Москитолэнд

– Вот что, – продолжает тетя Из, – когда я уеду обратно в Бостон – пиши мне. Тогда увидишь, о чем я.

– У меня тоже есть острые углы? – спрашиваю после секундного раздумья.

Она улыбается, затем смеется, а я не знаю почему.

– Может и есть, ягненок. Но ты пиши в любом случае. Это лучше, чем поддаваться безумию мира. – Она вдруг умолкает и смотрит на дверь, за которой только что исчез папа. – И дешевле, чем таблетки.



Звуки возвращаются. Ровный гул автобусного двигателя и голос Арлин, теплый и взволнованный.

– Мим, все хорошо?

Я не отрываю глаз от мелькающего пейзажа.

– Обычно мы делали вафли, – говорю.

Короткая пауза.

– Вафли, милая?

– Каждую субботу. Папа замешивал и взбивал тесто, пока я сидела на шатком стуле и улыбалась. Потом я заливала смесь в вафельницу и…

Еще одна пауза.

– И? – произносит Арлин.

– Что?

– Ты остановилась посреди предложения, милая.

Последняя фраза тети Изабель эхом стучит в голове: «Дешевле, чем таблетки… блетки… летки…» Таблетки = болезнь.

Стиснув зубы, я поворачиваюсь к Арлин и смотрю ей прямо в глаза. Я тщательно подбираю слова, взвешиваю каждый слог.

– Думаю, папа хороший человек, поддавшийся безумию мира.

Поначалу Арлин не реагирует. Вообще, она явно встревожена, хотя я без понятия, связано это с моим ответом или с моим поведением в течение последних минут. Но потом… глаза ее вспыхивают, и Арлин кивает:

– Как и многие другие, милая. Многие поддаются.

Какое-то время едем молча, и не знаю насчет Арлин, но как же приятно сидеть к кому-то так близко и не чувствовать неистребимой потребности поговорить. Нам обеим достаточно просто… быть. В этом я сейчас и нуждаюсь.

Потому что меня зовут Мэри Ирис Мэлоун, и я не в порядке.





4. «Абилитол»




Встречи с доктором Уилсоном начались чуть более года назад. Его многочисленные степени в рамочках заверяли всех вокруг, что он настоящий врач, а не профессиональный клоун, как я опасалась.

– Скажи, что ты здесь видишь, Мэри.

– Меня не так зовут, док. Или… мои родители вас не предупредили?

Губы его изогнулись в скромной улыбке.

– Прости, Мим. Так что ты…

– Опять неверно, – прошептала я.

Доктор повернулся за помощью к моему отцу, но этот колодец уже давненько высох.

– Ну хорошо. И как же тебя зовут?

– Антуан, – с серьезной миной заявила я.

– Мим, прекрати, – вмешался папа. – Ответь на вопросы доктора Уилсона.


Большинство моих ровесниц давно перестали отвечать правду и говорят лишь то, чего от них ждут. Но где-то в средних классах, а может, еще раньше я решила, какой хочу быть и какой быть не собираюсь никогда и ни за что.

– Мим? – подтолкнул доктор Уилсон. – Можешь сказать, что ты…

– Где ваш медведь, док? – прервала я.

– Извини, что?

– Погодите… только не говорите, что вы безмедведный врач!

Он нахмурился и снова уставился на отца.

– В приемной доктора Макунди стоял… – вздохнул папа, будто мечтал сказать что угодно, кроме следующего: – …огроменный гризли. Чучело.

– Да ладно? – В улыбке доктора Уилсона проскользнуло нечто мальчишеское, узнаваемое.

Он думал, что лучше доктора Макунди.

Я схватила стопку с чернильными пятнами и пролистала:

– Пенис, пенис, пенис… Ух ты, это что, вагина?

– Бога ради, Мим! – взмолился папа.

Я бросила карточки на стол и выставила перед собой оба средних пальца:

– Скажите, что вы здесь видите, док.

Папа встал и посмотрел на маму, что тихо сидела рядом, сложив на коленях руки. Она не улыбалась, но и не хмурилась.

– Ничего страшного, мистер Мэлоун, – успокоил доктор Уилсон, вынуждая отца сесть. Затем снова повернулся ко мне: – Вспомни, о чем мы говорили, Мим. Вспомни, как важно облекать все свои чувства в слова. Порой проблема кажется несущественной, пока не скажешь о ней вслух.

Я закатила глаза:

– Я чувствую злость и…

– Начнем с имени, – прервал доктор, вскинув руки. – Назови свое полное имя, пожалуйста.

– Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун.

– Продолжай, – тихо произнес он.

Я тоже понизила голос, потому как недавно выяснила, что шепот, оказывается, куда громче крика.

– И я не в порядке. Я злюсь. Помираю со скуки. И думаю, что доктор Макунди в миллион раз лучше, чем вы.

Улыбочка Уилсона меня бесила.

– А как же голоса, Мим? В последнее время у тебя были приступы?

– Говорите так, будто я… не знаю… эпилептичка или типа того. Круглые сутки пускаю слюни и бьюсь на полу в судорогах. – Я взяла карточку с кляксами. – А разве чернильные пятна не совсем средневековье? Что дальше? Лоботомия? Шоковая терапия? Боже, все прям как в «Гнезде кукушки»…

Уилсон кивнул. Равнодушно.

– Можем обойтись без чернильных пятен, если хочешь.

– Да, хочу. Очень-очень хочу.

Вместе со стулом выдвинувшись из-под стола, он открыл ящик и достал стерео, похожее скорее на пушечное ядро. Затем начал листать папку с компакт-дисками:

– Как насчет музыки? Тебе нравится Вивальди?

– Макунди включал Элвиса.

– Боюсь, у меня только классика.

Удивил.

– Ладно. Тогда Бах. Сюита для виолончели номер один?

Уилсон порылся в папке и извлек двойной диск Баха:

– Уверен, здесь есть первый концерт для виолончели.

– Сюита, – поправила я.