие условия ставить.

— О чем ты? Я не понимаю тебя. Я ничего не понимаю. Я не хочу сейчас играть в интеллектуальные игры. Я просто… я просто сейчас сойду с ума. Ты спасешь его или нет?

Мой голос срывался, я смотрела на него и понимала, что держусь из последних сил, я близка к истерике. Внутри меня все готово взорваться.

— Лагерь Карима давно атакован. Там все мертвы. Все выжжено дотла.

У меня перехватило дыхание, и я пошатнулась от пульсирующей боли в висках и накатывающего приступа адской тошноты.

Я слышала его сквозь туман, в голове гудело. В висках пульсировала кровь. Мне казалось, что я слепну, а голос чеченца доносится как сквозь вату. Я пошатнулась… то, что он сказал, означало только одно — я опоздала. Максим мертв. Моя жертва напрасна.





ГЛАВА 15




Ты идешь и продолжаешь тянуть меня за собой. Мои колени и ладони стерты в кровь. Я цепляюсь за настоящее. Кричу во весь голос, кричу так, что по стеклам моего сознания побежали трещины, но меня никто не слышит. И ты… не слышишь. Перестань тянуть, отпусти меня. Ты держишь, мысленно. Я знаю это. Но на сколько хватит длины цепей, не знаю даже я… Ни та, которая ненавидит тебя всеми фибрами души, ни та, что больше всего на свете хотела бы упасть в объятия твоих предательских рук.

Р.C. Вдохни в меня жизнь…

(с) Наталья Дольникова