Мой 88-ой: назад в…

Сколько физических лет индивидууму, желающему побриться? Наверное, что от двадцати пяти до тридцати, вряд ли больше. Хотя, нет, не двадцать пять, тридцать, не меньше. Иначе эта самая футболка болталась бы на мне, как на пугале, а так… А так даже не заметил, что стала чуть свободнее.

Вот такие, значит, дела.

– Только никому, я не дам ответа…

Тихо лишь тебе я прошепчу…

Завтра улечу, в солнечное лето….

Буду делать все, что захочу…

Магнитофон – высокий прямоугольник с кругляшом динамика, весело переливающегося разноцветными лампочками. Не мафон, а дискотека… Гулькина сейчас, наверное, совсем молодая, да. Итак, резюмируем, пока машинка, зажужжав, начала освобождать мою рожу от плотной, аки валенок, бороды.

Неожиданно оказалось, что меня не просто откатило на тридцать два года назад в плане календаря. Ситуация, как-то уж так вышло, сделала меня моложе на десяток лет. Оно оказалось так привычно, что даже не понял за все время, потраченное на ходьбу-торговлю-охреневание. Не кажется ли мне?

Из зеркала смотрела явно помолодевшая, и вовсе не из-за стремительно состригаемой шерсти, физиономия. Но это не самое главное. Кончик языка уже нащупал самый настоящий вещдок, подтверждающий новый виток сумасшествия, подхвативший меня этим утром.

Все помнят свои шрамы, переломы, операции и остальное. Странно, если бы было наоборот. Кто-то хвастается белыми неровными узлами на плече, у локтя и рядом с кистью, говорит, мол, осколки, мина рванула рядом. Если «мина» оказывается кусками кислородного баллона, шарахнувшего из-за чьей-то глупости, то никто и не удивляется. Кто-то прячет под брюками кожу, от колена до ступни, вспухшую запекшимся сыром. Потом оказывается, что наступил на растяжку. Кто-то не любит шрам от обычного аппендицита, считая, что тот портит идеальный девичий живот, не любит вспоминать, но… в деталях расскажет, как все случилось.

А я…

А я отлично помню лето 12-го года, когда мы с Антоном ехали с Нефтекамска в Уфу, остановились поесть в кафешке и заказали шашлык. Шашлык был отличным, картошка свежей, лук зеленым и острым. Потом вдруг «хрусть», «твою мать» и почти целый зуб, лежащий на ладони. Таблетка в дороге, чтобы не сильно ныл, таблетка в поезде, ведь изводит сильнее, таблетка на ночь, чтобы заснуть, а утром…

Утром маленькая тетя-врач-стоматолог читает лекцию про обезболивающие, про абсцесс, про сломанную шейку, мягко достает красиво-блестящие изогнутые щипцы и небольшой шприц. Понятно, в общем. А, да… из-за кетонала вовремя не выл от боли, переспал с происходящим, накопившаяся черно-красная дрянь растворяла содержание шприца и удаление вышло, что говорится, на-живую. Вспоминать не хочется, вдоль хребта пупырышные мурашки.

Так вот, как мне кажется, кто угодно легко отличит кончиком языка свой зуб и металлокерамику. И мой язык касался именно моего зуба. Такие, мать их, дела…

«Получен новый уровень, плюс 100 к показателям» Точно, так и есть.

Фантастика, как она есть. Фантастика для фантаста, типа того.

– М?!

«М» относилось к орудию производства, демонстрируемому небольшой крупкой ручкой с огненно-красным лаком. Опаска, поблескивая всей своей ровно-плавной остротой, застыла в ожидании. Мастер смотрела на меня, ждала ответа.

Женщины тут, если уж на то пошло, немного отличаются от оставшихся дома. Там, наверное, эта милая дама точно боролась бы за лишние, где-то, пять кило. Времена диктуют моду, ничего не поделаешь. Тут она любила себя и не скрывала этот самый пяток, если не сказать наоборот.

Невысокая, вся какая-то налитая жизнью, смуглая от летнего солнца, ненатурально-светловолосая, что ее не портило. Если женщина хочет подчеркнуть что-то, так всегда найдет способ, да такой, что не думаешь, а задержишь взгляд, оценивая. Эта мастер умела и мне даже стало чуть стыдно, женщине же надо смотреть в глаза, в конце-концов.

– Ну?..

Я уже давно забыл эту ярчайшую помаду, а тут и вспоминать не нужно.

– Да. Опаской. Я вам как-то доверяю.

– Вот спасибо…

Горячее полотенце и никакого кресла, опрокидывающегося на сорок пять градусов для бритья. Но ей на самом деле доверяешь, хотя вокруг никакого барбершопного оформления, и у нее на запястье нет татуированных ножниц с расческой под цветами, и стильных фартуков под заказ. Здесь тупо парикмахерская номер какой-то и все. А за бритье со стрижкой не переживается.

Пока лицо отпаривалось, мысли начались другие. Тяжелые, не очень желаемые, но необходимые. О себе. О будущем. О «как», «чем», «кем» и вообще.

Почему внутри так противилась походу к деду интуиция? А ведь правильно. И если подумать спокойнее, то легко приходишь к этому. Я не специалист по путешествиям в прошлое, но правило бабочки с её крылом мне известно. А еще смотрел фильм про Де-Лориан и вполне понимаю – вмешательство в историю, особенно собственную, всегда опасно. Есть ради чего-кого задуматься? Да, есть.

А еще есть правило Джейка. Джейка Эппинга и «Дня, изменившего мою жизнь». «Дня, изменившего мою» жизнь, сочинения, написанного Гарри Данингом, слабоумным уборщиком школы средней ступени. О дне в 61 или 62, когда отец этого уборщика, накидавшись в баре, вернулся домой и взял молоток. Отец Гарри убил всех – мать, брата, сестру, достал самого Гарри, но молоток не разнес череп в труху, просто проломил и подарил Гарри долгую жизнь. Гарри стал слабоумным инвалидом, Гарри-Жабой, Гарри, плачущим от счастья после оценки за сочинение.

Джейк Эппинг плакал, когда читал его. Чуть позже Джейк отправился в тот самый год, чтобы найти и убить Ли Харви Освальда. А по пути спас семью Гарри. А когда Джейк, Джейку везло, он мог входить-возвращаться в прошлое/обратное, когда Джейк позвонил по номеру сестры Гарри, то…

– Это были вы? Вы были тем человеком? Вас Гарри называл своим ангелом, спасшим жизнь всем нам? Вы молчите? Где ты был, ангел, когда Гарри отправился во Вьетнам? Он сказал, что с ним ничего не случится, что ты его спасешь! А потом в Дананге он наступил на мину и получил несколько фунтов стали, разнесшей ему ноги и нашпиговавшей кишки. Ты слышишь, мать твою, ангел?!

Я не Джейк Эппинг, у меня нет книги с результатами всех спортивных соревнований с 1950 по 2000, нет приготовленных заранее документов, нет профессии учителя. И спасать Джей Эф Кея мне тоже не придется. Я…

– Голову назад.

Опаска не брила, просто скользила по щекам, подбородку, горлу.

– Может, усы оставим?

Усы? Пожалуй, что все же нет. Сейчас усы у каждого второго или третьего, но как-то не хочется. Если займусь тем, о чем думается, скоро борода появится снова, хочу этого или нет.

– Брейте.

Я улыбнулся, глядя в её серые глаза. Она улыбнулась в ответ. Такой понимающей улыбкой, когда становится ясно – ничего ни у кого не будет. Да и ладно, жизнь без того прекрасная штука.


Работать полосой стали, легко отрезающей что угодно, по верхней губе – верх мастерства, наверное. Ко многому привыкаешь быстро, как ко всяким «жилетт» с тремя-четырьмя-сколько надо лезвиями. Ими-то, при определенных обстоятельствах, порежешься. А тут прямо врач над тобой работает, делая верные движения скальпелем. И вроде бритва не у горла, где чуть не так проведешь и кто знает, как получится. А сидишь и внутри все равно возникает немного переживаний. Но недолго, и хорошо. Не, этот аттракцион все же не для меня, посещаем хозтовары и покупаем станок с лезвиями.

– Мыло уберу.

Полотенце мокрое, теплое, приятно по коже, убирая уже подсохшую кожу. Она, наверное, любимица местных мужиков – не спрашивая крем после бритья на ладонь, быстрыми движениями по лицу, запах простой и приятный. А руки приятные, до мурашек вдоль спины, только не пупырышных, а очень даже нужных к случаю. Тактильные ощущения нравятся не только котам с кошками, ага.

– Освежить?

Вопрос обычный, а звучит чуть странно. Как будто по мне вполне понятно, что одеколона не имеется, что советского «Шипра», что прибалтийского «Дзинтарс», например.

– Да, конечно.

Тут в ходу резиновая груша с рассеивателем, надетым на флакон. Фш-фш, чуть покалывает и на самом деле свежо.

– Кожа бледная осталась. Нравится?

Не загорелая вся нижняя часть. А учитывая глупый загар, оттенка красного кирпича, смотрится вообще интересно.

– Да все отлично, большое спасибо. Мне понравилось, очень понравилось.

– Приходите… Вы же не местный.

– Почему?

Она пожала плечами. Интересно, по каким особенностям заметила? Или просто из-за города, все же маленького, где часто видишь всех и вся? Надо помнить об этом, да-да.

– Местный, давно просто… не был. На Колыме вырос.

Колыма – маркер, для всей страны тот самый кусок страны, где для кого «родина нашего страха», для кого тяжелый период истории, а кому и самая настоящая сокровищница, спрятанная в земле. Для нас, с Отрадного, Колыма – район частных домов и, сейчас, пенсионеров, когда-то самая окраина городка.

– А я у Французского.

Почему один из самых обычных гастроном назвали когда-то Французским? Да потому же, почему в Питере есть Техноложка, наверное. Назвали, прилипло, но местным все сразу ясно.

– В седьмой учились?

– Да.

– А я в восьмой.

Она не ответила, кивнула и пригласила следующего. Оно и правильно, чего время на болтовню тратить, особенно без хороших результатов, работать надо.

– До свидания.

Я снял штормовку и рюкзак с вешалки, отправился в кассу у входа. Расплатился, разменяв одну из пятерок и получив, наконец, мелочь с рублями. Посмотрел на себя в зеркало у входа, прятавшееся между попытками сделать интерьер.

Интерьер почему-то делали из подобия мозаики на какую-то куртуазно-средневековую тему. Во всяком случае персонажи, выложенные кусками трехцветного стекла, неуловимо напоминали Еременко и неизвестную актрису из «31 июня», окруженных подобием массовки.

Да, тяга к прекрасному вещь хорошая. Еще тут популярна чеканка и умеющий делать из меди самые настоящие металлические картины неплохо зарабатывает. Только я вот не умею. Но и не жалею об этом, если уж честно.





Глава 5




Дворик за парикмахерской так и манил присесть, подумать… покурить. В пачке оставалось пять сигарет, запасы, как и все остальное, стоило поправить. И поесть, в конце-то концов, полдня с пустым желудком ни к чему хорошему не приведут. Где поесть? Тоже мне вопрос – кафе «Сказка» в соседнем квартале, кафе, спокойно работавшее столовой большую часть времени. Отравиться позднесоветским общепитом не грозит, один из плюсов маленького города. Не поменяй пару раз масло, добавь в суп одни секили с копытами и все, радио ОБС быстро разнесет молву. Тут, конечно, не капитализм, но даже работяги, питающиеся по талонам с этого самого кафе – сюда не отправятся, случись такое. Это вам не Москва и даже не Куйбышев, тут все решает общественное мнение. Ладно, сейчас пойдем.

На улице стало чуть душно, лето, как-никак. Ветер гонял остатки тополиного пуха, обычно собиравшегося почти снежными сугробами. Город строили в пятидесятых, сразу, как приступили к широкой разработке Мухановского нефтяного месторождения. Он и появился-то тут только из-за нефти, обнаруженной сразу после войны геологоразведкой. Поселок городского типа, начавший расти от станции магистрали, соединявшей европейскую часть страны с азиатской.

Через остатки той поры шел утром, ещё в своём времени. Через последние «финские» домики, где половина обросла кирпичом, вторыми этажами и виниловым сайдингом. Мимо бывшего городского клуба, ставшего году в девяностом церковью, превратившейся в целый храм. Оставив за спиной натуральную нефтяную вышку, поставленную как памятник на крохотной городской площади пятидесятых, окруженную двухэтажными домиками.

Шел и слушал в наушниках Толика, удивительно атмосферно ложащегося на эти поездки домой. Выключил ретроградный плейер незадолго перед чертовой молнией, сотворившей все вот это вокруг меня. Последняя песня, прослушанная на рипите, удивительно ложилась на это вот все…

– Но я, я остаюсь…

Я и остался, если вдуматься. В месте с адмиралами без флотов и всем остальным, готовящимся кануть в никуда через три года.

Закурить все же пришлось, пусть и у самого входа в кафе, на совсем пустой желудок, но никак иначе не получилось. Мелочи, как известно, таят в себя дьявола. Мелочь, сидевшая через дорогу, напротив меня, мелочью называть не хотелось. Да и дьявола дьяволом – тоже. Свое собственное прошлое, какое бы то не было, вовсе не собственник АО «Курорты-круги, чем дальше и глубже, тем интереснее». Прошлое…

Прошлое легко меряется многими вещами, отмечающими отрезки времени как маркеры. Можно забыть когда-то вроде очень важную вещь, вроде вопросов на экзаменах по литературе, день рождения своей самой-первой-настоящей любви, номер личного стрелкового оружия или скомороха-звезду, так популярного еще недавно, вместе со строчками его псевдо-хита. Яркие точки, отмерявшие постоянно убегающие годы никуда не денутся, врезаясь в подкорку не хуже рубцов от картечи гравия на морде грузовика-дальнобоя, стабильно получающую новую порцию из-под колес коллеги в каждом рейсе.