Мусорный прибой

Он лихорадочно подыскивал ответ.

– …потому, что клановая система эволюционировала и приспособилась к современному миру. Современный клан больше напоминает акционерное общество, совместное предприятие. Все члены клана имеют свою долю в имуществе и получают долю дохода соответственно их положению в клане. Все члены клана придерживаются одинакового внутреннего свода правил и блюдут определенную корпоративную этику. И, конечно же, поскольку все члены клана носят одну фамилию и имеют общих предков, чувство принадлежности здесь куда сильнее, чем в совместном предприятии, за счет чего проще руководить подобным объединением.

Кайцзун налил Дяде Ченю еще одну чашку чая.

– Очень хорошо сказано. Сразу видно, что ты за границей учился. Но ты не затронул самый главный момент.

Чень Сянь-Юнь сложил вместе указательный и средний пальцы и, слегка их согнув, постучал по столу, в жесте благодарности.

– Ты не сказал о чувстве безопасности, – продолжил Дядя Чень. – Если человека ограбили или избили, у компании, в которой он работает, нет перед ним никаких обязательств в плане помощи. Найдет ли он помощь со стороны закона? Если повезет, то да. Но когда все законные пути оказываются неэффективны, единственные люди, на которых он может положиться, – это люди его клана.

– Можно сказать и иначе. Если ты принадлежишь к влиятельному клану, любой, желающий препятствовать тебе, должен понимать, что цена, которую он за это заплатит, может сильно превысить первоначальный выигрыш.

Значит, все эти слухи о том, что жители Кремниевого Острова живут подобно гангстерам, небезосновательны, подумал Кайцзун. Но ему хотелось возразить.

– Но ведь мы теперь живем в обществе, основанном на верховенстве закона.

– Ха-ха!

Дядя Чень рассмеялся, не слишком громко, и поглядел на младшего с жалостью и сочувствием.

– Запомни, с начала времен и по сей день существует лишь одно общество – общество, основанное на законе джунглей.

Кайцзуну хотелось возразить еще, хотелось привести аргументы в пользу своей позиции, но в глубине души он понимал, что Дядя Чень лучше него знает правду жизни. Не ту правду, что написана в книгах, а иную, произрастающую из земли и проверенную огнем и кровью.

– Но вернемся к твоему вопросу, – сказал Дядя Чень. – Что я думаю по поводу этого предложения, не слишком важно. Важно, что о нем думают все. Если все думают одинаково, тогда мое личное мнение ничего не изменит.

Он встал и похлопал Кайцзуна по плечу.

– Хочу тебе напомнить. Ты один из нас. Пока ты находишься на территории клана Чень, я могу гарантировать тебе безопасность. Но когда отправишься на территорию клана Ло, будь очень осторожен.

– Кстати, почему бы тебе не отдохнуть немного? Сегодня вечером отведу тебя на Праздник Духов. Там будет очень весело!

Кайцзун настолько погрузился в свои мысли, что даже не ответил на приглашение.

Он вспомнил ситуацию, которая случилась два года назад.

Он был в кампусе Бостонского университета, у реки Чарльз, на лекции по всемирной истории, которую читал им профессор Тоби Джэмисон. Пожилой мужчина с гривой седых волос, которая делала его похожим на Полковника Сандерса, спросил студентов:

– Кто может привести пример глобализации?

Первый парень, которого он вызвал, на мгновение замешкался, а потом показал наполовину съеденный гамбургер.

– Макдак.

Все захохотали.

– Очень хорошо, – сказал профессор Джэмисон. – Этот ответ даже лучше, чем ты можешь себе представить.

– Это не просто список клише – Макдоналдс, «Найк», фильмы из Голливуда, телефоны на «Андроиде»… нет, ведь когда ты заходишь в Макдоналдс и заказываешь обед за пять девяносто пять, что тебе приносят? Картошку, выросшую в Андах, кукурузу из Мексики, черный перец из Индии, кофе из Эфиопии, курятину из Китая и, конечно же, уникальный вклад Америки во все это – кока-колу.

– Теперь вы понимаете, к чему я веду? В глобализации нет ничего нового. Это тенденция, которой уже сотни и тысячи лет. Вы можете увидеть ее в Эпохе Великих Открытий, в торговле, в распространении письменности и религий, в перелетных птицах, ветре, и даже в бактериях и вирусах. Но проблема в том, что мы так и не достигли консенсуса, даже не попытались построить честную систему, от которой в выигрыше все. Вместо этого мы вращаемся в непрекращающемся круге разграбления, эксплуатации и насильственного отъема – из Амазонии, из Африки, из Юго-Восточной Азии, с Ближнего Востока, Антарктики и даже ближнего космоса.

– В эпоху глобализации нет постоянных победителей. То, что ты приобрел, ты когда-нибудь потеряешь, и тебе придется заплатить за это с процентами.

Профессор громко стукнул ладонью по кафедре, будто судья молоточком.

– Все свободны.

Кайцзун вернулся в настоящее. Реальность такова, что «ТерраГрин Рисайклинг» хочет предоставить жителям этого полуострова технологические решения, противодействующие негативным эффектам глобализации, спасти их из этого ада. Однако жители ответили: «Нет, мы лучше будем жить среди хлама и мусора».

Долбаное безумие.

Его раздражали не только дела, связанные с проектом. Кайцзун отлично понимал, что идеалистические ожидания, которые у него копились перед поездкой на родную землю, рухнули.

В его памяти был будто провал, разделяющий его детство на Кремниевом Острове и тот момент, когда он пошел в школу в Америке. Будто две бобины кинопленки склеили насильно, то ли сознательно, то ли как-то иначе, а на стыке между ними был прыжок во времени.

Сильнейшее непонимание. Он был ребенком, которого вырвали из привычной обстановки, оторвали от родных и друзей и бесцеремонно поместили в странный мир, в котором вместо языка его детства люди издавали странные и непостижимые звуки, где вокруг были чужие люди иных рас, совершенно непохожие на него самого. Он не мог читать, не мог писать, стал плохо спать и есть, у него даже нарушилась ориентация в пространстве и времени, просыпаясь, он минут двадцать вспоминал, где же он находится. За эти полгода Кайцзун, которого теперь на западный манер звали «Цезарь», переезжал с родителями из города в город, пока они искали место, где обосноваться. На то, чтобы учиться разговаривать с чужими людьми, у него не было ни возможности, ни смелости.

Он перестал разговаривать даже с родителями.

Эта тревога не покидала его, пока он не поступил в университет, но даже тогда он продолжал ощущать, что не до конца интегрировался в окружающее его американское общество. Он был непохож на КРА, китайцев, родившихся в Америке, и был непохож на китайских студентов, окончивших школу в Китае и приехавших в Америку учиться. Как бы он ни старался, каких бы успехов ни добивался, от остального мира его будто отделяла невидимая стена. Кайцзун/Цезарь ощущал себя существом, оказавшимся между двух параллельных миров, неспособным найти место, где он ощутил бы себя своим. Поэтому в конечном счете он и решил специализироваться на истории, погружаясь в мир, отделенный от реальности стеной времени. Там он чувствовал себя более безопасно.

Когда он увидел предложение работы от «ТерраГрин Рисайклинг», то нажал кнопку «Подать заявление» не раздумывая. Его охватило желание, которое он подавлял в себе многие годы. Ему очень хотелось вернуться домой, вернуться в тот мир, которому он когда-то принадлежал, говорить на тополекте, который он слышал с младенчества, есть еду, которую он ел в детстве, увидеть хорошо знакомую землю и море. Он считал, что сможет использовать свой интеллект и знания, чтобы принести на родную землю высокие технологии и эффективный менеджмент «ТерраГрин Рисайклинг», сделать свой вклад в процветание родной земли. Думал, что эта работа позволит ему вновь ощутить чувство принадлежности, вернет ему ощущение жизни в реальном мире, и даже надеялся, что сможет устранить растущее отчуждение между ним и его родителями.


Но теперь Кайцзун понял, что тосковал не по родной земле, а по собственному детству.



В пятнадцатый день седьмого лунного месяца в Китае традиционно отмечался Праздник Духов. В даосской традиции этот праздник именовался Жун-юань, в буддийской – Ю‐Лань.

Каково бы ни было его название, смысл праздника заключался в том, что в этот день духам людей, весь год страдающих в аду, дозволялось ненадолго вернуться в мир живых, чтобы получить передышку. Для них это был единственный день в году, когда они имели возможность ощутить вкус настоящей еды. Живым предписывалось готовить к этому дню всевозможную вкусную еду с изысканными запахами, а также подносить духам призрачные деньги и возжигать благовония. Таким образом люди должны были принести облегчение страдающим духам и обрести благую карму, в особенности делая подношение одиноким духам, тем, у кого не осталось родных, чтобы о них заботиться, а также поминая собственных предков.

– Наверное, это что-то вроде американского Хеллоуина, – сказал Дядя Чень Кайцзуну.

На площади перед семейным святилищем клана Чень горожане возвели алтарь, больше десяти метров высотой. Наверху алтаря стояла двухметровая статуя Царя Духов, главного божества, покровительствующего празднику, которое должно было отпугивать недружественных духов и призраков. Перед алтарем находился стол для подношений, который уже заполнился аккуратно уложенными фруктами, разнообразным мясом, призрачными деньгами, золотыми и серебряными слитками из папье-маше и другими подношениями от множества семей. Дым от огромных двухметровых благовонных палочек висел над площадью, будто густой туман. Рядом со столом для подношений стояли три горы из папье-маше, украшенные вылепленными из теста руками Будды и надписями с буддийскими мантрами, успокаивающими страдающих приобщением к учению Будды.

Все эти временные сооружения были ярко раскрашены и украшены сложными абстрактными узорами, изображающими облака, волны и колышащуюся под ветром траву. Все было пропитано атмосферой радостного возбуждения – вовсе не торжественной сдержанностью, которой можно было бы ожидать от праздника, посвященного духам и предкам.

По улицам и переулкам, затянутым лиловым туманом дыма от благовоний, сходились люди к колышущимся на ветру флагам в виде драконов над алтарем. Мужчины и женщины, с детьми за спиной и подношениями в руках. Перед алтарем артисты из коллективов народной оперы разыгрывали сцены из буддийских писаний, посвященные сыновней почтительности, а уличные акробаты демонстрировали свои номера. Техники наклеивали людям телесные пленки, дети толпились у лавок со сладостями и едой, а торговцы выкладывали перед ними все новые лакомства.

Нет, на Хеллоуин это не похоже, подумал Кайцзун. Скорее… на Марди-Гра. Но эти мысли он оставил при себе. Казалось, он видит все происходящее в двойном размере – то, что происходит в реальности, и воспоминания детства, будто накладывающиеся на это. Даже не так. Не зрительные образы, а запахи, густой запах благовоний, который будто мгновенно перенес Кайцзуна обратно в начало двадцать первого века, больше чем на десяток лет назад.

Казалось, что рядом с ним его бабушка, уже умершая. Она брала его за руку и протискивалась сквозь плотную толпу, высоко держа над головой зажженную благовонную палочку, и шла, пока они не доходили до стола для подношений. Там она становилась на колени, делала троекратный земной поклон и клала подношения на стол. А потом закрывала глаза, тихо бормоча молитвы за предков и умерших близких, дабы они не страдали в посмертии.

Глаза Кайцзуна стали влажными, несмотря на то, что он никогда не верил в существование загробного мира.

– Обычно мы начинали праздник, когда стемнеет. Вешали везде лампы, было очень красиво, – сказал Дядя Чень, «исполнительный директор» клана, не переставая здороваться с бесконечным потоком членов клана, идущих мимо них. Он стал для Кайцзуна экскурсоводом. – И как-то раз на праздник проводка перегрелась, и начался пожар. Поэтому празднование перенесли на дневное время.

Дядя Чень поднял с земли листок бумаги, банкноту «призрачных денег», и со смехом протянул Кайцзуну.

– Судя по тому, сколько на ней нулей, в аду нынче адская инфляция.

Кайцзун заметил, что несколько человек постоянно убирают груды «призрачных денег» и серебряные и золотые слитки из папье-маше, сгружая на тачки и куда-то увозя.

– Они увозят все эти деньги, чтобы сжечь в другом месте?

– Это ты старые обычаи вспомнил. В прошлом каждая семья сжигала бумажные подношения в небольшой топке, прямо перед домом, но теперь это объявили источником загрязнения. Так что они увозят бумагу прямиком на фабрику, где ее перемалывают и используют по новой. Защита окружающей среды, та самая, о которой ты говоришь.

Кайцзун внимательнее рассмотрел банкноту. Серийный номер, дата изготовления и даже адрес в интернете.

– А какой тут смысл в интернет-адресе?

– О, ты можешь зайти на сайт и вести банкинг для загробной жизни. Можешь открывать счета, покупать адские деньги для умерших родственников – монеты, слитки, кредитные карты, все в ходу. Хранящиеся на счетах деньги могут быть использованы умершими для покупки продуктов, проживания или иных услуг, доступных в загробной жизни, – и, конечно же, для уплаты всевозможных налогов, там существующих.

The Sims, эпизод «Загробная жизнь». Кайцзуну хотелось расхохотаться. Традиции, которые не менялись, наверное, сотни, если не тысячи лет, медленно блекли на фоне науки и технологии.

– Но зачем платить за все это? Ведь так просто все это подделать.

Дядя Чень оглядел происходящее, воздух, заполненный дымом благовоний, толчею. Казалось, его мысли где-то вдали. А потом ответил, медленно и торжественно:

– Пока ты действительно веришь в существование иного мира, веришь в то, что твои родные и близкие продолжают жить там и что есть возможность что-то сделать, чтобы они знали, что ты о них не забываешь, – до тех пор все это реально.

Отец говорил Кайцзуну, что жена Дяди Ченя умерла в позапрошлом году, от рака. Перед смертью она очень страдала от невыносимой боли и умоляла мужа отключить ее от аппаратуры поддержания жизни, чтобы прекратить ее страдания. Однако Дядя Чень не смог это сделать. В ее последние минуты, настолько истерзанная болезнью, что едва была похожа на человека, она взяла его за руку. «Я не виню тебя, – сказала она. – Не бойся. Я буду ждать тебя там». И тогда Дядя Чень не выдержал и разрыдался. Он жалел, что не послушался жены. Куда хуже самой смерти было потерять достоинство перед лицом смерти.

После этого он организовал на территории, подчинявшейся клану Чень, регулярные медицинские осмотры. Причем не только для уроженцев Кремниевого Острова, но и для мигрантов, работающих на переработке мусора.

Кайцзун знал, что согласно медицинской статистике обитатели Кремниевого Острова болели респираторными заболеваниями, заболеваниями почек и заболеваниями кроветворной системы в пять-восемь раз чаще, чем в соседних регионах. Кроме того, у людей намного чаще обнаруживали раковые заболевания. В одной из деревень практически в каждой семье был человек, страдающий от рака в терминальной стадии.

Из загрязненных прудов вылавливали странных рыб с раковыми опухолями. Процент мертворожденных не снижался, несмотря на все усилия врачей, ходили слухи, что у женщины-мигранта родился мертвый ребенок с темно-зеленой кожей, от которого исходил запах металла. Старики говорили, что Кремниевый Остров превратился в обитель зла.

Кайцзун смотрел на серьезное лицо Дяди Ченя; смотрел, как молодежь снимает фото и видео ритуалов, чтобы отправить файлы на электронную почту, зарегистрированную на умерших родственников; смотрел на безмолвные лица молящихся, молодые и старые, на которых отблескивало пламя свечей и огоньки тлеющих благовонных палочек. Это затронуло нечто внутри него, спрятанное очень, очень глубоко.

Возможно, настанет день, когда все, что он видит, будет заменено виртуальной реальностью, симуляторами, технологиями, но тоску людей по тем, кого они любят, не заменишь ничем. Им всегда бужет нужен некий ритуал, некая опора, некий способ преодолеть грань между жизнью и смертью, соединить прошлое и настоящее, оформить бесформенные воспоминания и печаль в предметы, действия, ритуализированные представления, чтобы пробудить чувства, притупившиеся с течением времени, чтобы боль потери, когда-то столь мучительная и нестерпимая, могла снова прийти к ним, не стертая из памяти бесчисленными последующими воспоминаниями.

История есть процесс постепенного освобождения событий от их эмоциональной окраски. Кайцзун наконец-то понял, почему он стал учиться на историка. Вероятно, постоянные переезды из города в город в детстве заставили его с большой осторожностью относиться к эмпатии. Он привык держать дистанцию – в семье, в школе, в какой-либо организации, в личных отношениях. Ему было очень легко достичь объективности, того качества, которого добивается в себе любой историк.

Однако теперь Кайцзун начал понимать силу и значение слов «один из нас».

Внезапно его привлекло лицо в толпе. Оно резко выделялось среди остальных, задумчивых и умиротворенных, наполненное страхом. Молодое, худощавое, но по одежде и прическе нельзя было угадать пол этого человека. Он пытался слиться с толпой, но бегающие глаза, постоянные взгляды через плечо придавали его лицу еще больший контраст с остальными, будто круги расходились от камня, брошенного в безмятежную водную гладь, и по этим кругам было легко обнаружить центр.

Одно было точно – это не уроженец Кремниевого Острова. Хотя человек и пытался сойти за местного, мелкие детали в одежде и в чертах лица выдавали уроженца отдаленной провинции.

Кайцзуну почему-то показалось, что он узнал этого человека. Странно, откуда он может знать это лицо. Но его особенности уже запустили программу распознавания образов в правой веретеновидной извилине его мозга, в результате чего выделились нейротрансмиттеры и повысилась частота пульса.

Проследив за взглядом этого человека, Кайцзун увидел нескольких бандитов из местных, которые кого-то искали в толпе. Наряд у них был заметный – облегающие белые жилеты из лайкры со светящимися узорами, вышитыми на спинах и вспыхивающими, как рождественские елки, в сочетании с ярких цветов свободными спортивными штанами и кроссовками. Одинаковые короткие стрижки с выстриженными на головах сложными узорами, руки и лица, покрытые всевозможным пирсингом, и, конечно же, обязательный атрибут гангстерской субкультуры – куски сверкающей телесной пленки, на которой вспыхивали имена и знаки.

Кайцзуна неоднократно предупреждали, что нужно держаться от таких людей подальше. За ними стояло сложное хитросплетение власти и насилия, в котором ему не разобраться.