Мое злое сердце

– Правда? Откуда он там взялся?

– Ты сама не знаешь?

В отчаянии я сжала руки в кулаки. Разумеется, я знала, кто это сделал, – тот, кого Кевин назвал дьяволом! – но мне было ясно, что, если я скажу правду, это недалеко меня заведет, раз все убеждены в моем безумии. Я должна аргументировать как-то иначе.

– Вам это не кажется странным, доктор? Неужели кто-то захочет добровольно превратить себя в зомби? Вы в это верите?

Доктор Форстнер молчал.

– Сколько таблеток я должна была проглотить, чтобы получить передозировку?

– Как минимум пять-шесть.

– Вот! – восторжествовала я. – В моей же упаковке было всего три таблетки. Скажите маме, пусть она проверит. Готова поспорить, что все три до сих пор на месте.

– Ты, возможно, забыла, что мы с тобой обсуждали на терапии, – сказал доктор Форстнер. – Отрицание поступков – защитная реакция, вызванная чувством вины. И это причина, почему ты многое не можешь вспомнить.

– Теперь я знаю, что поднималась в комнату Кая, если вы это имеете в виду, – сказала я. – Знаю, что там что-то произошло. Но с моим отравлением это никак не связано. Я не брала эти чертовы таблетки. Это я знаю точно!

Доктор Форстнер кивнул и встал.

– Пожалуй, хватит на сегодня, Дора. Советую тебе немного отдохнуть и поспать. Когда тебе будет лучше, мы продолжим разговор. – Он направился к двери.

Я соскочила с кровати, едва не упав, так как ноги по-прежнему были ватными, но ярость заставила меня удержаться в вертикальном положении. Он не поверил мне. Никто мне не верил. Я была для всех них только фриком.

– Я не принимала таблетки! – крикнула я ему, при этом толкнув стул. Тот с грохотом упал и пролетел несколько метров по гладкому полу.

Тотчас прибежали сестра Марион и бородатый санитар. Санитара я видела в первый раз в жизни, но он был так же крепко сложен, как сестра, и сейчас они оба стояли между мной и доктором Форстнером.

– Почему, черт возьми, вы мне не верите? – заревела я. – Я не сумасшедшая и не собиралась покончить с собой!

– Мы поговорим об этом позже, – сказал доктор Форстнер, потом кивнул сестре и вышел.

– Это была не я! – крикнула я ему вслед.

Но тут санитар схватил меня и отнес на кровать. Я сопротивлялась, потому что видела, как сестра Марион готовила шприц, выпуская на свету пузырьки воздуха из прозрачной жидкости. Потом санитар схватил меня мертвой хваткой.

– Спокойно, милая, спокойно, – сказал он.

Я почувствовала укол в плечо.

– Что вы мне вводите? – крикнула я. – Я не хочу!

– Это чтобы ты поспала, – сказала сестра и погладила меня по лицу.

Я отвернулась в сторону, чтобы избежать ее прикосновения, и она отошла от меня. Санитар подержал меня еще какое-то время, но вскоре я уже не чувствовала его рук. Все вокруг меня провалилось в полную темноту.





64




Я снова находилась в просторном подвале старой плавильни. Сейчас он был залит дневным светом. Теплые лучи проникали через грязные верхние окна, в воздухе танцевали пылинки. «Сон, – подумала я. – Всего лишь сон». – «Нет», – сказал глубокий голос откуда-то изнутри меня. Рядом стояла девушка-насекомое, и я знала, что она – часть меня. Мое злое сердце. «Нет, Дора, это не сон, даже если тебе так кажется. Это еще одно озарение. Ты лежишь в палате своей клиники и размышляешь». – «О чем?» – «О том, что ты сказала Дэвиду. Разве ты не знаешь, кто ты?» – «Я синни. Из тех, кто иногда способен видеть больше, чем другие». – «Правильно. Ты как тонко настроенный инструмент. Используй же этот дар. Посмотри на то, что ты уже видела, и сделай выводы». – «О чем ты?»

Но девушка-насекомое не ответила. Она исчезла. Я стояла в этом подвале одна и должна была что-то найти. Но что именно? Нечто, что я уже видела. И это что-то должно быть очень важным, иначе бы я здесь не находилась.

Я прошла вдоль стола, за которым рабочие когда-то ели свои бутерброды с колбасой и сыром, пили кофе и пиво, читали газеты и беседовали. Видение, будто я действительно нахожусь в этой комнате, было настолько реалистичным, что казалось, я могу дотронуться до стола. Мои пальцы скользили по гладкой пыльной поверхности, и я ощущала запах бетонных стен – каменистый серый, бывший, вероятно, когда-то белым.

Я осмотрела ряд шкафчиков, черные таблички с номерами, каждый из которых был за кем-то закреплен. Но шкафчики не показались мне важными сейчас. Интуиция подсказывала: они не то, что мне нужно. Я пошла дальше, словно играя в прятки, – мамусик всегда играла со мной в эту игру на Пасху, когда мне нужно было найти в саду раскрашенные яйца и шоколадного зайца. Мне даже показалось, что я слышу ее голос.

Тепло, теплее, еще теплее… Нет, здесь снова холоднее. Передо мной была стена с календарем. Холодно. Рядом висел пробковый стенд. Теплее. Мишень для дартса. Еще теплее. Следующая стена со шкафчиками. Холоднее. Что я ищу? Что это должно быть? Нечто, что мой разум уже давно заметил и хочет показать мне, чтобы я поняла. Я двинулась дальше, к шкафчику, который Кевин пометил числом 666. К нашему приходу его взломали и опустошили. Холодно. Я обошла практически все помещение и добралась до двери. Еще холоднее.

В коридоре не было ничего. Кроме душа и туалетов, откуда до сих пор пахло моей рвотой. Слегка теплее. Туалеты? Холодно. Я подошла к месту, где лежала мертвая крыса. Теплее. Крыса. Тепло. Но как она связана с игрой в дартс? Еще теплее. Дэвид прикрыл ее газетой, висевшей до этого на щите для дартса. Горячо! Мысленно я подошла к мертвой крысе вплотную, наклонилась над ней и увидела, что сверху на газете виднелась какая-то статья. Горячо! Очень горячо!

Мое сердце забилось сильнее от опасения, что сейчас газета приподнимется и из-под нее покажутся маленькие ручки. Но я успокоила себя тем, что это всего лишь моя фантазия. Я могу все видеть пластически только потому, что я «синни». Та, кто классифицирует вещи в своей голове иначе, чем остальные. «Значит, используй свой дар», – шепнуло злое сердце в моей голове. И я сконцентрировалась на статье, лежавшей на полу.

Горячо, горячо, горячо! Сначала картинка была расплывчатой. Но постепенно она прояснилась. Я увидела буквы заголовка. Из них сформировались слова. И там было фото кого-то, кого я знала. У меня разболелась голова, и пришлось собрать все силы, чтобы разглядеть картинку, которую я видела в подвале лишь мельком. Однако достаточно для того, чтобы сознание запомнило ее. Осталось только вытянуть это фото из дальнего уголка памяти. Это оказалось проще, чем я думала, ведь это не было подавленное воспоминание, в отличие от ночи накануне смерти Кая.

Теперь я могла прочитать буквы и слова отчетливо. «БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ВЕЧЕР В КОНЦЕРТНОМ ЗАЛЕ МЭРИИ». Таков был заголовок статьи. А на фото под ним был запечатлен Франк Норд. Он смотрел прямо в камеру и улыбался. Изображение было покрыто мелкими, неровными дырками. Дырками, оставленными стрелами для дартса! Эти стрелы кто-то со злостью запускал в изображение. Кто-то таил против Норда неиссякаемую злобу. Кевин! И тут в моей памяти возникли слова, нацарапанные мелом на доске: «ПОШЕЛ ТЫ!»


«Ну, теперь поняла?» – спросило меня злое сердце. Девушка снова стояла рядом со мной. Тотчас же подвал превратился в больничную палату. Девушка-насекомое сидела на краю моей кровати. Да, теперь я поняла. Но все по-прежнему не имеет смысла. Неужели Франк Норд – тот самый дьявол, от которого пытался убежать Кевин? Девушка-насекомое ничего не говорила. Она только смотрела на меня бездонными черными глазами, в которых отражалась я.

Возможно, Кевин ненавидел Норда. Наверно, он считал, что именно Норд виноват в том, что его подруга уехала в Берлин и там погибла. Он искал, как бы отомстить доктору. И нашел то, чем его можно шантажировать. Это как-то связано со смертью Эриха Зандера и с его собакой, которую дьявол забил чуть ли не до смерти. Но что лежит в основе? И, главное, где сейчас Кевин?

«Ты ведь знаешь, где искать, – сказала девушка-насекомое. – И когда ты все выяснишь, придет время для нас обеих. Ведь есть еще кое-что, не правда ли, Дора? То, что ты сделала…» Мое злое сердце усмехнулось в отвратительной гримасе. Потом картинка исчезла, я снова оказалась на концерте и увидела сидящих рядом за столиком маму и Норда. На этом столе я оставляла свой стакан с колой. А колу выпила чуть позже. И тут мне стало все ясно.

Я подскочила на кровати. Норд! Это Франк Норд! Он подмешал нефарол в мою колу. Он хочет, чтобы все считали меня помешанной, потому что я знаю кое-что, чего знать не должна. Мне надо выбираться отсюда!





65




С того момента, как я попала в клинику, я потеряла чувство времени. Я не могла точно сказать, какой сейчас день недели. Неудивительно, ведь я проспала двое суток подряд, а потом меня снова отправили в медикаментозный терапевтический сон.

Сейчас снова была ночь, вероятно, уже довольно поздняя, так как в коридоре царила полная тишина. Даже кричавшая женщина замолчала. По-видимому, толстая сестра и ей ввела что-то для сна. Встав с кровати и подойдя к шкафу, я удостоверилась, что снова твердо стою на ногах. И голова моя абсолютно ясная. Наконец!

Я достала из шкафа свои вещи и обрадовалась, что смогу выбраться из поношенной больничной одежды. Она была мне велика, и наверняка ее до меня носила толпа других пациенток. Я быстро оделась, стараясь при этом не производить шума. Мои джинсы, футболка и джинсовка после больничной стирки неприятно пахли средством для дезинфекции. Это напомнило мне о тех временах, когда я впервые лежала в клинике для подростков. Тогда я лишь мечтала сбежать, теперь же мне предстоит осуществить это на деле.

Главная проблема была в том, что я находилась в закрытом лечебном заведении. Сбежать из подростковой клиники было не так сложно. Спрыгнуть из окна, пробежать через больничный парк – и вот ты уже на улице. Здесь же на окнах были решетки, а двери запирались на замок. Без ключа не выбраться. Я немного приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Стараясь, чтобы резиновые подошвы моих кроссовок не скрипели, я осторожно выбралась из палаты. Комната персонала находилась точно посередине коридора. Дверь была открыта, оттуда доносился шум телевизора. С величайшей осторожностью я приблизилась к большому стеклу и заглянула в него.

Русоволосый медбрат с конским хвостом сидел спиной ко мне. Мужчина развязно положил ноги на стол перед собой и что-то набирал в своем мобильнике. Перед ним стоял маленький переносной телевизор, по которому передавали фильм ужасов. На экране огромная черная собака атаковала женщину и ребенка, сидящих в машине. Я вспомнила Нерона. Как он выглядел, когда мы с Дэвидом нашли его на берегу. Такой же грязный и никому не нужный, как собака в этом фильме.

Я стала осматриваться дальше и вскоре обнаружила то, что искала. Радом с термосом и вазой с фруктами лежала связка ключей. Но как же мне ее раздобыть? Мед-брат отложил гаджет, схватившись за термос. Я пригнулась пониже и тихо проскользнула в ближайшую палату. В темноте я различила две кровати. С одной из них доносился громкий храп, и я испугалась, что пациентку потревожит свет, проникавший через щель в двери, которую я оставила приоткрытой. Я застыла, но ничего не происходило, и я двинулась дальше.

Вторая женщина беспокойно ворочалась на кровати. Вероятно, ей снился кошмар, потому что она бормотала: «Убирайся прочь!» Я подошла к ее тумбочке, пока больная махала руками, словно защищаясь. Рядом с ее кроватью была кнопка вызова персонала. Я глубоко вздохнула, нажала на кнопку и опрометью бросилась в коридор, заскочив в палату напротив. Я надеялась на то, что медбрат отправится к пациентке не сразу. Так и случилось. По-видимому, он сначала допил свой кофе или чай. В психиатрическом отделении никто особенно не торопится, когда его ночью вызывает пациент. Об этом я знала как никто другой, и сегодня мне этот опыт пригодился.

Через щелку в двери я наблюдала за тем, как медбрат зашел в палату к женщине. Я тотчас побежала на пост. Мое сердце билось как сумасшедшее, но, когда я увидела, что ключи лежат на своем месте, я облегченно вздохнула. Быстро схватив их, я рванула в укрытие, ожидая, пока медбрат вернется к своему телевизору. Я молилась о том, чтобы он не заметил пропажу ключей. Если персонал обнаружит мое бегство, меня тут же накачают медикаментами, а то еще и зафиксируют. Тогда пиши пропало. Но медбрат не пришел. Я услышала звуки выстрелов и улыбнулась. Видимо, фильм действительно был захватывающим.

Выскользнув из палаты, я двинулась по коридору. Ключ от двери в отделение имел особую форму, отличную от всех остальных в связке. Но, собравшись воткнуть его в замок, я обнаружила рядом с дверью электронную защиту. Вот дерьмо! Чтобы открыть дверь, требовался не только ключ. Надо было еще и набрать код. Что же мне делать? Разумеется, я могла лихорадочно набирать все цифры по порядку, но вероятность была не больше, чем угадать все шесть номеров в лотерею. Мне не оставалось ничего другого, как вернуть ключи на место и отправиться обратно в свою палату. А дальше изображать хорошую мину при плохой игре и дожидаться перевода в клинику для детей и подростков. При этой мысли у меня кровь закипела от злости. Я была так близко к цели, а тут… Внезапно я кое-что заметила, и отчаяние как рукой сняло.

«Тонко настроенный инструмент», – повторяла я, глядя на панель кнопок. Девять цифр, ноль и еще две кнопки, одна красная, другая зеленая. Семь из девяти кнопок выглядели более новыми, чем другие. Двойка и тройка казались немного стертыми. Так же, как красная и зеленая кнопки. «Разумеется!» – пронеслось у меня в голове. Они задали удобный код. Но ведь есть разные сочетания. По дисплею было понятно, что код состоит из четырех цифр. Я один раз нажала тройку и три раза двойку, после чего зеленую кнопку. Тотчас на дисплее возникла надпись: «ОШИБКА! ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ ЗАНОВО!»

Проклятье! Я глянула в сторону медицинского поста и задрожала. Медбрат должен будет ночью совершать обход и проверять все палаты. До этого времени я должна либо угадать код, либо уже лежать в кровати. Надеюсь, фильм кончится нескоро.

Я снова набрала цифры, на сей раз одну двойку и три тройки. Ошибка. Неверная последовательность цифр. Попробовала 3232. Ошибка. 2323. Я снова нажала зеленую кнопку, ожидая очередного сообщения об ошибке. Вместо этого вспыхнула надпись: «ЗАМОК АКТИВИРОВАН», и зеленая лампочка загорелась. Чуть не свихнувшись от радости, я сунула ключ в замок, провернула и… была свободна!





66




Когда я некоторое время спустя стояла на пустом вокзале и заталкивала купюру в двадцать евро в автомат по продаже билетов, я вспомнила бабушку. «Всегда везет праведникам» была одной из ее любимых пословиц. Сегодня ночью мне несказанно повезло. Я надеялась, что и дальше все пойдет так же. Перед тем как автомат выдал мне сдачу, я сунула в окошечко обе руки, чтобы мелочь не гремела, потом огляделась вокруг. Ни поблизости, ни вдалеке никого не было видно.

Во время бегства через большой парк при больнице я ощущала себя сбежавшим заключенным. Как только обнаружат мое отсутствие, меня бросятся искать. Сообщат полиции, чтобы поймать чертову психопатку. Фрика.

Вокзальные часы показывали без пяти час ночи. Через час идет последний региональный поезд, проходящий через Ульфинген. Я встала в тени здания, держа свой билет, как талисман, и ждала.





67




Возвращение на поезде домой было острейшим переживанием в моей жизни. Несмотря на то что в ночном поезде ехало ничтожно мало пассажиров – в соседнем купе обнималась влюбленная парочка, еще чуть подальше храпел явно подвыпивший пожилой мужчина, – но страх быть пойманной преследовал меня. Если медбрат обнаружил мое исчезновение и сообщил в полицию, на вокзале меня уже будут ждать. Снаружи было так темно, что я могла различить лишь свое отражение в окне. На меня смотрело напряженное, заострившееся лицо, и оно имело мало общего с тем лицом, какое я знала.

Поезд останавливался на всех маленьких станциях, и каждый раз я съеживалась. Затаив дыхание, ждала, что в вагон поднимутся проводник и полицейский и поезд из-за меня будут обыскивать. Но ничего не происходило. Никто даже не пришел проверить мой билет. Когда поезд наконец остановился в Ульфингене, парочка еще ворковала, пьяный все храпел, а ночной вокзал был пуст. Никому не было дела до маленького фрика, сошедшего с поезда и пропавшего в ночи.

Я бежала через спящий городок и, добравшись до нашего ведьминого домика, вдруг испытала странное чувство родины. Я прожила здесь всего несколько дней, а вид дома уже будил столько чувств в моем сердце. Мой страх и неуверенность как рукой сняло, хотя я по-прежнему не знала, что меня ждет.

Ключ я не брала с собой на концерт, ведь мы поехали вместе с мамой. Но на всякий случай мамусик спрятала запасной ключ в собачьей будке. Там его точно никто не будет искать, подумала она. Я улыбнулась: этот тайник уж явно был оригинальнее, чем цветочный горшок возле входа в наш старый дом.

Едва я вошла в коридор, как у меня перехватило дыхание. Подсолнухи в большой вазе завяли. Их головки поникли, чудесные желтые лепестки почти все опали. Я услышала стон из приоткрытой двери гостиной и испуганно вздрогнула. Потом увидела маму в бледном свете луны, падавшем из окна. Она лежала, свернувшись калачиком, на диване, укутавшись шерстяным пледом, будто хотела от кого-то спрятаться. Я осторожно подошла к ней: